Проза

Я никогда не пил в окружении такого количества мундиров. И мне было не до праздника. Я думал: только бы не расслабиться и не болтнуть лишнего, здесь же каждый второй-стукач, да и микрофонов, поди, как грибов насажено. Но как не выпить за Родину, партию, родную армию, здесь каждый тост, наверное, будет железобетонным. Выход один: как можно плотнее закусывать. На этом я и сосредоточился после первой же рюмки, пока майор-он же председатель культурно-воспитательной комиссии части, он же тамада – со всей простодушной добротой не провозгласил на весь зал: «Товарищи, ну что за безобразие...

В январе 1943 года в самый разгар Сталинградской битвы, для нас, "привилегированных" проводили елки в Колонном Зале. Огромная сверкающая елка, после "коптилок" и затемнения была уже чудом. Но война напомнила о себе. Дед мороз говорит о фашистских захватчиках, ужасах войны. Мамы плачут, одна падает в обморок. Начинаю плакать и я. Меня утешает Курочка Ряба...

Не отвечать на бесконечные Тимохины «почему», «зачем» и «когда» категорически нельзя. Насупится, уйдёт к себе и откажется лопать бабушкину стряпню, а это уже чревато далеко идущими последствиями. Посему пришлось отложить в сторону ручку, (Тьфу ты, всё забываю. Мы ведь в двадцать первом веке живём! И нет на рабочем столе ни ручки, ни даже листка бумаги.) Я крутанулся на большом писательском кресле и усадил любознательного потомка к себе на колени...

«Санта, Санта отпусти нас! Росинками на пальме мечтаем быть!» А лужей мазутной или жижей в автомойке не хотите? Лепишь их, корпишь над каждой снежинкой. Кристаллик к кристаллику. Красавицы белюсенькие, микроёлочки. А они в тёплые края надумали. И что вам в вечной мерзлоте не лежится? Чем вам снег не перина? Дальние страны подавай! Лужайки ромашек поливать? Тут уж выбирай, но осторожно. Либо дождь, либо снег. Вон ваша туча! Прочь на все четыре стороны, норд — ромашки!...

Никогда раньше она не мучилась в пути так, как в этот ненастный предновогодний день. С самого раннего утра в небо поднимались самолеты, но очередь родного рейса так и не наступала: его уже трижды откладывали. Кто-то из бывалых в зале ожидания подсказал девушке переоформить, – с доплатой, – купленный билет на самолет, вылетающий из ближайшего аэропорта, что она и сделала, благо в кармане оставалось еще целых семь рублей, а от пункта приземления до места назначения поездом было, как заверила кассир, всего около часа пути...

Дети не дают спать. Их почему-то бесит, если родители спят. Какают они исключительно, когда вы надели пять штанов и зашли в лифт. А однажды нарисуют на стене такую бабочку, что не ототрёшь никаким растворителем. Каждый день дети едят, пьют и другими способами портят настроение...

Тёмный город, объятый страхом, не спал в этот поздний час: хоть на улицах и не было ни души, но всё равно сотни глаз с ненавистью следили за патрульной машиной ДЖ, медленно крадущейся посередине улицы. Дрозд чувствовал эту бессильную дикую ненависть, яростное желание убить их с Шахом и уже стал привыкать, насколько это было возможно, к постоянному давлению на психику. Невозможно жить, если все вокруг тебя ненавидят только потому, что тебе приходится делать эту грязную и сволочную работу...