На заводе, где я работал по окончании института, а это был Завод с большой буквы, более пятнадцати тысяч работающих, так вот, была там такая традиция – приглашать для выступления перед сотрудниками ОКБ известных и интересных людей. Завод был авиационным в своём героическом далеком прошлом и космическим в славном настоящем. На нём разрабатывали и собирали серии известнейших тогда и прославившихся космических аппаратов – ВЕНЕРА, МАРС и ЛУНА, включая Луноходы. И то, о чём мне сейчас вдруг вспомнилось, случилось в 1968 году, в декабре, ближе к Новому году.
Большинство сотрудников ОКБ проживало в окрестностях того небольшого подмосковного города, где этот завод располагался. А я, бывший в те времена, помимо основной инженерной работы, ещё и членом Совета Молодых Специалистов, жил в Москве. И по этой самой причине имел своеобразную дополнительную общественную нагрузку, связанную с тем, что приглашенную знаменитость требовалось доставить на завод, а после лекции отвезти обратно. Таких, как я, было несколько человек, и мы получали эти «боевые» задания в зависимости от цели и направления поездки, кто где жил. Имелось в виду, что, отвезя важного пассажира, каждый из нас оказывался в районе своего дома и, пользуясь данной оказией, мог подкатить прямо к подъезду на «черной Волге», в качестве компенсации за проделанную работу. А она включала в себя некие обязательные действия. За приглашённым лектором нужно было подняться в квартиру, подождать пока он оденется, спуститься вместе с ним к машине, усадить его на заднее сидение, самому сесть рядом и развлекать в дороге туда и обратно умственной беседой, как правило, связанной с деятельностью предприятия. На обратном пути действовал строгий принцип «положь, где взял», то есть гостя нужно было проводить до квартиры. От приглашений на «рюмку чая» рекомендовано было не отказываться, дабы дать человеку возможность расслабиться за разговором, если он такую потребность будет испытывать. Шофер при этом ждал тебя в течение полутора часов.
Случались среди этих именитых пассажиров популярные артисты, известные писатели и журналисты, дипломаты, прославленные летчики, крупные хозяйственники и даже полководцы. Для них это тоже была общественная нагрузка, выступить перед многажды орденоносным коллективом. Я не вижу большой необходимости сейчас перечислять имена всех тогдашних моих спутников, но однажды, в декабре, довелось мне сопровождать в такой вот поездке туда и обратно авиационного Генерала, заведующего кафедрой чего-то там такого, с авиацией связанного, в крупной Военной Академии.
Зайдя перед поездкой к заместителю директора и получив под расписку оформленные на имя гостя входные документы - предприятие было режимное, - я вышел за проходную, нашел по номеру выделенную на эти цели машину, представился шоферу дяде Мише, и мы с ним. покатили за Генералом.
Дом, к которому мы подъехали, был из тех, что называли «сталинской постройки», стоял он торцом к набережной Москвы-реки. В подъезде меня остановил вахтер, спросил документы, выяснил, к кому я иду, поводил пальцем по списку под стеклом его письменного стола, покрутил диск телефона, что-то там выяснил и указал мне на лифт. Лифт был обычный, ничего особенного, но с зеркалом, пепельницей на угловой полочке, вентилятором в потолке и ковром на полу. И очень прибранный. Когда я позвонил в квартиру, мне открыла молодая женщина, строго одетая и в фартучке, и попросила минуту подождать. Прихожая была большая и просторная, она указала на вешалку и кресла. Где-то в комнате слышен был мужской голос. Судя по многочисленным «Так. Понял. Разберусь. Доложу» разговор был служебным. Ждал я не более десяти минут, когда в прихожую по коридору вошел высокий мужчина в генеральской форме со всеми её атрибутами, включая орденские планки, из набора которых следовало, что представляюсь я достаточно серьёзному и заслуженному человеку. Орден Ленина у него был один, а Боевого Красного Знамени – два, по два же – Красной звезды и Отечественной войны. Смотрелся он лет на 55-60. И я прикинул, что три из всех этих орденов – Ленина, Знамени и Звезды – за выслугу лет. Их давали до 1955 года за двадцать пять, двадцать и пятнадцать лет соответственно. Но и с учётом этого «иконостас» его смотрелся достойно. Четыре ордена были боевые.
Мы поздоровались и спустились к машине. Дорогой он распрашивал меня про Завод и не единожды припомнил, что в былые годы встречался по службе с покойным нашим Главным Конструктором. В делах завода, во всяком случае в наименованиях продукции, он разбирался без напряжения, всё знал про них, включая даже сроки предстоящих запусков. Приехали мы с ним за полтора часа до выступления, поэтому я провёл его сразу в заводской музей, где нас уже ждали. Генерала усадили, поставили на журнальный столик чайник или кофейник. Обсудили с ним детали его предстоящего выступления, а после провели по экспозиции музея, где он с умилением узнавал на фотографиях своих знакомых и соратников, припоминая, где и при каких обстоятельствах они встречались, когда, как он выражался, - «взаимодействовали».
Лекцию Генерал прочитал в высшей степени интересную. Увязывая прошлый боевой опыт Великой Отечественной и Корейской войн, он очень грамотно и увлекательно описал все основные современные направления развития авиации, связав их с особенностями боевого применения и определяемых им особенностей конструирования и проектирования самолетов. Зал сидел, не дыша, и внимал, слушая умного и знающего специалиста. Генерал коснулся и перспектив космического машиностроения как пилотируемых, так и беспилотных аппаратов, то есть тех вопросов, которые напрямую относились к нашей непосредственной деятельности. Все, что называется, шло, как по маслу, до тех пор, пока по окончании речи Генерала, ведущий не спросил о том, есть ли у присутствующих вопросы. Вначале двое-трое ветеранов спросили его о каких-то подробностях событий, упомянутых в лекции. Потом разговор перешёл на современные тенденции развития военной авиации. И вдруг из зала последовал вопрос:
- А как использовалась авиация во время вторжения наших войск в Чехословакию?
Генерал напрягся, чуть помедлил и начал отвечать, четко выговаривая слова:
- Если Вы имеете в виду ввод, по просьбе Чехословацкого правительства, ограниченного контингента войск Варшавского договора, то к основным задачам военно-воздушных сил в этот период относились транспортное обеспечение, с одной стороны, и прикрытие развертывания и действий наземных войск – с другой.
Зал зашевелился, зашуршал и на этом фоне прозвучал следующий вопрос. Поднявшийся со своего места человек, поинтересовался:
- От кого же именно прикрывались авиацией наземные войска?
Генерал снова помедлил. Протянув руку к стакану с водой, он сделал несколько глотков. А ответ его прозвучал в высшей степени дипломатично.
- Существует, - сказал он, - утвержденная военная доктрина государства, в которой определены текущие задачи вооруженных сил. Они проистекают из глубокого анализа современной международной обстановки, определения военно-политических аспектов союзных отношений между странами мира и предполагаемых театров боевых действий. В этих документах определены также наиболее вероятные противники наших Вооруженных Сил. Поэтому конкретные задачи военного планирования всегда ставятся и решаются с учетом именно этих обстоятельств.
В зале зашумели. В эти годы интеллигенция уже вовсю слушала по вечерам «вражьи голоса» и поэтому кое-какие сведения имела. На Генерала начали напирать.
- А что это нам в Чехословакии вдруг так понадобилось?
- Мало ли кто и о чем нас попросит?
- Мы только-только оправились от разрушений и последствий той войны, зачем нам эта новая?
Вопрошающие уже перебивали друг друга. Зал крутил головами то в одну, то в другую сторону. И в какой-то момент побагровевший Генерал обернулся к ведущему. Тот, являющийся заместителем секретаря парткома, встал и попросил задавать вопросы по теме лекции. Зал ответил усилившимся шумом. На что он отреагировал очень спокойно и уверенно.
- Товарищи! Поскольку вопросов по теме лекции больше ни у кого нет, я от имени присутствующих благодарю Генерала за очень интересный научно-технический анализ и объявляю нашу встречу законченной.
Народ в зале довольно неодобрительно реагировал на это объявление, но ничего иного не услышав, стал, ворча и переговариваясь, расходиться.
Когда я вошёл в помещение музея, там были слышны резкие и отрывистые возгласы Генерала. Он называл случившееся провокацией. Парткомовец оправдывался и в ответ жаловался на трудные в идеологическом плане времена. Повторял при этом довод о том, что пример той же самой Чехословакии говорит о выросшей образованности общества и стремлении масс к решению общегосударственных задач в своих интересах. Генерал возражал, ссылаясь на то, что решения такого уровня принимаются при знании огромного массива необходимой информации, которой упомянутые массы не располагают. И вывод о недопустимости подобного положения вещей следовал из его слов само собой. На что партийный функционер отвечал, что, к сожалению, система единоначалия, существующая в армии, в гражданском обществе при современной международной обстановке невозможна.
- Как это невозможна?- перешел на повышенные тона Генерал. - Все эти международные экивоки и расшаркивания перед явным противником себя уже изжили – мы все равно уже потеряли эти связи и возможности. И не случится ничего страшного, ведь жили же до сих пор на самообеспечении, так и дальше будем. Военная промышленность у нас все равно на внутренний рынок замкнута, а с ширпотребом и бытовой техникой обойдется народ, такие времена – понимать должен.
Они так и не присели, разговаривая, а я стоял и ждал, когда Генерал выговорится и мы поедем. Да и парткомовец отбрёхивался, похоже, из вежливости, думая больше о том, как бы поскорее гостя выпроводить. Переступая на месте, он развернул гостя таким образом, чтобы тот увидел меня. И действительно, когда мы с генералом встретились взглядом, тот резко спросил – транспорт готов? – и стал прощаться.
В машине Их Превосходительство расшумелись уже совсем всерьёз. Из слов Генерала следовало, что наметившееся разложение общества до добра не доведёт. Что такие трудные периоды страна должна преодолевать сплоченной, а не идеологически расхлябанной. Правой рукой он все время подталкивал меня то в локоть, то в плечо. Слова вставить в его монолог мне не удавалось, да я и не сильно стремился, но в какой-то момент, неожиданно даже для самого себя, все-таки приглушил этот яростный словестный поток. Глазами я показал на спину нашего водителя. И Генерал плавно замолк. И вот тут я в уже спокойной форме вставил свои «пять копеек»:
- Что это за шум из-за какой-то Чехословакии? Ну побузят они там, но ведь и близость к нашим границам и экономические связи – все равно будут тут, под рукой. Никуда не денутся.
Генерал в изумлении посмотрел на меня как на больного и промолчал. Мы подъехали к его дому, и я «по протоколу» вышел с ним из машины. И пока мы шли к подъезду и поднимались в лифте, он полушёпотом меня просветил:
- Ты, парень, что – на голову слабый? Чехословакия делит нашу зону в Европе пополам в горизонтальном направлении! Вы, штатские, живете и ни хрена не соображаете. Потеряв Чехословакию, мы получим прямой доступ сил НАТО к нашим границам. Ты, как домой придёшь, на карту посмотри. Тогда и поймёшь!
Я попытался возразить:
- Но ведь НАТО не вводило свои войска в Чехословакию. Это ведь мы сделали. А они даже в ответ ничего не предприняли.
- Как это не предприняли! Да они со всего света свои силы на европейскую нашу группировку перенацелили! Ты просто недооцениваешь того, что там происходило. Ты же ведь ничего об этом даже знать не можешь!
И уже на лестничной площадке он повернулся ко мне лицом и, глядя в глаза, постучал пальцем своей правой руки по левому погону:
- Ты видишь, сколько у меня звезд на погоне?
Я кивнул в ответ.
- И сколько? Сколько? Что ты молчишь?
- Ну, три. - немного удивившись его напору, произнес я.
- Так вот при этих трех звёздах я уже за две недели до 22-го августа находился в войсках, на казарменном положении! В полном полевом обмундировании и сапогах, а карта, с которой я работал, прорисована была во всех деталях до Ла-Манша. И это просто чистая случайность, что ситуация разрешилась в столь простой форме... У противника очко сыграло... Он свои силы просто оттянул назад. А мы, как только это увидели – остановились. А ваши умники там зудят – Чехословакия, Чехословакия! Да кому она на хрен нужна, ваша Чехословакия долбанная! Ты кто по званию? Лейтенант? Так вот, в авиации лейтенант – это неделя боёв, потом плановая замена из резерва... По причине гибели или ранения. Так что будь здоров, лейтенант! - он протянул руку. - Живи и радуйся, что жив остался!
Когда спускался в лифте, меня затрясло. Такой мелкий озноб охватил. Мы все тут как пешки, как вошки ползаем по земле, учимся, работаем, детей рожаем и растим. А они там из-за какой-то бреди своей коммунистической взяли и решили – до Ла-Манша. И ведь опять полмира трупами завалить могли.
Шофер, дядя Миша, стоял у машины и курил. Я подошел, достал сигареты и прикурил от его огонька. Руки дрожали, и он издевательски усмехнулся:
Ну, что, Горкин, нелегко, непросто с генералами-то разговаривать? Видишь ты, до дрожи пробирает. У русского человека почтение к генералу – оно в крови!
И всю дорогу потом рассказывал, как во время войны, под Будапештом, генерал-полковник Шумилов на его глазах на дороге палкой разгонял офицеров, споривших о праве преимущественного проезда вокруг застрявшего в весенней грязи Студебеккера с боеприпасами:
- А ему, генералу, виднее было и власти хватило, чтобы приказать танком сдвинуть машину в сторону. Он же думал не о том, кому первому, а чтобы побыстрее ликвидировать затор на окружном шоссе... Пока немцы не налетели... Во как! И ваще, Горкин, глядя на генерала, ты должен испытывать одно только чувство и одно желание – почистить ему ботинки! И никаких других!
- Это как же у тебя получается, дядь Миша. Нас, то есть народ, ты уже вообще ни во что не ставишь?
- А что есть мы, народ, то есть? Так... Биомасса. Он, народ твой, если что-то и может, то лишь тогда, когда рядами построенный. По горизонтали и по вертикали.
- Безотрадная у тебя, дядя Миша, картина какая-то получается. Тебе твоя приначальственная профессия психику портит и взгляды на жизнь уродует.
- Профессия как профессия. И не портит, и не уродует! И опять ты кругом неправ, Горкин. И почему это она, картина, у меня безотрадная? Очень даже отрадная. Жив пока, вот и радуйся... Такая вот картина! Ты просто жизни ещё не нюхал, как она безотрадная пахнет – не знаешь. Это брат, когда последний патрон в руках мусолишь - трёшь и думаешь – сейчас или погодить немного? Вот это – да. Это – безотрадная... Ты какого года рождения?
- Сорок четвертого.
- О! Видишь! О чем с тобой говорить!
- Как о чём? Ты представляешь, во что стране обходятся такие «мирового» уровня подвижки и перемещения войск? А у нас вечно десятки до получки не хватает.
- Мне хватает!
- Так у тебя дети-то уже выросли!
- Мне и тогда хватало, когда росли!
- Прямо так вот и хватало.
- Я живу по средствам. Поэтому и хватало.
- Но страна-то наша живет не по средствам. В магазинах очереди, бабы за тряпками и сапогами друг друга чуть ли не убивают. Это ж ненормально. А танков у нас больше, чем у всего мира вместе взятого!
- Кто это тебе сказал.
- Да по голосам слышал!
- А я вот, к примеру, голоса эти их сраные и слушать не хочу. Но тебе, Горкин, так скажу. Вот и хорошо, что они об этом передают. Значит понимают, что ежели что, мы всем рыло начистим. Вместе взятым! Потому у нас войны нет. Боятся нас они! А это тоже дорогого стоит.
Дядя Миша притормозил у трамвайной остановки.
- Приехали. Во двор я заезжать не буду.
- Ты что, дядя Миша, на меня обиделся?
- При чем тут – обиделся. Не велика шишка – сам дойдёшь! Тороплюсь я! - раздраженно буркнул он.
И больше меня в такие вот поездки никогда не посылали. А дядя Миша перестал со мной здороваться.
Добавить комментарий