Мемуары

Отвечаю на Ваше письмо, милый друг. Дело вот в чем. Всю жизнь я больше всего любил душевную мускулатуру, силу. Дряблости во мне никогда не бывало. Ненавидел расхлябанность, слюнтяйство. Всю жизнь был настолько силен, что даже не нуждался в друзьях. Меня, как и Лиду, сломать можно, а согнуть нельзя. Даже в 1943 году, когда уничтожали «чуковщину» - и при всяких других катастрофах такого же рода - я не проявлял равнодушия.

От Корнея Ивановича я получила печальное письмо, в котором он мне сообщает, что Некрасова надо похерить и пр. Я смотрю на это письмо как на плод болезни и усталости и того странного, несвойственного ему способа работы, к которому он прибег в последние месяцы. Я очень хочу прочесть наконец эту книгу; умоляю прислать мне рукопись - не знаю, пришлет ли? Очень прошу Вас с ним об этом не говорить; я все написала сама...

Я смотрю в бесконечно добрые глаза этой хрупкой и прекрасной женщины и слушаю историю ее жизни. Иногда я чувствую, что я не вправе касаться сокровенного ее памяти. Ее голос прерывается, Тамара плачет - слишком тяжелые воспоминания. Хочется обнять ее и пожалеть, как ребенка. Нам приходится продолжить в другой день. Тамара согласилась, чтобы я рассказала ее историю вам.

У него же читаю книгу его «Некрасов как художник» и делаю свои замечания. Из десяти замечаний 5 он отвергает с воплем: «Не иначе Евгеньев-Максимов платит Вам большие деньги за то, что Вы мне подсказываете такую чепуху», а 5 принимает с распростертыми объятьями, крича: «Вы гений! Вы великая писательница» и т.д. Я отношусь иронически и к тому и к другому.