Прошу заметить: лошадь не пьёт, как человек,
А человек, бывает, пьёт, как лошадь.
Арк. Клёнов.
«Вам, молодому композитору, выпала высокая честь, -скучным, надтреснутым голосом промямлил крупный функционер Союза композиторов. - Будете выступать в новогоднем концерте в одной из воинских частей, дислоцированных в московской области!» Наверное, можно было бы отбояриться, но я слишком многим был обязан этому тузу и в самом недальнем будущем опять рассчитывал на его поддержку. Так что пришлось ещё и уговорить певицу покрасивее. И вот мы трясёмся в газике с чёрными шторами на окнах по ухабам и кочкам и унылым шёпотом (чтобы шофёр не слышал), переговариваемся: «Ну, сколько нам ещё тащиться?... И всего-то надо две песни исполнить, только костюм показать..а такая даль.
А дома новогодний стол. Успеем к нему?». Наконец, машина останавливается и в открывшуюся дверь всовывается служивый с серьёзной физиономией: «Кого везёшь?»- «Точно не знаю»-отвечает шофёр. -«Ансамбль какой-то» - «Ансамбль? А почему люди?»
Мало из нас вытряхивали душу, так ещё пришлось минут пятнадцать ждать на пропускном пункте, пока не появился улыбчивый председатель культурно-воспитательной комиссии части в чине майора: «Добро пожаловать!»-он проводил нас в зал, где ещё репетировал местный духовой оркестр. Дирижёр как-то спиной увидел майора и спросил, не перестасвая делать руками выразительные движения:«Виталик, у тебя деньги есть?»-«Есть!»- «Сколько?»- «Тридцать рублей!». Дирижёр немедленно развёл руки в разные стороны , что означало - кончай работу!- и торжествующе крикнул: «Антракт!». Вообще начальство не обнаруживало желания дождаться хотя бы солдатского отбоя, многие были уже навеселе, как бы тренируясь для предстоящего застолья. Я едва успел приноровиться к инструменту, а моя партнёрша - распеться, как начался концерт армейской самодеятельности, которому, как выразился велеречивый капитан-конферансье кавказской наружности, мы, профессионалы, должны были дать точку отсчёта. Его вдохновенный конферанс был вообще на две головы выше всего остального в концерте. Уж очень хотелось этому джигиту ещё больше понравиться своей молодой и красивой жене. Я это понял, наблюдая, с каким восторженным лицом он воспринимал её выступление. Не знаю, как мы, но она была бы подлинным украшением концерта, если бы не чудовищный (видимо, собственный) перевод проникновенно исполненной ею грузинской песни:
Почему же ? Почему?
Догадайся самому!
Видимо, капитан вывез её из глухого аула, и, кроме всего, она как раз и привлекала свежестью чистого листа… Зал реагировал на каждый номер всё более непосредственно, а когда мы вышли на сцену, невзрачного вида лейтенант стал кричать: «Клён ты мой опавший»! На него зашикали, но затих он всего на несколько секунд, а потом с трудно давшейся ему чёткостью и учтивостью спросил: «А Розенбаум будет?» Джигит-конферансье выскочил на сцену и, не спуская жаждущих восхищения глаз со своей ослепительно красивой и невероятно молодой жены, парировал: «Розенбаума не будет, но он меня спрашивал, будете ли Вы.» Эта льстивая ахинея странным образом устроила не в меру активного зрителя, и он окончательно замолк. Мы выступили с большим успехом, главным образом благодаря внешности певицы.
Вдоволь налюбовавшись ею и накричавшись в её адрес всякой пьяной жеребятины (справедливости ради: тут его голос был далеко не единственным), нарушитель спокойствия нетвёрдой походкой пошёл прочь из зала и вскоре вернулся с лиловым огромных размеров воздушным шариком, который он, видно, снял с празднично украшенной стены корридора. В перерыве между номерами духового оркестра, чудом ухитрявшегося попадать в такт вопреки малопонятным жестам дирижёра - под парами он вообще потерял координацию движений - поклонник Розенбаума и моей певицы стал рызыскивать её по рядам. Надо думать, он хотел ей от всей своей широкой души подарить этот шарик, но поскользнулся на свеженатёртом к празднику полу, и грохнулся, придавив шарик всем телом. Треск, с которым шарик лолпнул, вызвал бурные нарекания общественности. Ситуация грозила стать неуправляемой, но лихой горец-ведущий и тут не упустил случая отличиться, конечно, же под испытующим взглядом - мол, ну что же ты, милый? -своей очень молодой и очень красивой жены. Он подошёл к микрофону и с комической торжественносью произнёс: «А город подумал - ученья идут!»
Тут все засмеялись, захлопали, атмосфера разрядилась и концерт триумфально закончился «Танцем с саблями». На выходе я столкнулся с лейтенантом-бедолагой и спросил: «Ты что, не понимаешь, что композитор исполняет только свои песни? А хочешь «Клён ты мой опавший» - зашёл бы потом к нам в артистическую, вместе бы и спели.» На несколько мгновенийй его взгляд стал совершенно ясным и напряжённым. Просматривалась титаническая работа мозга. Наконец, он очень серьёзно сказал : « К вам?Потом? В артистическую? Так ведь это ещё бутылку надо было бы брать!»
Тут нас окружили благодарные слушатели и стали наперебой уговаривать остаться с ними на всю новогоднюю ночь. Мы отбивались, и в «отдельно взятых» голосах уже прослушивалась пьяная обида. Я предложил компромисс: отвезите домой певицу, а я останусь. Вряд ли это бы прошло - их интересовала в первую очередь красивая женщина, которой было, конечно же, совершенно не место в эту ночь среди пьяной офицерни, которые не все были с жёнами. Но, как я и рассчитывал, меня горячо поддержала красавица-горянка, жаждавшая царить за новогодним столом и меньше всего нуждавшаяся в конкуренции.
Муж, понятно, поддержал её, и певицу увезли. А мои проблемы только начинались. Я никогда не пил в окружении такого количества мундиров. И мне было не до праздника. Я думал: только бы не расслабиться и не болтнуть лишнего, здесь же каждый второй-стукач, да и микрофонов, поди, как грибов насажено. Но как не выпить за Родину, партию, родную армию, здесь каждый тост, наверное, будет железобетонным.
Выход один: как можно плотнее закусывать. На этом я и сосредоточился после первой же рюмки, пока майор-он же председатель культурно-воспитательной комиссии части, он же тамада – со всей простодушной добротой не провозгласил на весь зал: «Товарищи, ну что за безобразие! Почему, кроме Сергея Эдуардовича, никто ничего не ест?» Я оглянулся - никто не смеялся, не поняли защитники Отечества бестактности общественника, только капитан-конферансье посмотрел на меня с сочувствием.
Он вообще явно ревновал. Тонкий знаток застолья, он страстно хотел сам быть тамадой, блеснуть красноречием и тем самым уже до безумия понравиться своей ещё такой молодой, но уже до невозможности красивой жене. Он подошёл ко мне: «А давай с тобой сами выпьем. Ну его, с этими пещерными тостами!» «Пили же только что!» - я знал, как опасно в такой ситуации отказывать восточному человеку, но мне надо было беречь силы. Однако прелестница-супруга поддержала его, обезоружив меня экспромтом с музыкальной терминологией:
Между первой и второй
Делай пауз небольшой!
Как только мы выпили, капитан, мстительно сверкнув угольно-чёрными глазами, заявил, что у него есть тост в честь тамады и стал декламировать как-то нараспев:«Есть на Кавказе поверье: когда рождается мальчик, его целует ангел. Поцелует в глаз - мальчик вырастет метким стрелком, в губы-станет блестящим оратором, в лоб - станет выдающимся мыслителем. Я не знаю, в какое место ангел поцеловал нашего уважаемого тамаду, но он - прекрасный председатель!» Майор деланно засмеялся, приглашая окружающих принять этот тост не более, чем за шутку, но, когда все угодливо отсмеялись, нахмурился и подозвал меня к себе, решив, что этот нахал-кавказец - мне не компания.
Он сам решил подчевать гостя. После очередного, опять же сепаратного, опрокидона, майор решил поговорить со мной по корешам: «А что, Серёга, обидно, что певице досталось втрое больше цветов, чем тебе?» - «Да что мне цветы, - съехидничал я, - ведь я ими не закусываю.» С этого момента я почти ничего не помню. Разве что в общих чертах. Начались разборки. Какие-то офицерские жёны стали жаловаться друг другу, а заодно и мне, приблудному, на вечно хмурых мужей.
Одна из этих дам заявила: «Чтобы они повеселели, им надо песку в ж. насыпать». По её мнению, это почему-то должно было бы каждого мужа безумно развлечь. Потом я что-то кричал, потом… Проснулся в запахе и окружении лекарств - их в комнате были полные шкафы. «Медпункт!»-мне удалось мобилизовать своё сознание до степени, позволившей сделать этот логический вывод. Тревожно ощупав себя дрожащей с похмелья рукой, я успокоился: у них просто не нашлось другого помещения для моего ночлега.
Я ещё не очухался, когда раздался стук в дверь и на пороге появился вчерашний знакомец. Так.., сейчас заставит петь «Клён ты мой опавший».
Но по его сосредоточенному виду я понял, что ошибся. «С Новым Годом, Сергей Эдуардович! с деланной доброжелательностью начал он издалека.
-А вид у вас с утра довольно свежий, и глаза сегодня какие-то осмысленные». Он продолжал осыпать меня этими сомнительными комплиментами, а я никак не мог понять, куда он клонит, пока он не перешёл к делу: «Вчера ведь, наверное, почти ничего и не пили?» И тут меня осенило: особист! Вот почему он вчера на концерте наслаждался своей безнаказанностью! Вот почему ему и в застолье удавалось оставаться каким-то незаметным! Да и другие наперегонки спаивали меня - чужака, чтоб скорее вырубить, чтобы я их не сковывал, мало ли кто что сболтнёт спьяну и где я это повторю. И этого волнует то же самое. «Да вы что? - завопил я. - Я пил как лошадь, аж на шторах висел. Вы просто не заметили!» - «Да ну?»-только тут я увидел у него в руках магнитофон. «А вели себя - разумнее не придумаешь!»
Он нажал на кнопку, и я услышал свой крик: «Как жалко, что к нам не приехал композитор Сергей Колмановский!» Стало быть, я, ещё сознавая, что вокруг меня несут далеко не безобидный вздор, по пьяной наивности, решил таким образом отмежеваться от присутствующих. Надо думать, на моём лице появился тихий ужас, потому что лейтенант поспешил меня успокоить: «Да вы не пугайтесь! Действительно не слышали, что наши товарищи вчера себе напозволяли?» - «Ни слова!» - «Ну-ну! А то если что,так забудьте. Сами понимаете, честь мундира». И тут произошло самое невероятное. Выполнив свою работу, он расслабился, и стало видно, что он, движимый долгом чекиста, только притворялся трезвым, железной волей сфокусировав на этом допросе своё сознание. А теперь его глаза в одно мгновение помутнели до полной бессмысленности. И глядя ими на меня в упор, он пробормотал заплетающимся языком: «А на самом деле, почему вы к нам не приехали?»
Добавить комментарий