Биореактор, Или как американский биолог доктор Виталий Ч. своей волей в стукачи собрался

Опубликовано: 2 января 2022 г.
Рубрики:

1. 

Чтоб вы наперёд знали: мой любимый писатель - Варлам Шаламов. Выстрелы лубянские, подвальные по сей день в ушах громыхают - фигурально, конечно. Самому-то мне свезло: нагрянул в сей лучший из миров уже после смерти Усатого. И хоть полжизни отмотал при развитом социализме, дел с Конторой практически не имел. Не вербовали даже ни разу. Не интересен был, ценности для них не представлял. И вдруг, изволите видеть, в новейшую глобальную эпоху, из заокеанского далёка, из Соединённых Американских Штатов - самотёком собрался, добровольно и с песнями. 

У вас, может, любопытство взыграет: с чего вдруг такая радикальная метаморфоза? Всем поделюсь, откровенно, как на духу. Капли не утаю. Только сперва придётся мне ввести в оборот пару-тройку научных словечек. Ибо история пойдёт о биологии с медициной, и нет никакой возможности без этих понятий обойтись.

Главный термин - те важнейшие клетки, которые мне выпало изучать. Открыл их ещё в 60-е годы прошлого века известный московский цитолог профессор Александр Ф. А ваш покорный слуга, заделавшись верным учеником и сподвижником, с младых аспирантских ногтей в них поднаторел. Добавлю, что обнаружить новый тип клеток - дело нетривиальное, биг дил, как говорят американцы. Особо, если клетки те не простые, а стволовые: могут и самих себя воспроизводить, и другие ткани строить. Вот и наши Клетки (с заглавной их, родимых) на многое способны: кость с хрящом образуют, кровь стимулируют, иммунитет регулируют, воспаление подавляют, инфаркты заживляют, - "да разве всего перечтёшь?", как безграмотно выразился совсем по другому поводу известный советский поэт. 

 

2.

Тут впору сделать краткое отступление и прояснить, что за субъект сидит вот, наяривает по клавишам, сочиняет эти строки. Выражаясь почти по-пушкински, "учёный мало, но педант". То есть образование-то я получил изрядное, но дотошностью и нездоровым пристрастием к деталям и впрямь наделён по самые уши. Для науки оно, может, даже полезно, но в жизни раздражает. Проиллюстрирую опять же на примерах из советской поэзии. Слышу, допустим, лирическое:

Шел троллейбус по улице - 

женщина шла впереди. 

И все мужчины в троллейбусе 

молча смотрели ей вслед. 

И непременно задумаюсь: а получится ли смотреть кому-то вслед, если не он от тебя уходит, а ты нагоняешь? Может, Булату Шалвовичу виднее, - но по мне, так ляпсус. Или у него же: 

О, ваш приход - как пожарище

Дымно и трудно дышать.

Пожарище, господа, - это не большой пожар, это место, где когда-то полыхал пожар. И потух. С чего вдруг было бы там сегодня трудно дышать?

Обидно, потому что вообще-то я Окуджаву люблю.

А лидирует на поприще стихотворных нелепиц наш футурист-громовержец, первый из великих Владимиров Владимировичей. Взять хотя бы:

...узлов 

 полтораста 

 накручивая за́ день.

Призадумаешься, пожалуй. Узел, как известно, - единица скорости, морская миля в час. Однако "лучшему и талантливейшему" всё было по плечу, даже проплыть за день 150 миль в час. Обидно, потому что Маяковского (раннего) я тоже люблю.

 

3.

Отвлёкся я от своего повествования, самое время вернуться к достославным Клеткам. За-ради них меня и в Америку работать позвали, в крупнейшие Национальные Институты Здоровья. Как раз рушился наш нерушимый, рассыпался безвозвратно и безотрадно. В будущее младой российской демократии верилось с трудом. Короче, хоть и люблю я Россию странною любовью, кобениться не стал: собрал по-скорому чемоданчик и проследовал с вещами на выход, через аэропорт Шереметьево. Глядь, а уж те, вашингтонские, ждут-пождут, должность приличную заготовили; у них, оказывается, простую советскую кандидатскую за Ph.D. (доктора философии) почитают. Что ж, раз такие коврижки, - засучил рукава да за работу: авось, два годика продержусь! Не думал, не гадал он (в смысле я), что с концами...

А Клетки меж тем всё важнее, нужда в них растёт и зашкаливает. Откуда ни возьмись, частные компании повыскакивали, как сурки из нор: Клетки на продажу растят. Но взращивать их вручную - дело муторное. Задумала одна Компания производство Клеток автоматизировать и сконструировала специальный Биореактор (это будет в аккурат наш второй термин). Размером та штуковина с небольшую стиральную машину, крутится всё в нутре у неё, вертится, как шар голубой, контролируется автоматически. Клетки сидят на картриджах из микроволокон, размножаются припеваючи, на выходе их миллиарды. СтОит такое чудо техники 400 тысяч баксов, зато надёжность! 

Выращивает Компания Клетки в своих Биореакторах, присылает к нам на проверку. Мы, строго по протоколу, подсаживаем те Клетки под кожу особым, лишённым иммунитета мышам (чтоб не печалить поборников животных прав, клятвенно заверяю: все процедуры проводятся под общей анестезией). Восемь и шестнадцать недель спустя вытаскиваем трансплантаты и тщательно изучаем, чего там выросло. Обнаруживаем полный ажур: биореакторные трансплантаты не отличаются от контрольных. Даём официальное "добро". Компания, не мешкая, начинает свои устройства рекламировать и продавать. Один Биореактор покупает Институт Педиатрии города Санкт-Петербурга (российского, не того, что во Флориде). Вскорости, говорят, и другие три туда же уйдут. 

Осталось нам освоить последний, третий термин. Клеткам для роста нужна полнейшая стерильность: если попадут в культуру бактерии иль грибки, - выкидывай и начинай всё по новой. Поэтому среда для культур, посуда, инструменты, прочие аксессуары тщательно обеззараживаются. А вот нежные картриджи из Биореакторов ни облучать нельзя, ни прожаривать: рассыплются в прах. Но хитроумная Компания выкрутилась, нашла способ: стерилизует их ядовитым Веществом, которое всю заразу на своём пути умерщвляет. Остаётся потом Картриджи от Вещества отмыть – и готово!

 

4. 

Ну-с, термины растолкованы, диспозиция определена, наддай газку, драндулет моего повествования! Проходит несколько месяцев, на лабораторном семинаре выступает с докладом наша аспирантка, миниатюрная барышня южно-азиатского происхождения. Воплощающая, так сказать, "лицо современной американской науки": раскосое и, по выражению Макара Нагульнова, "приятно смуглявое". Эту аспирантку я мысленно прозвал "Желанной" - но не потому, что вожделею (хоть и приближаюсь к тому скорбному сроку, когда всякая молоденькая девица привлекательна). Просто фамилия её Чу, и стОит мне оную фамилию услышать, как на ум приходит строчка из Некрасовских "Коробейников".

- Чу, идёт! – пришла желанная...

Опыт, поставленный Желанной, был такой: она подсадила мышам Клетки на трёх новых носителях. Через восемь недель трансплантаты извлекла, а через шестнадцать - не успела: пришлось бедолаге срочно лететь домой, ухаживать за больной матерью. Возвращается полгода спустя (мать, кстати, поправилась), а уж ей из вивария телефон с электронной почтой оборвали: требуется неотложная эвтаназия! Пренеприятный сюрприз: у всех оставшихся мышей - злокачественные опухоли. 

Коли запахло онкологией, шутки в сторону! После семинара заявляюсь в офис к расстроенной, напуганной аспирантке. Первым делом аккуратненько, деликатно успокаиваю: вины её в этих опухолях нет и быть не может. Но разобраться совершенно необходимо! 

- За сорок лет работы с Клетками, - сообщаю, - мне ни разу не встретилась раковая опухоль, ими образованная, да и в других статьях такого не описано. Похоже, твой эксперимент вывел опасный, ранее неизвестный фактор, толкнувший Клетки на пагубную стезю. И нам, кровь из носа, необходимо этот фактор найти! 

- Знаю! - радостно восклицает Желанная. - Носители виноваты! Потому что никто никогда их раньше не трансплантировал!

- Верно, - соглашаюсь, - но, чтобы все три носителя, совсем несхожие по составу, одновременно оказались канцерогенными - крайне маловероятно. Нет, тут что-то другое. 

Желанная смятенно молчит. 

- Много ли, - вздыхаю про себя, - с мамзели возьмёшь, зелёная, как лист лотоса. Кто здесь у нас искушённый, въедливый и пытливый? Большому кораблю и карты в руки!

Начинаю придирчиво допытываться, уточнять подробности эксперимента; она морщит лобик, старательно вспоминает. Получается, никаких отклонений от стандартной методики допущено не было. Я верю: хорошая, аккуратная девочка, на её скрупулёзность и исполнительность можно положиться! Загадочка... мистика какая-то! Всё правильно, всё путём - только вдруг, откуда ни возьмись, эти чудовищные, беспрецедентные опухоли... а развиваются-то они с опозданием, месяцев через пять-шесть после трансплантации - тоже странно! Что же, чёрт возьми, мы упускаем? Мда... Носители, конечно, неопробованные... весьма специфические, хлипкие... а как, интересно, она их стерилизовала? Выясняется, что все три носителя стерилизованы Веществом! Тем самым, которым Компания обеззараживала картриджи в Биореакторах.

Итак, у нас появился серьёзный подозреваемый. Подтвердить либо опровергнуть подозрения мог бы строгий, тщательно спланированный эксперимент. Но уйдёт на него около года; только лишь в мышках сидеть трансплантатам шесть месяцев. Нет, ждать целый год мы не можем! 

В срочном порядке берусь за литературу. Применять Вещество начали сравнительно недавно, публикаций по нему мало, компромата никакого. Напоследок, уже почти безнадёжно, докапываюсь до старинных, забытых немецких статей, в которых использовалась сходная субстанция. Тут, кстати (совсем, вернее, некстати), выясняется, что немецкий-то я порядком подзабыл. Но отступать некуда, вчитываюсь с грехом пополам, углубляюсь. Подробности опущу; вкратце, оказалось, что современная химическая номенклатура существенно отличается от допотопной германской. А само Вещество, что в тех древних статьях, что у нас с Компанией, - одно. И является оно сильным канцерогеном! Нормальные клетки сплошняком превращает в раковые! Притом цепляется эта дрянь к любой поверхности намертво, не отскребёшь. Хуже того: если даже Вещества мало осталось, считанные молекулы, - всё равно опухоль разовьётся, только не скоро.

 

5.

Смекнули, к чему дело идёт, в какую зловещую степь наша история заворачивает? Сидим мы с Пэт, моей заведующей, у неё в кабинете и гадаем: теперь-то что предпринять? Разумеется, срочно публикуем данные о пагубности Вещества. Но как быть с теми Биореакторами, которые уже пошли в люди?

Снова позволю себе сделать отступление и поделюсь: Пэт по большому счёту - толковая тётка. Если не считать кой-каких чисто американских прибамбасов. К примеру, её любимый герой по жизни - Тайгер Вудс, тот темнокожий гольфер, который, чтоб жене не изменять, в больнице лечился. Превозносить такого барана - это, знаете ли, нужно уметь! Но как учёный она, Пэт то есть, не жена гольфера, - вполне на уровне (не чета, впрочем, моему покойному учителю, блестящему профессору Ф.).

- Давай-ка мы, - Пэт предлагает, - свяжемся со Стэном Фишером, с тем парнем из Компании, который нам Клетки присылал. 

Набираем, а доктор Фишер в Компании больше не работает. 

Звоним на мобильный. 

- Уволили, - нехотя признаётся Стэн, - причём как раз за то, что поставил на Совете Директоров вопрос о безопасности Вещества. Им сейчас, когда продукт только-только на рынок выползает, прибыль нужна позарез. А технологию менять, с нуля стерилизацию налаживать (ещё и не ясно, каким именно способом), по новой опять всё испытывать, - что нож финский под ребро!

- Вот он, - мыслю, - звериный оскал капитализма! Что ж, - вздыхаю, - делать нечего, давай тогда звонить в Санкт-Петербург. Срочно предупредим тамошних врачей, чтоб не вздумали Клетки, выращенные в Биореакторе, трансплантировать педиатрическим пациентам. 

А с директором ленинградского Института, академиком Алпатьевым, я был когда-то знаком, хоть и шапочно: в конце 70-х, молодым кандидатом, он приезжал к нам в лабораторию, учился у профессора Клетки растить.

- Этот вариант исключается! - возражает Пэт самым безапелляционным начальственным тоном, - про звонок и думать забудь! Мы ж с Компанией "Соглашение о Конфиденциальности" подписали, забыл, что ли?

Лезет в стол, вытаскивает прозрачную папочку. Расписано всё по пунктам, однозначно. Они нам поставляют Клетки, выращенные в Биореакторе, мы их тестируем на мышах, результаты сообщаем Компании. При этом обе стороны обязуются ни результатов, ни технических деталей без взаимного одобрения не разглашать. Под угрозой - вплоть до уголовной ответственности. Её подпись стоит и моя тоже. Нам, бывает, уйму всяких документов подсовывают, часто в разгар напряжённого опыта, - нешто вникаешь, когда подписываешь?

- И что ж всё-таки будет, коли позвоню?

- А вот что, - угрюмо разъясняет Пэт. - После твоего звонка Петербургский институт наверняка откажется покупать те три дополнительных Биореактора. Компания докажет, что ей нанесён серьёзный финансовый ущерб, и загремишь ты, дружок, прямиком в каталажку. 

- Надолго ль? - интересуюсь.

- Этого не скажу. Я не юрист, да и случай тут редкий. Лет на пять попадёшь, мало не покажется! Ещё и материальный урон из своего кармана присудят возмещать. А меня, как твою начальницу, с работы попрут. Впрочем, - говорит, - сам решай, как совесть тебе подсказывает.

За четверть века не единожды случалось мне выслушивать её мудрые советы. Типа: "Не ввязывайся ты в это дело, побереги силы и нервы. Нужно уметь выбирать свою войну!" На сей раз, однако, губы поджала, но отговаривать не взялась.

 

6.

Возвращаюсь вечером домой, уроков с мальчишками не делаю, не играю, да и обедать чего-то не тянет. 

- Вот, - думаю, - жил себе человек, словно птица на ветке. Никого не обижал, кроме своих мышек (да и тех под наркозом), грехов на душу не брал. Как вдруг ни за фиг ни про фиг, безо всякой явной провинности, оказываюсь перед тяжёлым моральным выбором. Чего ж делать-то, братцы?

Видать, про нас с женой сказано: "Вот так они и жили: спали врозь, а дети были". Укладываюсь я в свою одинокую постель, ворочаюсь и буквально всю ночь буквально глаз не сомкну. Воображение моё уносится на восток, через моря и океаны, туда, где 

...ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла...

Где "Город над вольной Невой... Засыпает город дорогой", "Ночь разводит опустевшие мосты", и "Город спит под крышей ночи белой". Всё-то он дрыхнет, этот заспанный город... Северная Пальмира... 

А мне уснуть не даёт сероглазая, златокудрая, нежная Девочка. Единственный ребёнок в питерской семье, как теперь сплошь и рядом в России. Мать с отцом, деды с бабками души в малышке не чают. Лично мне с мелкими девчушками мало пришлось общаться, но видится чётко: вот она играeт, танцует, смеётся, словом, радуется жизни. Обнимает... тонкими ручонками. Вдруг нежданно-негаданно - симптомы: спать стала плохо, устаёт, аппетит пропал, синяки по всему телу, температура. Сделали анализы, страшный диагноз: лейкоз, рак крови. Полвека назад - вообще бы никаких шансов, была эта группа болезней, как поётся в безграмотной советской песне, "никем непобедимая". С тех пор, по счастью, напридумывали американцы лекарств. Начинают Девочку лечить. От химиотерапии её тошнит, от облучения волосы вылезают... подружки пришли навестить - стесняется, не пускает. Полгода мучительных позади...

 - Увы, - сокрушённо признаются доктора, - терапия бессильна, агрессивные опухолевые клетки не отступают. Осталось последнее средство, трансплантация костного мозга. 

Отец становится донором; тяжелейшая процедура, пересадка, месяц в реанимации. Наконец, вроде как просвет: трансплантат прижился, распространился по всему организму, злокачественных клеток больше не обнаруживается. Ан - не тут-то было: прижился трансплантат настолько хорошо, что сам начинает атаковать девочкины клетки (это называется: Реакция "трансплантат против хозяина"). Кожа красная, шелушится и чешется, бесконечные, изматывающие поносы... короче, не жилец! Вот тут-то и приходит на выручку новое, чудесное средство: вводят Девочке выращенные в культуре Клетки. И те, как они одни только и умеют, корректируют иммунитет, подавляют убийственную атаку лимфоцитов трансплантата. Болезнь унимается, затихает, наконец-то ребёнок пошёл на поправку. Впервые семья вздохнула, немного расслабилась. Прогноз теперь благоприятный, жить нашей Девочке до ста! 

И что же, всё это - только ради того, чтоб ещё через полгода нагрянули гибельные опухоли, образованные Клетками под воздействием проклятого Вещества? Неужто мало Девочка настрадалась?

И ведь будет такой больной не один, не два, - вернее всего, десятки. Сколько народу в Санкт-Петербурге - миллионов пять? Много ли там может быть случаев детского лейкоза: тридцать за год, сорок? А в Ленинградской области? А во всём регионе? Как же сам-то я жить после этого собираюсь?

А предупрежу, - и гремлю прямиком в темницу! Оно, конечно, дело благородное. Спасу российских детей, отвращу катастрофу. Будут ленинградские онкологи-гематологи, как им от роду и положено, Клетки по старинке выращивать: вручную, в пластиковой посуде, безо всяких Биореакторов с картриджами. И никаких опухолей! Только вот - как насчёт моих собственных пацанчиков? Поздненько я угодил в капкан Гименея, потомством обзавёлся и того позднее, вырастить их, до ума довести - не успел. Что ж теперь сыночкам моим - без отца? А если с конфискацией осудят, так ещё и в нищете? Тупиковое какое-то положение, гиблое…

 

7.

Когда, говоря словами классика, восход швырнул на небеса раскалённый ломоть солнца (это с английского и по памяти, мог и переврать), измученный и печальный, восстал я со своего одра. За кофе бросила супруга зоркий взгляд, просканировала мою унылую морду:

 - Чёй-то ты, Витюк, с лица сбледнул. Не захворал ли, часом?

- Рассказать, - думаю, - али как? Коммерческую тайну разглашать - права, конечно, не имею, ну да Ирка моя не заложит. С другой стороны, к чему ей эти подробности? Она-то чего сможет присоветовать? Ради морального облегчения разве только поделиться, тяжесть свою переложить?

Кое-как перемогся в Институте, следующей ночью - те же мытарства, страдания далеко уже не юного Вертера. Ёрзаю, маюсь, как на углях: ужель и правда в острог? Сказано ведь, от сумы да от тюрьмы... но всё-то веришь, надеешься: не о тебе, праведном, старая пословица. Российскими детьми жертвовать немыслимо, моими - тоже. Хучь вешайся! 

И родилась в воспалённом мозгу отчаянная, безумная идея: а не ломануть ли мне, горемычному, в Контору? Уж эти парни не подкачают!

А что? Действительно, отчего бы и нет? Связаться с пресловутой организацией труда не составит. Могу напрямую в Москву позвонить, нынче телефон отыскать - раз плюнуть. А проще ещё - в Российское Посольство податься, тут у нас в Вашингтоне, под боком. Из тех, из посольских, - каждый второй, поди… если не первый. Выслушают вежливо и внимательно, свяжут с надлежащим специалистом. Тот скоренько разберётся, в Питере дело уладит оперативно и без проблем. Личности моей не засветит - я их квалификации доверяю вполне. Дети больные, невинные, будут спасены, и сам я - свободен, как птица для полёта! 

То есть это смотря что под свободой понимать... Расправлю я, скажем, крылья и припорхну в Москву: навестить родные могилы, со школьными друзьями повстречаться. И натолкнусь, словно невзначай, на свойского товарища в штатском.

- Мы, - молвит тот, не сводя с меня пристальных, стального оттенка глаз, - премного благодарны за ценные сведения, приведшие к спасению простой русской детворы. И весьма удовлетворены развитием наших с вами отношений. Поверьте, - добавит товарищ с открытой, располагающей улыбкой, - в долгу не останемся, не на таких напали! Коли случится нужда - подмогнём, да по-крупному! А покамест возвращайтесь-ка вы, дражайший Виталий Леонидович, в вашу далёкую Америку. И постарайтесь раздобыть такую и такую вот интересующую нас информацию…

Оно, может, совсем иначе выйдет, даже и без Москвы обойдётся. В одном сомневаться не приходится: подсекут грамотно! И не соскочишь, сам ведь в заложники напросился. Хорошо, если властям сдадут, а то ведь... как там излагал многоопытный Бенцион Крик? "На всякого доктора, будь он даже доктором философии, приходится не более трех аршин земли". 

 

8.

Что и говорить, были эти денёчки не самыми развесёлыми в моей жизни. Ситуация не то, чтобы вовсе безвыходная. Целых три выхода – да только один поганей другого, куда ни кинь - всюду кирдык! Довольно долго я изводился этаким гнусным образом, годочки свои остатние представлял: то в одном варианте, то в другом, то в третьем. Наконец, озарило: если проблема имеет три решения, - может ведь, наверное, найтись и четвёртое! 

Взялся я рыскать по интернету и наткнулся на интересную деталь: существует, оказывается, у нас в Национальных Институтах Здоровья такая должность, Главный Юрист. По положению равнозначный заместителю министра юстиции США.

- Хуже, - думаю, - уже не будет. Пропадай моя телега, усе четыре колеса! - И отправил в офис этой Главной Юристки электронное письмецо. Короткое, только суть проблемы.

На следующее утро звонок. Приятный женский голос. Представилась: юрист такая-то, заместитель той, которая замминистра. 

- Мне, - объясняет, - поручено разобраться в этом деле. - Задала парочку вопросов и приглашает: - Завтра вместе с вашей заведующей прошу ко мне на приём.

Эксперименты побоку, уж не до науки! Являемся в назначенный час. Всё как в лучших домах: секретарша, просторный кабинет, гигантский стол, американский флаг у стены. Сама - нестарая ещё, довольно даже миловидная особа, сухощавая блондинка. Носик, правда, подкачал, длинноват: не на еврейский манер, а на англо-, что ли, саксонский. Одета в строгий костюм ядовито-красного цвета, в таких сенаторы женского пола с Президентом фотографируются. Усадила насупротив, расспрашивает - теперь уже досконально, не упуская ни единой мелочи. Обнаруживая при этом солидную, особенно для юриста, эрудицию в медицинских вопросах. Надолго задумалась. Сидим, ожидаем. 

- Нарушение статьи о безопасности пациентов налицо, - это она свои мысли вслух начала излагать, медленно так, раздумчиво. - Только ведь не наши там дети, не американские граждане…

- Худо дело, - соображаю. - Ужель всё-таки в Контору?

Чуток ещё она помолчала, в думу свою погрузившись. Наконец, подымается, костяшки пальцев в стол уперев, и заявляет - сухо, официальным тоном: 

- Данной мне административной властью санкционирую следующее. Вы, доктор Ч., можете сделать один звонок директору Санкт-Петербургского Института академику Алпатьеву. Не раскрывая технических деталей, кратко изложите суть проблемы. Доведите до его сведения грозящую детям опасность и то, каким образом её следует избежать. При вашем разговоре должен присутствовать человек, владеющий русским, чтобы, в случае необходимости, выступить свидетелем на процессе.

- А как же, - интересуюсь, - уголовная ответственность за разглашение?

Тут она села, улыбнулась и говорит чуток помягче: 

- Что ж, станем жить с последствиями этого разглашения. Все вместе станем!

 

9.

Назавтра позвонил я директору-академику. Мариночка из соседней лаборатории, в дело не посвящённая и роли своей не разумеющая, с удивлением слушала. Алпатьев, кажется, так меня и не вспомнил, - какая, впрочем, разница. Был, зато очень внимателен - не каждый день, небось, звонят из Штатов взволнованным голосом! - и сообразителен. Главную информацию ухватил на лету.

- Хорошо, - говорит, - спасибо. Понял и осознал. Детям – ни под каким видом! Будем, значит, использовать наш Биореактор исключительно для экспериментов над животными.

Положил я трубку, отпустил озадаченную Марину и крепко призадумался. Настолько, понимаете, глубоко въелась в нашу постсоветскую плоть и кровь циническая убеждённость: не "Государство - это мы», а «Государство - это нас»! Что уже почти невозможно поверить в такую страну, где - пусть с натяжками и оговорками, пускай с распрями и скандалами, но всё ещё пока - всерьёз и взаправду: «Власть народа, волей народа, ради народа»… 

 

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки