Проза

Закрыв дверь, Жанна, не раздеваясь, прошла в комнату.

Вовка сидел в кресле-качалке перед телевизором. Из-за высокой коричневой спинки виднелся восковый локоток и голубая полоса короткого рукавчика футболки. На экране неутомимый гномик в полном безмолвии штурмовал непроходимую лестницу, ведущую на следующий уровень игры.

Жанна подошла, присела рядом с креслом на корточки.

— Ну, почему к тете Зине не пошел, а? Говорила же. Сиди вот теперь...

Игорь проснулся от пренеприятнейшего предчувствия чего-то жуткого. Возможно, причиной тому была изжога, мучившая его всю ночь. Съеденный накануне вечером гамбургер отказывался перевариваться, паршивец. Включив телевизор на новостной канал, Игорь обнаружил, что предчувствия его не обманули. Биржи по всему миру размашисто отхлестали Игоря по пухлым щекам букетом ужасных сообщений. За ночь индекс японской Никкей рухнул на 7 процентов, английский Сакс — на 5, в Гонконге обвал продолжался, Доу Джонс упал на 500 пунктов. Проверив свои акции, он обнаружил, что потерял до 70 процентов инвестиций.

Ждать пришлось более часа, и от нечего делать Нина стала разглядывать пассажиров. Она летела самолетом FinnAir, но русских было полно: рейс был в Россию, в Санкт-Петербург. Вот эта гомонящая группка — скорее всего актеры; на актеров у нее особый нюх: не зря столько лет проработала сначала в ЭСТРАДЕ, а потом в театре. Наверняка актеры, а точнее — балетные: стройные, в обтянутых джинсах, вывернутые от бедра ноги, специфическая походка. Наверное, возвращаются домой с гастролей по Америке, теперь это запросто!

Утро было сырым, промозглым и серым. Город, закутавшись в туман, досыпал, досматривал последние сны, дрожал крышами домов под осенней слякотной моросью. Ещё не вышли на мощённые булыжником улицы первые молочницы, ещё не менялась гвардейская стража у городских ворот, а виршитель Элоим был уже на ногах.

Татьяна первой вошла в номер, да так и замерла с чемоданами в руках:

— Вот это да... Ты взгляни, какой вид! Вот это да...

Стейси тоже посмотрела в окно, но восторга не выразила:

— Ты на какой кровати спать будешь?

И тут же принялась распаковывать свой багаж. А Татьяна не могла отвести взгляд от окна, завороженная видом этой огромной, мощной реки, несущей на себе подтаявшие льдины — остатки недавнего ледохода. Противоположный низкий берег терялся в тумане, и речная ширь, казалось, уходит за горизонт.

— Мам, чего ты стоишь? Давай переоденемся и поедем.

Продолжение. Начало в N3 [182].

— За что! — вскрикивает мама так, будто ей всадили нож в сердце, по самую рукоятку. — За что его зарезали!

Хотя по ситуации тут ожидается вопросительная интонация, у мамы она не выходит. Она не просит. Она требует предъявить доказательства, почему ее сын не заслужил медали. Требует тем полным нехорошего дрожания голосом, каким Отелло, уверенный в том, что никакого доказательства верности у Дездемоны нет, требует предъявить ее платок, подсунутый ему коварным Яго.