Каждый июль в рощу съезжаются члены клуба, чтобы сообща провести двухнедельный летний отпуск. Их девиз: «Паукам, плетущим паутину, здесь не место», что значит: все проблемы и соображения выгоды должны быть оставлены снаружи. Но девиз этот явно не всегда соблюдается. Отнюдь нередки случаи, когда в роще совершаются политические и экономические сделки, что в принципе вполне закономерно. Манхэттенский проект (по разработке ядерного оружия) обсуждался, например, под сенью красных секвой, в сентябре 1942 года...

Прогулка в дождь неподалеку от моего дома прервалась для меня неожиданным ударом в спину легковым автомобилем, затылок мой оказался на капоте, руки - тоже. Четко помню: сознание не терял, вскочил мгновенно под вздохи и едва ли не стон сбившего меня водителя машины...

Когда я поступил на актёрский факультет театрального училища имени Щукина при театре Вахтангова, моя мама, Нехама Сиротина, бывшая актриса Государственного еврейского театра (ГОСЕТ), поделилась своей мечтой: сыграть со мной знаменитую сцену матери и сына из пьесы Александра Николаевича Островского "Без вины виноватые". Эта мечта не осуществилась. Мы не сыграли вместе в одном спектакле, но на одной сцене, в одном театре играли - это произошло через много лет в Нью-Йорке, в еврейском театре Фолксбине. Но ещё в Москве мы оказались вместе в одной творческой организации. Мама играла в Еврейском драматическом ансамбле Москонцерта, а я был режиссёром Мастерской сатиры и юмора Москонцерта...

Мог ли предполагать ребенок из 1928 года, что его строки будет знать вся большая страна:
«Путь всегда будет солнце,
пусть всегда будет небо,
пусть всегда будет мама,
пусть всегда буду я».

Постучала тревожно в калитку мою: «Отвори!»
Я поднялся с постели под жалобный скрип половицы.
В темноте моих близких белели расплывчато лица,
за окном разгорался осколок осенней зари.

Впрочем, им и вдвоём было не скучно. Пиня оказался на редкость изобретательным, компанейским и прожорливым пингвином. За несколько дней они вдвоём уничтожили месячный запас рыбных палочек и две банки маринованной кильки, устроили трамплин из моего любимого кресла и вморозили пульт от телевизора в лёд, пытаясь приготовить кубики для коктейля. Я тоже не скучал. В промежутках между подтиранием луж и походами в магазин за рыбой и палочками я чинил торшер, превращённый в мачту корабля...

Я лечу к Mастеру, хотя он смотрит не на меня, а на свой труд. Вглядывается, ищет, ищет что-то все время, ищет… Вот и я ищу… Лечу в ночи обнаженная, кожа в пупырышках… И тут, наконец, ночью, на верхней полке дублинской кровати, понимаю, что хочу. Хочу того, чего не бывает. Хочу любви. Громадной. Всепожирающей. Смертельной. Чтоб сожгла мою жизнь. Есть ли что-либо другое, ради чего стоило бы жить? Нет! Ничего нет... Ничего - чтобы вы ни говорили…

Спаслись немногие. К концу мая 1941 года из 5000 евреев Долгинова осталось человек триста. Триста обреченных. Они искали спасения в лесу. Но у них не было одежды, не было еды. Местное население их отторгало, да и партизанам были нужны только здоровые и молодые. Остальные – старики и дети – были для партизан баластом. Их-то и выводил Киселев, и я думаю, не чаял, что выведет и выйдет сам... Николай Киселев причислен в Израиле к Праведникам мира. Его имя стоит там в ряду таких имен, как Рауль Валленберг, Оскар Шиндлер, Вариан Фрай, Николас Винтон...

С каким удовольствием я читал воспоминания художников Александра Бенуа, Мстислава Добужинского, Константина Коровина, Кузьмы Петрова-Водкина, Якова Минченкова! Конечно, в них было много личного, но в целом они описывали эпоху, людей, события. Надо также добавиить, что не только автобиографии могут быть "бесстыдными". Многие авторы в своих романах и повестях придают своим героям автобиографические черты - как положительные, так и отрицательные. Такая "исповедь перед читателями'' вполне понятна, человеку надо высказаться.

С пляжа Петропавловки можно было полюбоваться не только на роскошный вид Дворцовой набережной, Эрмитажа и Стрелки Васильевского острова, но и на парад яхт, которые как бы сошли-выплыли в акваторию Невы со страниц романов Александра Грина. А вечером нас ждал сюрприз – «Капитанский прием» под открытым небом, концерт с участием известных исполнителей. Концерт вела Ирина Смолина вместе с «ее капитаном» Александром Чернышевым...

Трое взрослых мужчин и юный шахид вышли из своего укромного строения и, никем не замеченные, сели в подогнанный к крыльцу вен. За рулем был Каюм. Ему пришлось использовать навигатор, чтобы выбирать улицы, свободные от потоков мусульман, отмечающих Курбан-байрам. Даниял сидел рядом с мальчиком, по-отечески держа его за руку – на всякий случай, чтобы тот ненароком не нажал раньше времени взрыватель, и беседовал с ним на отвлеченные темы, время от времени бросая настороженные взгляды сквозь окна вена...

Она явно куда-то спешила. Вид у нее был обеспокоенный, она не сводила глаз с той стороны улицы, откуда должен был показаться автобус. Похоже, автобус задерживался. Я проникся к ней сочувствием, сам не раз бывал в похожей ситуации. Часики тикают, время поджимает, начальник смены весь красный от злости, потому что конвейер не может простаивать. В офисной работе свои варианты, своя специфика, но опоздания нигде не любят. Я притормозил возле нее...

Новый 1933 год товарищ Сталин встречал на даче в кругу друзей-соратников. Гостей развлекал его личный охранник и шут Карл Паукер – большого таланта пройдоха! За столом сидели Орджоникидзе, Калинин, Молотов, Косиор, Енукидзе, ещё с десяток соратников. Звал приехать Кирова, но тот сослался на то, будто обещал новый год встречать с ленинградскими товарищами. Пренебрёг, подлец. Какие-то товарищи ему важнее Сталина! Что он там с ними замышляет? Вон Косиор, только намекнули ему – вмиг из Киева примчался, хотя дел у него на Украине с раскулачиванием — выше головы. Впрочем, поди знай, что у него в этой лысой голове? В тихом омуте…

Хорошей школой для меня было моё присутствовие на репетициях Еликониды Поповой-Яхонтовой, вдовы артиста-чтеца Владимира Яхонтова, повезло слушать и даже беседовать о специфике театра одного актёра с такими мастерами художественного слова, вахтанговцами, как Дмитрий Николаевич Журавлёв и Яков Михайлович Смоленский. Учиться режиссёрской работе с чтецами, которых когда-то называли "декламаторами", можно было просто слушая актёрское чтение таких мастеров слова, как Эммануил Каминка, Игорь Ильинский, Александр Калягин...

Советская власть советских же своих писателей сильно привечала (тех, что уцелели). И за дело! Если какой писатель почище других выслуживался, власть восхвалял, - становился он Засракой (звание, то бишь, получал заслуженного работника культуры). Который мастер пера на двух фронтах отличиться сумел, идеологически по содержанию, художественно по форме, – тут выше бери: Лаурой делали (лауреатом, стало быть: кого – Сталинской, а кого так и Ленинской). Ну а коли уж он, сверх всех прочих заслуг, преданный был без меры, и словом доказавший, и делом, навроде Симонова или какого-нибудь там Катаева, – тот до самой аж до Гертруды (Героя Социалистического Труда) мог дослужиться! Со всеми, сами понимаете, обильно вытекающими последствиями…