Проза

В школе он был Ковалёв, но Ковалёва-папу мы никогда не видели. Во дворе говорили, что настоящая фамилия его папы была, скорее всего, Лейбович и что он был помощником у самого Дзержинского. А ''скорее всего'' - потому, что его настоящую фамилию, полученную от родителей, проживавших в когда-то польском и всегда очень еврейском Житомире, не знал никто. А если и знал, сообщать не собирался. Хранил гостайну...

- На тебя, как и на них, наденут пояс шахида. Внешне он будет выглядеть точно так же, как остальные четыре. Но в него будет зашита не взрывчатка, а бруски пластилина, о чем будешь знать только ты. Ты поведешь их за собой и поможешь занять свои позиции в самой гуще собравшейся на набережной толпы. Они должны образовать углы воображаемого квадрата... или круга, максимально увеличив тем самым площадь поражения. С началом праздничного салюта ты подашь им сигнал нажать свои кнопки. И в тот же миг сама упадешь на землю, лицом вниз. Взрывные волны от их поясов не коснутся тебя. Но это еще не всё...

Я лечу к Mастеру, хотя он смотрит не на меня, а на свой труд. Вглядывается, ищет, ищет что-то все время, ищет… Вот и я ищу… Лечу в ночи обнаженная, кожа в пупырышках… И тут, наконец, ночью, на верхней полке дублинской кровати, понимаю, что хочу. Хочу того, чего не бывает. Хочу любви. Громадной. Всепожирающей. Смертельной. Чтоб сожгла мою жизнь. Есть ли что-либо другое, ради чего стоило бы жить? Нет! Ничего нет... Ничего - чтобы вы ни говорили…

Она явно куда-то спешила. Вид у нее был обеспокоенный, она не сводила глаз с той стороны улицы, откуда должен был показаться автобус. Похоже, автобус задерживался. Я проникся к ней сочувствием, сам не раз бывал в похожей ситуации. Часики тикают, время поджимает, начальник смены весь красный от злости, потому что конвейер не может простаивать. В офисной работе свои варианты, своя специфика, но опоздания нигде не любят. Я притормозил возле нее...

Советская власть советских же своих писателей сильно привечала (тех, что уцелели). И за дело! Если какой писатель почище других выслуживался, власть восхвалял, - становился он Засракой (звание, то бишь, получал заслуженного работника культуры). Который мастер пера на двух фронтах отличиться сумел, идеологически по содержанию, художественно по форме, – тут выше бери: Лаурой делали (лауреатом, стало быть: кого – Сталинской, а кого так и Ленинской). Ну а коли уж он, сверх всех прочих заслуг, преданный был без меры, и словом доказавший, и делом, навроде Симонова или какого-нибудь там Катаева, – тот до самой аж до Гертруды (Героя Социалистического Труда) мог дослужиться! Со всеми, сами понимаете, обильно вытекающими последствиями…

Марина теперь имела свое законное место на общем ковре, которое никто не занимал. Волшебная чашечка ароматного чая за лекцией-беседой, похоже, была ритуалом. Волшебная потому, что после нее все обретало какое-то особое значение и звучание. Убогое помещение, приютившее их, переставало существовать, и все они, словно освобождаясь от оков тела, парили в невесомости, жадно впитывая каждое слово Старшего брата. Это было похоже на таинство...

- Что это? – удивленно спросил учитель. - Ну, деньги – это вроде материального вещества, которым они оперируют при обмене товаров. А религия… Мне и самому сложно понять. Сначала они меня называли Богом, то есть их создателем. Я даже обрадовался, ведь они оказались очень умными и вышли за рамки начального кода. Но потом эта религия странным образом начала множиться и люди принялись убивать друг друга....