Обычно я представляю публике законченные результаты моих поисков в той условной, но чудесной стране, которую я называю «Русской Италией».
В этот раз – поиск только начат, но не исключено, что на данном этапе он тут же и остановится, из-за отсутствия других материалов.
Однако, кто знает, может, среди читателей моего очерка окажутся люди, которые подскажут, что, как и где искать дальше. А может, кто-то из них даже знал или слышал о пианистке из Симферополя Мире Абрамовне Чернявской, проведшей в фашистских лагерях четыре года, а по окончании Второй мировой войны, уехавшей в Америку.
Ее имя всплыло совсем недавно, и удалось узнать о ней немного: это крохи информации, которые удалось выудить из тонкого досье рассекреченного Фонда префектуры г. Кампобассо, столицы региона Молизе.
Досье по Чернявской (Tscherniawsky) сформировалось в конце 1950-х гг., уже после падения фашизма. Сразу воспользуюсь возможностью и поблагодарю своего итальянского коллегу Джанни Мараньо, который указал мне на него.
Из архивных документов мне известно место рождения Миры – Симферополь, дата рождения – 14 июня 1909 года, имена родителей – Абрам Чернявский и его супруга Соня, урожденная Йоэль (Yoel). Известны также мелкие детали ее биографии, о которых – позже.
…В 1938 г. Муссолини в Италии ввел т. н. расовые законы: местные евреи были отправлены на социальную обочину, а евреям-иностранцам было предписано уехать. Это, не без затруднений, тогда сделала, к примеру, семья Вейцманов, глава которой, Моисей Давидович, сотрудник Торгпредства в Генуе, в 1932 г. стал невозвращенцем – я об этом уже рассказывал на страницах «Чайки». В 1941 г., римские власти, объявив войну СССР, вслед за Третьим рейхом, послали в Геную задание разыскать Вейцманов, но оттуда ответствовали, что таковые уже уехали. И слава Богу, добавим мы теперь.
Этого не сделала вовремя Мира Абрамовна Чернявская. Уехать из Италии получалось не у всех, тем более, если никто этих беженцев (вдвойне) нигде не ждал. Филипп Вейцман, сын невозвращенца Моисея, рассказывал, как в 1938 г. он мыкался в Генуе по дипломатическим представительствам разных стран, везде получая отказ под разными предлогами (в итоге им удалось уехать в Марокко).
Кампания против евреев, запущенная Дуче в 1938 году, по мнению современного историка Ренцо Де Феличе, оказалась «тупым оружием: на массовом уровне она не смогла пробить брешь среди итальянцев. Привыкшие на протяжении десятилетий веков жить вместе с евреями без конфликтов и трудностей, они не могли понять, почему их нужно ненавидеть. ... Итальянцы задавались вопросом, почему их надо преследовать: каждый знал кого-то из них и знал, что евреи, в отличие от того, как их описывали, были хорошими итальянцами и часто даже хорошими фашистами».
Расовый указ Муссолини застал Миру Чернявскую в Триесте, где она зарабатывала на хлеб как пианистка. Это обстоятельство фигурирует в досье. Но мы не знаем – давала ли она в Триесте уроки или играла в каком-то заведении, а может, было и то, и другое.
Что вообще привело ее в этот город? Подробностей мы тоже не знаем, но знаем, что Триест имел крепкую еврейскую общину, выросшую тут при либеральных австрийцах (в 1919 г. город передали Италии как победительнице в войне). В целом адриатический порт славился своим космополитическим климатом: тут охотно жили иностранцы, среди которых – Джеймс Джойс.
Итак, в октябре 1940 г. Миру Абрамовну, не сумевшую покинуть Триест, интернировали – по «расовым мотивам», как это потом сформулировали в досье и отправили в концлагерь – в итальянскую глубинку, регион Молизе.
Термин концлагерь в нашем воображении вызывает образ жутких нацистских учреждений – с овчарками и колючей проволокой. В Италии они назывались именно так – campo di concentramento, но по большей части итальянские концлагеря представляли собой какие-то общественные учреждения, упраздненные монастыри, больницы, школы, пустующие особняки и проч., переоборудованные под новое назначение.
Досье Чернявской дало нам импульс ознакомиться поближе с историей этих лагерей, с их бытом.
Первоначально Миру выслали в городок Винкьятуро (Vinchiaturo), провинция г. Кампобассо, регион Молизе, где она провела два года. Из двадцати регионов Италии этот – самый маленький, самый забытый. Его никогда не упоминают, и итальянцы шутливо иногда говорят: «Что происходит в Молизе, нам неизвестно».
В Винкьятуро для интернированных выделили реквизированный особняк, Палаццо Нонно, стоящий в отдалении от селения. В нем было решено разместить исключительно женщин.
Просторный Палаццо Нонно, выстроенный для большой итальянской семьи, в три-четыре поколения, с прислугой, был изначально рассчитан на полусотню человек. Теперь, в 1940 г., в нем поселили полторы сотни женщин, преимущественно евреек из разных стран, в том числе и крымчанку Миру Абрамовну.
Расскажем о жизни в Палаццо Нонно (мы воспользовались во многом исследованием местной жительницы Иларии Ренци).
Свезенные из разных уголков Италии женщины подчинялись тут строгим правилам: они не могли покидать здание, обсуждать политику, должны были строго соблюдать график входа и выхода из Палаццо и в целом вести себя крайне дисциплинировано. В самом Палаццо им разрешалось готовить горячую пищу на спиртовых плитках, читать итальянские книги и газеты, играть на музыкальных инструментах (если другие не возражали) – с 9 до 14 и с 15 до 20 часов, однако запрещалось танцевать и петь, а также держать домашних животных и играть в карты. Им вменялось приветствовать начальство лагеря «по-римски», со вскинутой рукой. Присутствие контролировалось тремя ежедневными перекличками.
Быт подвергался строгому надзору со стороны полиции или карабинеров.
Запрещалось иметь оружие и радиоприемники, хранить документы личности и драгоценности (всё это следовало сдавать на хранение), а также суммы, превышающие сто лир (современный эквивалент – около 70 евро): излишки должны быть депонированы на сберегательные книжки, а их снятие должно быть предварительно санкционировано начальством лагеря.
Запрещалось носить брюки, которые при фашизме считались исключительно мужским атрибутом.
Женщины могли выходить в город – за покупками, но всегда в сопровождении полицейских. Они не могли ни с кем общаться и не могли превышать отведенное им время. Нельзя было ходить за водой к общественным фонтанчикам.
Посещения родственников дозволялись – по особому разрешению МВД.
Интернированные могли переписываться с внешним миром, при этом вся входящая и исходящая корреспонденция читалась директором лагеря. Дабы не затруднять администрацию чтением, разрешалась отправлять только одно письмо в неделю, которое не могло превышать двадцати четырех строк, а также одну открытку. Переписка не могла содержать упоминаний об условиях жизни в лагере или описаний места интернирования, а также неясных или же условных фраз.
Питание в лагерях обеспечивали местные трактиры: еда подавалась в общественные столовые и оплачивалась ежедневно самими интернированными из положенного им государственного пособия. Завтрак состоял из большой чашки молока, обед – из горячего супа, второго блюда с гарниром, фруктов и 150 граммов хлеба; ужин – практически такой же.
Большинство интернированных не имело средств к существованию и зависело от государственного пособия – шесть лир в день (современные два с половиной евро). Спустя три года, в 1943 году, его увеличили до девяти лир (три с половиной). Те, кто располагал собственными финансовыми ресурсами, пользовались лучшими условиями жизни в лагере и даже возможностью перевода в места т. н. свободного интернирования, то есть по сути дела переходили в категорию ссыльных. Чернявская в лагере относилась к категории indigente (неимущая).
Некоторые женщины желали возобновить свою профессиональную деятельность, но ответы властей на различные просьбы первоначально всегда были отрицательными. Спустя некоторое время пришло разрешение на вязание – за плату «маслом, яйцами и другими продуктами питания».
В обращениях к властям встречались частые жалобы на антисанитарные условия в Палаццо, а также на низкое качество и количество ежедневного питания.
В лагерь поступили не только еврейки: сюда присылали также женщин, подозреваемых в шпионаже или и в нелояльности режиму, интернированных с целью «подавления любой возможности оппозиции», иностранки из стран, враждебных итало-германскому блоку (преимущественно, сербки и гречанки) и, наконец, цыганки. Провинности были разные: одну итальянку задержали в Турине и в итоге интернировали за «публичное злословие в адрес фюрера».
Директриса лагеря была печально известна своей жестокостью по отношению к своим «подопечным». Она наказывала провинившихся недопущением в столовую (известно, что сердобольные служащие часто тайком приносили наказанным продукты).
В досье всплывает и имя этой директрисы – «синьорина» Рина Мартино. «Синьорина» в данном случае это не девушка, а незамужняя дама. После падения фашизма она никак не пострадала: составители досье обращались к ней за справками исторического характера, которые она охотно давала.
Интернированных иногда перемещали: так, в феврале 1942 года Чернявскую перевели из региона Молизе в регион Марке (тоже тогда захолостный), сначала в село Полленца, затем в село Эзанатолья. Именно в последнем селе ее вместе с другим женщинами освободили англо-американские союзники – это произошло 10 июля 1944 года. В досье также сообщалось, что ей выплачивали из Рима пособие вплоть до января 1944 года. В феврале того года уже было ясно, что скоро падет сам Рим и платить ей перестали.
По освобождении и сама Мира отправилась в Вечный город, где ее, вместе с другими беженцами поместили в Чинечитта – знаменитую римскую киностудию. Гигантская территория студии с просторными павильонами, задуманной Муссолини для вящей пропаганды режима, теперь служила для пострадавших от этого режима. Мира, как одна из них, стала снова получать пособие – 25 лир (ок. 50 евро) в месяц. Вскоре она встала на учет UNRRA (Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций). Тогда же сформировался новый термин для беженцев и других категорий – DР, дипийцы, перемещенные лица. Именно UNRRA занималась возвратом дипийцев на родину, а при их отказе – распределением по другим странам. Мира Абрамовна осуществила чаемый многими маршрут, уехав в США.
Остается пояснить, почему в конце 1950-х годов в префектуре Кампобассо занялись судьбой Миры. Дело в том, что в те годы правительство ФРГ стало выплачивать компенсации пострадавшим от Холокоста евреям (программа была запущена в 1953 г. в ответ на требования Израиля) и Мира Абрамовна обратилась в Бонн. Вроде бы нацисты тут и не причем – Миру посадили в лагерь итальянские фашисты. Но с осени 1943 г. Рим и те зоны, где она пребывала, попали под официальное управление Берлина и теперь западные немцы взяли на себя ответственность за преследования.
Однако, сверив запрос Чернявской и ее карточку из UNRRA, боннские бюрократы нашли несоответствия – Мира, спустя годы, ошиблась в датах перемещения из одного лагеря в другой. Вероятно, для того, чтобы потянуть время, из ФРГ в Италию послали запрос о ее действительной лагерной хронологии. А может, хотели уточнить, когда именно и где Чернявская попала под юрисдикцию Третьего Рейха. К выяснению точных дат привлекли и синьорину Рину Мартино, директрису лагеря.
Чем закончилось расследование, получила ли Чернявская требуемую компенсацию, и вообще, как сложилась ее жизнь в Америке – мы не знаем. Не знаем, остались ли у нее родные, знакомые, остались ли какие-то записки, воспоминания. А вспомнить ей было бы о чем…
***
27 января 2023 г., в Международный день памяти жертв Холокоста, на Палаццо Нонно в Винкьятуро была водружена мемориальная доска с надписью: «Это здание в 1940–1943 гг. служило женским концлагерем фашистского режима, где были интернированы русские, польские, венгерские, югославские и другие иностранные еврейки. Никогда не забудем!»
Теперь и мы будем знать и не забывать.
Добавить комментарий