Мемуары

Вы говорите, образа,
Портрет... Не надо здесь портрета –
Я б написал одни глаза,
Глядят глаза и ждут ответа....

Не знаю, как кто, я не удаляю из телефона номера ушедших друзей. Вот только не звоню им пока. Всё жду – вдруг они позвонят.  Но об одном из друзей напоминает сегодня его день рождения. Мне в жизни повезло.  Дружбой не был обделен. А сегодня исполнилось бы 72 года Юре Щекочихину, "последнему российскому святому", как писал о нем Андрей Вознесенский. Не забуду последний его приезд в Одессу, уже загнанный, уставший, он попросил Леонида Сушкина, тогда зампреда горисполкома, чтоб, хоть из-под земли, но нашел меня. Не знаю, как, но нашли, привезли…

Анатолий Якобсон: Факторов, которые определили моё, так сказать, идейное лицо, моё жизнеотношение, которые заставили меня в своё время – именно заставили – как-то выступить, было много. Встреча с вашей семьёй, где все сидели. Ещё раньше был миф о Сусанне. Я из всех вас знал только про одну Сусанну. И Саша Тимофеевский в своё время для меня, со своими смутными, романтическими рассказами про Сусанну, которая страдает за справедливость, был катализирующим фактором...

Весной 1969 г. мой муж Анатолий Якобсон привел меня к Петру Григорьевичу в его квартиру у Крымского моста, где после ареста в Прибалтике бывшего председателя колхоза Ивана Яхимовича собралось несколько человек, чтобы обсудить положение. Помню, там были П. Якир, В. Красин, Ю. Телесин, Б. Цукерман, а также Майя Литвинова, которая приехала в Москву из ссылки и пришла, чтобы узнать новости и рассказать о них потом мужу. Петр Григорьевич предложил создать комитет в защиту Яхимовича. Для него была важна идея легальной организации, единого центра, который объединил бы разрозненные усилия по защите жертв беззаконий...

В бараке не работает электричество. При слабом свете коптилки виден ряд «вагонок», а на них лежат заключённые. Их десятки в одном бараке, тысячи в лагере и десятки тысяч на одной только трассе Тайшет-Братск. Показать бы такую сцену в кино, подумают, что те, кто из года в год живёт такой жизнью, – это какие-то убогие существа, без мыслей, без чувств. Может ли человек, не испытавший такого унижения, посочувствовать нам, поставить себя на наше место...