Проза

В конце семидесятых годов мне сказочно, неправдоподобно повезло. Я нашел его. Мой подвал. Но, может, подвал нашел меня, ибо он, вне всяких сомнений, был явлением метафизическим. И я ему чем-то приглянулся.  Насчет везения, милостивые государи, я и на йоту не преувеличиваю.  Прикиньте… Что такое Москва конца семидесятых? Можете отвечать всякое – заранее соглашусь. Но прежде всего – это город, в котором негде было выпить и закусить в нормальной человеческой обстановке...

В октябрe 41-го немцы были всего в 27-ми километрах от Кремля. На машине - полчаса. На танке - час. Казалось, всё предрешено. И оставшиеся в городе люди думали о том, какой будет их жизнь - если будет - когда немцы войдут в Москву.  Уже случившееся, известное, было страшным, в сравнении с ним меркли все слухи, всё придуманное...

 Через некоторое время к ним подошел стюард, предложив напитки. Мэри попросила два стаканчика со льдом, которые она расположила на столике перед собой. Затем, она выудила рукой из стаканчика несколько кусочков льда, и слегка приоткрыв замок - молнию на той самой сумке, сбросила лед прямиком туда. Далее она повторила эту операцию несколько раз. Причем проделывала она эту процедуру очень естественно и непринужденно. Действительно, ну что может быть необычного в том, что человек снова и снова складывает лед в свою сумку...

- Ты знаешь была у меня в молодости одна слабость, - сказал мне Коля, - меня привлекали таинственные, одинокие женщины. Конечно, это было такое мальчишество - я приласкаю, пойму, помогу. Сейчас от этого отучился, но тогда не мог удержаться. Встретил я одну брюнетку, скромную, сдержанную и, видно, одинокую. Стал за ней ухаживать. Звали ее Сюзан, то есть Сузанна, библейское имя. Она сказала мне, что ее родители тоже из восточной Европы, из Венгрии, детьми были привезены в Америку. И уменьшительное от имени Сюзан по-венгерски - Жужа...

 Собрав таким образом все холодное оружие, Толстая спокойно постучала в заднее – затонированное окно «Шевроле». Стекло опустилось. Александра Львовна увидела перепуганную, вжавшуюся в кресло Оксану Касенкину. Рядом с ней, сложив руки на груди, вальяжно сидел советский генконсул Яков Ломакин. Он был на удивление спокоен и даже улыбался...

Этой весной мне страшно повезло. Чудесная огромная птица поселилась под моим окном. В один прекрасный день я увидела на старом тополе грубую корзинку из толстых  прутьев – на том месте, где в прошлом году спилили главный ствол. Корзинку веером окружали старые ветви и молодые побеги. В ней сидела чёрная носатая птица. Гнездо находилось в нескольких метрах от моего окна на пятом этаже – ну, не удача ли! – и мне было видно всё-всё: искры от солнца на жгучей круглой голове и выражение птичьих глаз...