Мемуары

Заглядываю в Старый город. В чайхану. Надо прощаться со всеми этими живописными уголками. Все это через десяток лет исчезнет. Вид потрясающий. Старик с лицом короля. Жесты. Как пьют чай, едят. Живые «Будды»...

Ташкент преобразился. Грязный, неумытый город покрылся кучей розовых и нежно-белых садов. Во всех грязных, гнилых переулках — стены и притулившаяся к ним цветущая вишня. Чудесные дворики! Заглянешь — радостно на душе станет. Всюду — цветущая вишня, урюк, персики, миндаль. За городом потрясающие уголки, подобные замыслам Коро и Сислея. Боже мой, какие уголки!...

В доме 8 по Казарменному переулку в войну ворье поредело основательно, кого взяли, кто подался где потеплее да похлебнее, и уже в 1942-м блатная сила «покровская» стала близка к краху. Но свято место пусто не бывает – преимущества дома никуда не делись, и подвалы, чердаки, сарайчики, пристройки с 42-го года единицами, а к 45-му волной обжили инвалиды войны, подмяв остатки блатарей. «Покровские», но уже в ином качестве, восстановились, репутация дрогнула, но осталась, может, даже окрепла. Шрамы во все лицо, ожоги, искореженные шеи, кто без руки или уха, а кто и без ног, замотанные бинтами язвы, обильно харкающие, всегда с самокрутками в углу рта, все отвратительного специфического аромата, в шинелях, бушлатах, были и в полушубках...

Сегодня ночью была облава. В 3ч. ночи постучали в окно. Милиция. Два милиционера и узбек какой-то. Хозяин впустил. Они уже знали все обо мне. И мне ничего не оставалось, как соглашаться со всем тем, что соседи им передали. Держались грубо. Забрали документы и предложили сходить во 2-ое отделение. Там в отвратной форме начальник 2-ого отделения учинил мне допрос. Я ему в мягкой, почти заискивающей форме рассказал о себе, о больной Полине. Начальник выслушал. Глаза были подобны двум кусочкам льда. — Итак. Ваша национальность? — Еврей! Зачем это Вам? — Распоряжение Союза, что Вам следует выехать из Ташкента в 24 часа...

Проблема сна становится все более ощутимой. Не хватает свежести головы, тела, ног. Движения таят в себе неуловимую усталость, падает трудоспособность. Результат недосыпания. Надо наладить свой быт так, чтобы днем можно было хоть минут 20–30 поспать. Только теперь, потеряв частицу того, что давал мне сон, я начинаю понимать его огромное значение. Проблема сна — это проблема труда и жизни... В бомбоубежище сыро, темно. Мы спускаемся туда с деланным спокойствием. Вдоль каменной стены дощатые скамьи, мешки под ногами, чтобы они не вязли, не зябли и две керосиновые лампочки...