Эмиль Дрейцер

Продолжение. Начало в N3 [182].

— За что! — вскрикивает мама так, будто ей всадили нож в сердце, по самую рукоятку. — За что его зарезали!

Хотя по ситуации тут ожидается вопросительная интонация, у мамы она не выходит. Она не просит. Она требует предъявить доказательства, почему ее сын не заслужил медали. Требует тем полным нехорошего дрожания голосом, каким Отелло, уверенный в том, что никакого доказательства верности у Дездемоны нет, требует предъявить ее платок, подсунутый ему коварным Яго.

Продолжение. Начало в №13 (1-15 июля 2010).

Окончание. Начало в N24 [155].

Поздно вечером, когда все разошлись, Филипп посидел немного с отцом, который то и дело порывался встать, чтобы вскипятить для него чай. На уговоры не беспокоиться, тот, вздохнув, пожимал плечами, смотрел, сощурившись, в темноту за окном. Молчал.

— Мда... — только и произносил он. — Такое, значит, дело... Мда...

Бормотал еще что-то на идише себе под нос, но что именно, Филипп разобрать не смог.

Mое детство и отрочество пришлось на вторую половину сороковых и начало пятидесятых годов, то есть на самые что ни есть зубодробительные времена сталинского государственного антисемитизма. В обстановке каждодневного страха, подросток, я страшно мучился оттого, что во всех документах мое имя было откровенно еврейским - Самуил. Расстраиваться из-за этого, конечно, было наивно. Смешно и грустно в одно и то же время. Поскольку иудейское мое происхождение выдавали также и мое отчество "Абрамович", и моя фамилия. Ну, что тут поделаешь!