Проза

Только исключительность восприятия заставляла меня в каждом случае искать возможности встреч, выскальзывать из дома. Как мелкий воришка, тыришь у семьи время, внимание, спокойствие. Особенно я негодовала после счастливых мгновений моих встреч при возвращении в бесконечный быт. Из-за отсутствия желанных слов, за невнимание, за непонятные задержки. Кажется, что совершенно недостаточна полученная радость скрываемой встречи в сопоставлении с прегрешениями мужа. Показала бы ему... В тот момент нет прощения. Я часто скандалила и мучилась, подозревая мужа в двойной жизни. Я не могла перенести этого и строго следила за любыми подозрительными моментами...

Вспоминая своего Батю – Отца, я всегда вижу его живым, таким, как на фотографии, стоящей на полке над моим письменным столом, за которым я сочиняю свои рассказы. На этой фотографии Батя улыбается, и мне кажется, что в этот момент ему было хорошо. Я не знаю, много ли было в жизни отца счастливых часов или дней. Ведь жизнь его была нелегкой и жил он в очень непростое время...

Крышечка синяя – простокваша, крышечка зеленая – кефир, а белая – молоко. Были еще бутылки с непонятными красными в полоску крышечками, но память не сохранила, потому что редко покупал я эти бутылки. Семья наша вела молочный образ жизни. Как к священному обряду относились вечерний стакан кефира. Отец пил, размешивая кефир с сахаром. Поэтому кефира покупали много и часто. Только бабушка не пила кефир. Она пила чай и кушала черный хлеб, густо смазанный гусиным смальцем...

Он старался не обращать внимания на зудящую ногу, где сокращение каждой мышцы отдавалось резкой болью. Ему хотелось, чтобы капитан как можно скорее вышел из палаты и позволил расслабиться. Но тот, словно на зло, тянул время и наслаждался пыткой. Ручка выскальзывала из вспотевшей ладони, но он выцарапал последние слова и поставил подпись...

Девочка с малых лет жила в рудничном посёлке, прятавшемся в глубоком ущелье. Папа девочки работал электриком на шахте, мама работала там же вахтёром. Она отмечала приход и уход рабочих, поднимала и опускала горнорабочих в шахтной клети. А раньше мама работала поваром в столовой рудника...

Они выходят из метро – усталые, с серыми, затёртыми за день лицами. Прикрывая зажигалку ладошкой от сырого ветра, закуривают и неторопливо бредут домой. Он выбирает миловидную брюнетку лет тридцати в длинном бесформенном дутом пальто и джинсах, заправленных в короткие чёрные полусапожки, пристраивается сзади шагах в десяти и идёт с той же скоростью – не обгоняя, но и стараясь, чтобы между ними никого не было. До него доносит дым её сигареты – он морщится и затаивает дыхание, но продолжает, держа дистанцию, идти следом...