1937 год. Сталинская Россия. Четыре колхозных агронома присуждены к расстрелу за «вредительство». Жены трех из них едут в Москву: в их городке никто не взялся защищать заведомых смертников, один из местных адвокатов указал на московского защитника Седова, мол, поезжайте к нему.Три несчастных женщины добираются до квартиры Владимира Седова в 10 вечера. Седов и его жена пьют чай, о чем-то разговаривают. И вдруг – звонок. Этот поздний звонок мог перевернуть их жизнь - такое тогда случалось повсеместно, но пока пришли не за Седовым...
Комментарии
Комментарий к выпуску 7 декабря
Очень тронул меня рассказ о спектакле «С днём рождения, Шлёма!» – возможно, ещё и потому, что именно в эти дни вышел номер одесской газеты с моими очерком о Соломоне Михоэлсе. Совпадение? Наверное…
Не впервые описание спектакля или фильма, публикуемое в «Чайке», создаёт у меня эффект присутствия. Спасибо Сергею Линкову за это и, конечно, в первую очередь за сам спектакль – необычный по интересному замыслу и яркому, бережному к памяти великого артиста осуществлению.
Хоть «Мария Калласс сама о себе» Ирины Чайковской на этот раз не создаёт эффекта присутствия, как бывало не однажды, но её рассказ о фильме (и это совсем не хуже!) деликатно, информативно и эмоционально представляет читателю не только непревзойдённую певицу, но и на редкость талантливую, ранимую и болезненно израненную женщину. Так и хочется сказать «Светлая её память!» А фильм читатель может посмотреть сам – такая возможность без необходимости поисков в интернете (как и в другой публикации этой подборки – «Мир через призму рок-н-ролла») предоставлена, и это тоже немаловажно.
* * *
Двойственное чувство оставило у меня эссе С. Носова «Поэзия и магия». С одной стороны – изложено очень грамотно, фундаментально-правильно и даёт возможность читателю сделать вывод, что поэзия есть нечто неуловимое, мистически воздействующее на воспринимающих её. А на не воспринимающих – не воздействующее. То есть если нет в душе определённых струн, то и зазвучать, заколебаться в резонанс нечему. Хорошо, ёмко сказал автор об «энергетике поэтического слова, его способности очаровывать и зачаровывать». Сразу вспомнились строки из написанного мною много лет:
…На сердце, чувства, лишь потом на разум
поэт влияет силой слов своих…
…Так пусть звучит для нас неповторимый
поэзии таинственный язык...
Но сам автор совершенно справедливо заметил: «Это давно уже достаточно очевидно». Сразу же возникает естественный вопрос – а коль так, то нужно ли было так подробно (и, на мой взгляд, излишне для популярного журнала академично) доказывать эту неоспоримую истину? Необходимо ли для этого так напряжённо вчитываться в такие сложные построения: «поэтическое сознание, состоящее из сплава интуиции и мысли, есть в известном смысле поток энергии и одновременно её сгусток…, оно подлинно, непременно обладает, помимо прочих уникальных свойств, в известном смысле и проницающей силой рентгеновских лучей и способно отображать незримые сущности…, погружение в трансцедентное, приобщение к трансцедентному, попытка отобразить его в слове, впитывание и впитывание в стихи потаенных энергий мира, Вселенной, насыщающих собой поэтическую образность и символику – это и есть поэтическое творчество». Трудно представить, что читателям «Чайки» были совершенно необходимы подобные громоздкие пассажи автора эссе, чтобы наконец постичь «давно достаточно очевидную» сущность поэзии.
И, наконец, последнее. Меня всегда настораживают высказывания в непререкаемой форме: «Евгений Евтушенко – типический пример советского поэта-трубадура, для которого самое важное – как можно сильнее и эффектнее «дуть в трубу». Но к действительно серьезной Поэзии с большой буквы всё это, увы, не имеет отношения» (выделено мной – М.Г.).
Конечно, у каждого есть полное право иметь собственное мнение и (желательно бы корректно, но это уже вопрос этики) его отстаивать. Однако полагаю, что такое безапелляционное утверждение автора разделяют далеко не все любители поэзии. В частности, мне это не представляется бесспорным. Приведу первые всплывшие в памяти строки из лирики Евтушенко (скорее всего, не самые лучшие, нежные и трепетные):
Любимая, и это мы с тобой,
измученные, будто бы недугом,
такою долголетнею борьбой
не с кем-то третьим лишним, а друг с другом?
Ты смотришь на меня, как неживая,
но я прошу, колени преклоня,
уже любимой и не называя:
"Мой старый друг, не покидай меня..."
Или другое:
Моя тайна смотрит
Добрыми глазами.
На ресницах тайны
Чистый первый снег.
Мне могут сказать: «Это – не высокая поэзия». Не стану спорить – у каждого свои критерии. Однако по-моему (кстати, автору неплохо бы хоть изредка употреблять эти слова) это, мягко говоря, не совсем соответствует категории «как можно сильнее и эффектнее «дуть в трубу». Но это моё суждение, которое не следует принимать как неоспоримый факт – возможны разные мнения, и это само по себе замечательно. Понимая это, мы всегда рискуем, отдавая написанное нами на суд читателя; это относится и к моему комментарию.
Добавить комментарий