Проза

Одесские биндюжники любили «башмаки со скрипом». И, когда они семьями прогуливались по Малой Арнаутской в таких башмаках (ну, чем не оркестр!), это была настоящая симфония. Все подъезды и дома - вся улица скрипела! Но биндюжники имели совесть (этого у них не отнять!) – скрипеть только до Привоза. Ибо там – рукой подать – Александровские садики (люди Бени Крика - он же Мишка Япончик) называли садики – бульваром! А кое-кто и проспектом). А в садиках (не говоря уже о бульварах!) всегда, как утверждал король Одессы, должно быть тихо!...

Там он схватил цинковый ящик с патронами, лежавший на нагромождении деревянных коробов, служащих для бойцов подобием стола, и, сунув его подмышку, устремился обратно. Тем временем дуэль на Заглавке уже была в разгаре. Русско-сербский отряд, заняв позиции на склоне, отчаянно отбивался от наседающих снизу и пытающихся обойти с флангов «бошняков»...

Понёс начинающий писатель свой первый рассказ издателю показывать. Видит – погода меняется. Небо тучами стало заволакивать, холодным ветерком потянуло. Почувствовал он что-то неладное. Но встречает его издатель доброю улыбкою и предлагает ему прочитать своё сказание. И повествует автор: − В страстном поцелуе Иван с Глафирою упали в копну сена, и их молодые упругие тела…

Жизнь давно уже убедила Магнера, что богатство без какой-то понятной цели калечит человеческую природу. Он сам собой избавился от иллюзий, что жизнь в изобилии лучше, полней и подлинней, чем насыщенная трудом и трудностями жизнь в скромном достатке. Когорта «пионеров бизнеса», как сами они себя называли, внезапно, одним волшебным мановением, очутились среди фантастических машин, королевской мебели, чудодейственных лекарств, с услужливыми правительствами и законодателями, с не отяготительными обязанностями...

 Жил на свете человек, почему-то в России, почему-то в Одессе, почему-то звали его Иоганн. Фамилия его была почему-то не Штраус, а Уточкин. Был он почему-то еврей. В первой половине своей жизни он любил певчих птиц, но ему не разрешали держать их в доме. «Они создают галдёж», - говорила его жена, которая всегда была главной. «А во-вторых, они стоят больших расходов», - добавляла она, заканчивая так все начатые им разговоры...

На горе, как стемнело, костёр наладили. У них ведь, у молодых-то, едва сумерки, так одно на уме… Нет, не это! Это-то – само собой. А вторым порядком ещё и костёр. И чтоб картошин десятка два в речке отмыть от земли и в угли набросать. Кто-нибудь обязательно соли в газетном кулёчке прихватит – Витька или Юрка. От девок соли не дождёшься. Даже если заранее предупредишь – они, девки-то, пока выберут, в чём в красивом, в городском на костёр ночью выйти, всю соль перезабудут. Ну и ладно. Как испечётся – едят все, подбрасывая с ладони на ладонь и обжигаясь. На фоне костра картофельный пар выдувают в ночную прохладу и он тугой струйкой уходит сперва прямо, а потом вверх и растворяется в Галактике...

Осенью 1949-го года дед Моисей объявил мне, что по случаю праздника Рош Ашана возьмёт меня в синагогу. Затем, повернувшись в сторону женщин, добавил, что Марк должен прилично одеться. Случай действительно был неординарный, т.к. я впервые шёл в синагогу. Синагога манила меня своим звонким необычным названием и таинственностью назначения. Как известно, это было смутное время для евреев, хотя мы, дети, об этом мало что знали и пока для нас мир ничем не отличался от мира других детей...