Стоит только зарядить первым осенним занудным дождям, как нашему южно-бессарабскому городку Чадыр приходит кирдык. Вся мелкая вода, просеянная облачным ситом, стекает древними промоинами и оврагами с окрестных холмов на дно долины, где и расположился весь Чадыр. За исключением небольших Новых Черёмушек на холме. На беду городок сидит своей ленивой задницей на толстом слое жирной жёлтой глины, и ничего кроме этой жирной глины не имеется в помине в его окрестностях. Разве что небольшие выходы белого песчаника на склонах голых холмов. Глина за час времени под дождём размокает так, что нога, копыто или колесо с чавканьем погружаются в неё по самую кромку сапога, по колено коню или волу, а повозке по самые оси...

Это ещё в те годы было. Конец страшного тридцатилетия. Может, попади я туда после пятьдесят шестого, когда разоблачили Сталина, и не увидеть мне никого из тех женщин. Надеюсь, их выпустили потом… На воле-то я не узнала бы их никого, а те, какими они были ТАМ, они и сейчас стоят перед моими глазами и стоять будут, пока я живу. Помню ворота, вышки, часовых, бараки, старинные лозунги и то, что я смотрела на всё это с азартным любопытством моих безмозглых двадцати трёх лет… Мы въехали туда на специально присланной за нами полуторке, с баяном, тремя балалайками и костюмами для народных танцев. Мы – это концертная бригада, сформированная в нашем музыкальном училище...

Меня и раньше интересовали проблемы, связанные с переменой религии: обстоятельства, мотивы, самоощущения и т.п., и как к ней относились в прежнее время и относятся теперь в различных обществах и культурах. Хотя, строго говоря, бывший приятель моего попутчика религии своей, скорее всего, не менял - немногие в Советском Союзе тех времён были религиозными. Просто в пресловутой пятой графе его паспорта значилось “еврей”...