Проза

- Устала, Зиночка, - Борис Леонидович заботливо-восхищённо посмотрел на Зинаиду Николаевну. Его до глубины души восхищала её повседневная практическая поэтичность, позволявшая переходить – в возвышенном воодушевлении – от рояля к кастрюлям и обратно, во всём проявляя утончённый артистизм. На руках у Зины были дети, дача в Переделкино и ещё новая квартира в Лаврушинском, которую она, добившись специального разрешения Мосгорисполком, перестроила из одноэтажной в двухэтажную...

Говорит Муслим Магомаев своей маме: «Мамочка, я хочу жениться!» Та обрадовалась: «Ой, какая радость, Муслимчик! А если не секрет, на ком?» Он ей отвечает: «На Иосифе Кобзоне». Мама побледнела, руками всплеснула: «Да как же это возможно жениться на Кобзоне? Ты никак не можешь на нём жениться, сам подумай! Он же еврей»...

- Подождите… Джейн? Нет - Джоан! Вот так встреча! Это просто здорово встретить вас после стольких лет! Вы здесь с мужем? - Да, но дело не в этом. Вы помните ваше сексуальное нападение на меня, тогда, в кафетерии? - Нападение? На вас? О чем вы вообще говорите? Вы хорошо себя чувствуете, Джоан? - Значит, вы отказываетесь признать, что хватали меня за грудь в кафетерии? Я запомнила это гнусное оскорбление на всю жизнь!..

Эх, не надо было нам ссориться! Ничего хорошего из этого не получается. Может, тогда и сложилось бы всё иначе… Так ведь сам-то Рон ни в чём не виноват! Не нужно было доводить придирками и строить из себя крутого командира! Если мы в одном экипаже и ты командир танка, а я механик-водитель, то мы должны быть единым целым. А потом всё опять погружалось в едкий удушливый жёлтый дым и мысли путались. Кашляя и отплёвываясь, он выбирался из своего люка и всё пытался задрать голову и взглянуть на башню, в которой был Алекс. Но в густом клубящемся дыму ничего видно не было. А потом что-то оглушительно грохнуло, и звуки пропали. Где ты, Алекс?..

Нина Ивановна, спустя много-много лет, все-таки вернулась однажды в Ильинку. В храме она остановилась перед кануном, сжимая в руке пучок простеньких свечечек; зажигая и расставляя их, шептала имена, на мгновение воскрешая в памяти полузабытые лица давно ушедших. Вошла сегодня в храм Нина Ивановна без опаски, не остерегаясь осуждающего чужого глаза, не как в далекой юности...

Вот и осень глубокая. Ее пора. В вазонах набухают почки рождественника. Она знает, расцветет к ее дню рождения, так было всегда. Хоть и не Рождество сейчас. С цветами, как и с кошками, у нее особый диалог. Остались теперь только цветы. Кошку, двадцатилетнюю «подружку», пришлось усыпить. Вышел срок ее кошачьей жизни...