Проза

 Жил на свете человек, почему-то в России, почему-то в Одессе, почему-то звали его Иоганн. Фамилия его была почему-то не Штраус, а Уточкин. Был он почему-то еврей. В первой половине своей жизни он любил певчих птиц, но ему не разрешали держать их в доме. «Они создают галдёж», - говорила его жена, которая всегда была главной. «А во-вторых, они стоят больших расходов», - добавляла она, заканчивая так все начатые им разговоры...

На горе, как стемнело, костёр наладили. У них ведь, у молодых-то, едва сумерки, так одно на уме… Нет, не это! Это-то – само собой. А вторым порядком ещё и костёр. И чтоб картошин десятка два в речке отмыть от земли и в угли набросать. Кто-нибудь обязательно соли в газетном кулёчке прихватит – Витька или Юрка. От девок соли не дождёшься. Даже если заранее предупредишь – они, девки-то, пока выберут, в чём в красивом, в городском на костёр ночью выйти, всю соль перезабудут. Ну и ладно. Как испечётся – едят все, подбрасывая с ладони на ладонь и обжигаясь. На фоне костра картофельный пар выдувают в ночную прохладу и он тугой струйкой уходит сперва прямо, а потом вверх и растворяется в Галактике...

Осенью 1949-го года дед Моисей объявил мне, что по случаю праздника Рош Ашана возьмёт меня в синагогу. Затем, повернувшись в сторону женщин, добавил, что Марк должен прилично одеться. Случай действительно был неординарный, т.к. я впервые шёл в синагогу. Синагога манила меня своим звонким необычным названием и таинственностью назначения. Как известно, это было смутное время для евреев, хотя мы, дети, об этом мало что знали и пока для нас мир ничем не отличался от мира других детей...

Дорогой Мишаня! Признаюсь тебе, что моя единственная, оставшаяся в живых рука, отказывалась написать на этом листе бумаги слово Мишаня. Так я беру другой лист и пишу: Дорогой Миша, потому что такому солидному человеку, как ты, к тому же миллионеру, честно заработавшему свою пару копеек, просто неудобно говорить так, как тебя называли еще до войны на Маразлиевской номер 41. Миша – это хорошо! Не Михаил Зиновьич, не мистер Гринблат, а просто Миша. Согласен? Ну, хорошо. Дальше хотел с тобой поделиться моими гешефтами на втором фронте. Потому что первый фронт – это моя жена, о которой я тебе уже много раз писал...

Первый раз я попал на атомный объект «Маяк» по производству Плутония-239 для атомных бомб в 1954 году в возрасте 15 лет, студентом второго курса политехникума... Я крикнул начальнику смены, он сделал шаг со своего места в левую сторону и увидел блочок. «Студент, - закричал начальник, - бегом наверх!». «Карагач», при прохождении напротив блочка, зашкаливал. Молча стоял бледный начальник смены... 29 сентября 1957 года на химкомбинате «Маяк», произошла первая атомная катастрофа в СССР...

Намного лучше, чем я, разбирался Юра в области, от меня тогда далёкой – мотоциклы и автомобили. Раньше он ездил то ли на «Ковровце», то ли даже на «ИЖаке» – очень уважаемой модели для тех лет. Но я этого уже не застал: за год до нашего знакомства родители (мать – доцент, известный врач, «царица и богиня» крупной клиники, отец – профессор) подарили Юре «Москвич-401», первую советскую машину «для народа», о которой этот народ на самом деле и мечтать не мог. Машина была «содрана» с Opel Kadett, выпускавшегося в Германии в 1937-1940 гг....