Проза

Читающий ради времяпрепровождения, пусть даже читает он очень много и только очень хорошие, лучшие книги, будет прочитывать их и забывать, а, в конце концов, останется бедняком, каким был. Но если читать книги так, как мы слушаем речи друзей, они раскроются тебе и станут твоими. Прочитанное не ускользнет и не затеряется в памяти, но останется с тобой, будет тебе принадлежать, будет радовать и утешать так, как это умеют только друзья...

Терпеть не могу костюмы в клетку. Соответственно, мужчины, которые их носят, вызывают инстинктивную неприязнь. А на этом персонаже мало того, что костюмчик был в крупную коричневую клетку, так ещё и отсвечивал люрексом. «Наверняка привёз из Союза лет тридцать назад и никак расстаться не может», – подумала я. – Григорий, – бархатным интимным баритоном сообщил незнакомец, – и на какое-то мгновение я даже допустила шальную мысль: возможно, мы с ним когда-то тесно общались...

Она хочет, чтобы я все время был при ней и слушал ее мансы в сто пятидесятый раз. Так на этой почве мы сцепились. Слово за слово - и тут я почувствовал: нехорошо мне. Так нехорошо, что я замолчал. Нет сил открыть рот. А она мне кричит: - Чего ты молчишь, Исак? Тебе нечего сказать в свое оправдание или ты на минуту оглох? А я молчу и медленно сползаю со стула прямиком на пол. Только как во сне слышал: - Помогите, люди, Исаку плохо! И все. Открыл я глаза, а вокруг белые стены и ширма, и красивая китаяночка вся в голубом щупает мой пульс...

Это было в середине нашего с Брауном суда в декабре 1969 года. Дело быстро катилось к концу по накатанным скользким рельсам советской юриспруденции: холодно-беспощадно свиристел голос прокурора Инессы Васильевны Катуковой, готовно гудел тяжёлый низкий голос судьи Исаковой и семафорно подмигивали ему голоса народных заседателей. И слабо, отдаленно, как невнятное объявление в глубине вокзала, слышались, прерываясь на полуслове, нетвёрдые голоса адвокатов, да и замолкали надолго...

Я прижался к холодному стеклу, поезд несет меня в Кобург, режет своим красным телом серые холмы и сиротские, голые перелески. Стучат колеса. Убегают назад, остаются за поворотом, сменяя друг друга, мягкие баварские холмы, сжатые поля с одиноким трактором вдалеке, лесок со стелющимся по вершинам дубов бело-серым туманом. Поезд летит, не останавливаясь, мимо станций с мертвыми, заброшенными кирпичными телами станций, "Фольксвагенами" и "Ауди", покорно ждущими у мигающего красным переезда...

Все мы роботы, сконструированные, запрограммированные и обучаемые, ничего лишнего сверх заложенных программ. Только в таком случае можно объяснить и оправдать всю жестокость, абсурдность и несправедливость этого мира. В самом деле, зачем церемониться с роботами, которые по истечении срока годности списываются и закапываются, чтобы остатки биологической оболочки послужили для удобрения земли? Зачем считаться с нашими чувствами и эмоциями, если они изначально заложены в нас и с их помощью нами очень удобно управлять. Да если к тому же внушить мысль о том, что мы самые свободные в выборе существа...