Кто теперь скажет, откуда взялись на Севере заветные камни-сейды? Быть может, разбросали их в начале дней богатыри-исполины, или великий лёд, отступая, на память о себе оставил? Не одну тысячу лет смотрят сейды на мир, дни и ночи напролёт стерегут тундру. А уж если бы вдруг заговорили человеческим голосом, о многом бы поведать сумели – такие были сейды знают, каких ни один человек не вспомнит...

Яблоня росла напротив нашего дома. Ветхая, местами сползающая кожа, скрюченные пальцы веток, горбатая спина – она казалась мне старше бабы Ани, а баба Аня была совсем старой. Настолько старой, что не могла отличить меня от моего брата, несмотря на свои огромные очки. Зимой яблоня стояла обнажённой и наверняка мучилась от холода, потому что дым из трубы нашей котельной возносился прямиком в небеса, ничуть её не задевая. Но зато весной под световыми флюидами солнечных зайчиков она преображалась, будто под действием омолаживающего крема, делаясь невероятно красивой...

Море, набегая волнами на берег, слизывало следы, которые я оставлял позади, ступая на влажный песок босыми ногами. Вода уже была по-осеннему прохладной, но еще теплее воздуха, словно не желая отпускать последние воспоминания о давно прошедшем лете, сопротивляясь наступлению ноября и отказываясь принимать факт все быстрее приближающейся и, как всегда, до бесконечности долгой зимы...

Москва. Зима. Семидесятые годы прошлого века. Мне три или четыре года. Наша семья только что переехала с улицы Воровского (Поварской) в новый, спальный чудо-район Чертаново. Редкие дома-близнецы, большие поля-пустыри. Белый снег, белые дороги, белые дома, белые облака. Я с мамой, стою на конечной остановке автобуса номер 234, который через 25 минут должен довезти нас до ближайшей станции метро «Варшавская»...