Пять дней и пять поколений
В Минске
Я несколько раз пытался получить визу для поездки в Белоруссию, чтобы посетить могилы дедушки, бабушки, маминых братьев и сестёр, а заодно побывать на родине моей мамы, актрисы ГОСЕТа Нехамы Сиротиной - в местечке Поддобрянка, что на границе с Украиной. При первой попытке в консульстве Белоруссии в Нью-Йорке у меня потребовали приглашение от родственников. Когда я сказал, что все мои близкие родственники уже на кладбище, мне ответили: "Вот пусть они вам и пришлют приглашение".
Очень дипломатичный ответ от дипломата коммунистической Беларуси. Через несколько лет я вновь пришёл в консульство. На этот раз с меня потребовали ту визу (подлинник), по которой я почти 40 лет назад выехал из Советского Союза. Я её даже искать не стал. Ещё через несколько лет хозяин Белоруссии Лукашенко разрешил иностранцам приезжать в его страну без визы не более, чем на пять дней. Я подсчитал, что пяти дней мне будет достаточно, и в апреле прилетел из Нью-Йорка сначала в Варшаву, где находился мой сын Саша. Он купил мне требуемую белорусскими властями медицинскую страховку.
По календарю была весна, но в Варшаве выпал снег. Ночью температура воздуха опускалась ниже нуля по Цельсию. Сын захотел побывать на родине своей бабушки, и мы вместе вылетели в Минск. Полёт занял всего один час. Минский аэропорт был практически пуст. Для меня это было непривычно после американских и европейских аэропортов.
Нас встретил внук старшего брата моей мамы, то есть мой двоюродный племянник и троюродный брат моего сына Евгений Пучков. Без него, лёгкого на подъём Жени, наши планы не удалось бы осуществить. В Минске могилы родственников были на пяти кладбищах в разных концах города. Женя на своём автомобиле возил нас повсюду и почти на каждом из кладбищ находил могилы родственников. А если не находил, то работники кладбища помогали, хотя это было непросто: искали не в компьютере, а по старым книгам записи.
Так нам помогли найти могилу Иосифа Чернина - отца моей жены Раисы. А могилы младшей сестры моей мамы Майи Вульфовны Шапиро (Сиротиной), её мужа Якова Моисеевича Шапиро и их сына Миши, самого близкого мне из моих двоюродных братьев, помог отыскать Мишин сын Максим Шапиро, с которым я впервые встретился на том кладбище.
Так в первый же день я увидел двоих своих двоюродных племянников Женю и Максима, с которыми раньше общался только по интернетной видеосвязи или по телефону, а мой сын познакомился со своими троюродными братьями. Мне было очень радостно, что родственные связи некогда большой семьи не оборвались с уходом старшего поколения.
...Мой дедушка Волька (Вульф) Беркович Сиротин (он же Воль Борисович) и бабушка Стерне-Либе (Любовь) Давыдовна были похоронены на Восточном кладбище, недалеко от центральной Аллеи Славы, на которой похоронены те, кем Белоруссия особенно гордится: писатель Василь Быков, музыкант Владимир Мулявин, актёр Ростислав Янковский... Всем им поставлены богатые, красивые надгробные памятники.
Я попросил Евгения Пучкова отвезти нас на то место, где в январе 1948 года было обнаружено тело убитого по приказу Сталина еврейского актёра и режиссёра Соломона Михайловича Михоэлса. Мы приехали на улицу Белорусскую.
Я вышел на угол Ульяновской и Белорусской и положил на асфальт камешек, как это обычно делают евреи, придя на могилу близких людей. Отсюда мы поехали на "Яму" - место, где за один день 2 марта 1942 года нацисты расстреляли почти 5 тысяч узников минского гетто. Там теперь устроен мемориал.
Скульптурная группа спускающихся вниз, словно в преисподнюю, людей - мужчин, женщин, детей. Лица стёрты, условны. Фигуры похожи на тени. Ощущение обречённости. Ступени ведут вниз к круглой площадке, в конце которой - обелиск с выбитым на нём обещанием помнить о жертвах Холокоста. Слова скорби присланы из разных городов Германии и Австрии... Неподалёку - свезённые сюда старые еврейские надгробия. Весь мемориал производит довольно сильное впечатление... Посетив могилы родных в Минске, мы направились дальше...
В Бобруйске
...Едем в Бобруйск, где после Второй мировой войны жил и работал младший брат моей мамы Модест Вульфович Сиротин. По дороге - знаменитые белорусские леса, рощи, всё ещё колхозные поля. При въезде в город плакат: "Бобруйщина приветствует вас". Едем дальше и видим ещё один плакат: "Бобруйск - культурная столица Беларуси". Меня, бывшего в этом городе последний раз в 1958-м году и давно живущего в Нью-Йорке, многое удивляет и даже умиляет. Умиляет архаичность города. Частные домики не изменились с середины прошлого века: бревенчатые, защищённые покосившимися заборами, которые подпёрты брёвнами. По улицам ходят троллейбусы, от вида которых я давно отвык. Тем более, что выкрашены они в какой-то тусклый, грязно-салатовый цвет. Умиляют голубые висячие почтовые ящики: я таких не видел уже много десятилетий. Но первым делом мы едем на кладбище. Пошли в контору выяснять, где похоронены Сиротины. Контора закрыта. Стали расспрашивать тёток, торговавших цветами у входа на кладбище. Они слыхали фамилию "Сиротин", но, где место захоронения, не знают.
- Спросите вон у того, с лопатой, он должен знать, - и тётки указали на худощавого мужчину лет 50.
- Сиротин Модест? Конечно, знаю. Пойдёмте, покажу. За входом первая тропа налево и по ней почти до конца, до памятников из белого мрамора.
Мужчина оказался могильщиком. Он с гордостью рассказывал, что лично хоронил всех членов семьи, кроме одного - Альберта Райнина, выпускника Суворовского училища.
- Модест Сиротин был почётным гражданином Бобруйска – с гордостью рассказывал по дороге могильщик. - Знаменитый повар, ветеран войны. О нём даже кино сделали документальное, называется "Как накормишь, так и воюют". Не смотрели? Он ведь был личным поваром генерала Черняховского. Кормил маршалов Василевского, Жукова. На памятнике стоит год его рождения 1921. Это по паспорту. А на самом деле он родился в 1927, но прибавил себе 6 лет, чтобы его взяли на фронт добровольцем. 14-летнего не взяли, а когда он написал, что ему 20, то взяли. В Бобруйске он весь город кормил: был поваром ресторана "Бобруйск". И партийное начальство у него кормилось, и уголовники. Попробовал бы он кому-нибудь из них отказать! Вы зайдите в наш краеведческий музей, спросите о нём. И в Энциклопедии Бобруйска о нём много написано.
...Стоя у надгробных памятников
Бобруйчане рассказывали, что в последние три десятилетия 20 века самым известным человеком в городе был Модест Вульфович Сиротин. Даже куриное филе в ресторане "Бобруйск" называлось "по-сиротински". Я в одном письме из Америки спрашивал дядю Модика: "В чём секрет и особенность котлеты по-сиротински?" Он скромно ответил: "Никакой такой особенности нет. Просто я красиво забрасывал наверх косицу куриной грудинки. Но главное - знал, сколько и как держать на огне, чтобы мясо было сочным". Когда у Модеста в 60-х годах 20 века вместо старенькой "Победы" появился автомобиль "Волга", такой же, как у партийных боссов города и района, в "органы" посыпались доносы, начались инспекции, расследования: «Чёрная новая «Волга» у простого повара? По какому праву?! Кто разрешил?!» Но всё обошлось. Модесту очень помогла тогда статья в журнале "Крокодил", написанная популярным фельетонистом Александром Моралевичем. Там, как ни странно для этого ультрапартийного сатирического журнала, равного по влиянию газете "Правда", защищали от нападок повара и критиковали бобруйское руководство. Во всей нашей большой семье был праздник: сам Моралевич написал! Мы, и не только мы, понимали, что такая статья не могла появиться без одобрения высоких инстанций. А потом у Модеста брали интервью разные журналисты белорусских газет, и, наконец, режиссёром Ренатой Грицковой был снят по заказу белорусского телевидения документальный кинофильм "Как накормишь, так и воюют". В аннотации было сказано: "Герой фильма - повар Модест Сиротин, участник Великой Отечественной войны, кормил не только солдат, но генерала Черняховского и маршалов Василевского и Жукова. Вместе со своей фронтовой кухней прошёл Модест Вульфович долгими дорогами войны, получил боевые награды. Он вспоминает о своих фронтовых товарищах, о тех, с кем судьба его сводила. После войны знаменитый повар поселился в Бобруйске, женился, воспитал детей»...
Да, женился Модест на вдове, которая была старше его на 10 лет, да ещё с двумя детьми. Первый муж Анны Григорьевны (Ханы Гиршевны) погиб на войне. Модест стал вторым отцом для маленьких тогда Альберта и Ларисы. Алика, как сына погибшего героя войны, приняли в суворовское училище. Был он отличником. А в день выпуска застрелился. Такова была официальная версия: "Совершил самоубийство". Это произошло в 1958 году, когда Алику едва исполнился 21 год.
- В семье не верили в самоубийство, - сказал мне Евгений Пучков, когда мы стояли у памятника Альберту. - Тётя Аня и дядя Модик боялись громко говорить об этом, но они считали, что Алика убили, а дело замяли.
То была одна из многих трагедий, которые преследовали семью. Лариса, прияёмная дочь Модеста, вышла замуж за офицера Давида Нотариуса. Вообще еврейский Бобруйск был типично советским военизированным городом со своей военной базой Киселевичи и с танковой дивизией Белорусского военного округа. На улицах, в городском парке и, естественно, в Доме офицеров по выходным дням всегда можно было встретить бравых молодых людей в военной форме. Среди них было немало евреев. Так Лора встретила своего Додика. Сыграли свадьбу. Первый ребёнок - Сашенька - умер, прожив всего два месяца. Второй - Вовочка - уже с двухлетнего возраста обнаружил редкие музыкальные способности: мог тут же повторить впервые услышанную мелодию. Но потом выяснилось, что у него аутизм. В те годы не знали, что это за болезнь, можно ли её затормозить и как к ней приспособиться. Следующим ребёнком Ларисы и Давида оказалась девочка, Элла. Дети росли. Когда Вова достиг полового созревания, родители забеспокоились, и, чтобы уберечь дочь, решили отдать мальчика в приют для умственно отсталых. Там Вова дожил до 24 лет, простудился (или его простудили) и умер. За год до этого Давид, Лора и девочка попали в страшную автомобильную аварию. Лора погибла. Ей было 49. Давид и Элла выжили. Анна Григорьевна, потерявшая первого мужа, потом сына, а теперь и дочь, стала обвинять зятя:
- Это ты должен был погибнуть, а не Лора! - повторяла она.
Давид впал в глубокую депрессию, говорил, что не хочет жить, и вскоре в возрасте 51 года умер.
У Анны Григорьевны, когда ей было чуть более 40, обнаружили рак груди. Её оперировали в Минске, удалили грудь. И после этого Аня прожила ещё 40 лет. Она была любящей, но строгой женой. Модест по своей доброте и при недостатке образования (ведь в 14 лет бросил школу, чтобы попасть на фронт) часто влипал в разные передряги. В чём только его не обвиняли!.. Но каждый раз жена боролась за него и доказывала его невиновность. Хотя он и бывал виноват: то обматерит нерадивого работника или работницу, а те напишут жалобу властям, то заведёт шуры-муры с какой-нибудь поварихой... Говорили, что одна даже родила от него и хотела увести от семьи, но Анна Григорьевна сумела предотвратить уход мужа. Бывали между ними ссоры не только словесные. Дело доходило и до рукоприкладства. Однако заканчивалось всё миром. У Ани в Бобруйске было много родственников - семья большая, дружная. Но со временем одни умерли, другие эмигрировали...
В возрасте 84 лет Анна Григорьевна ушла из жизни. Элла вышла замуж. Модест Вульфович, оставшись один, продолжал работать и обеспечивать единственнную внучку, как мог. Через три года он ушёл вслед за женой.
Его в городе называли легендарным. Председатель бобруйской еврейской общины Олег Красный рассказывал:
- Мы как-то пытались вспомнить, кто был директором ресторана "Бобруйск", но так и не смогли. А вот имя Модеста Сиротина в Бобруйске знали все. Он не был директором и даже не был шеф-поваром - всего лишь заведовал призводственной частью. Но при нём ресторан считался самым солидным заведением в городе. Котлеты "по-сиротински" в Бобруйске, к слову, являлись не только фирменным блюдом и визитной карточкой города, но и стоили дороже эталонных котлет по-киевски, чего в любом другом городе СССР быть просто не могло. А о знаменитом сиротинском половнике, который тот сохранил даже во время боя с немецким десантом, так как считал, что не сможет накормить солдат без данного кухонного предмета, до сих пор ходят легенды. Говорят даже, что половник хранится где-то у потомков бобруйского повара как семейная реликвия.
Думаю, это, действительно, легенда. Во всяком случае, я не слышал, чтобы кто-то хранил тот половник. Но легенда красивая. Жаль, что половник не у меня. Зато я храню старую тетрадь Модеста Вульфовича, в которой его рукой аккурантно, по-ученически, записаны рецепты его блюд.
Тех, кто учился у Модеста Сиротина кулинарному искусству, я встречал и в Нью-Йорке, и в Израиле. Один из его учеников - Рафаил Михайлович Рацер, на вопрос журналиста "Какую роль сыграл в вашей жизни знаменитый Модест Вульфович Сиротин?" ответил:
- Очень большую. Он являл собой прекрасного организатора, хорошего повара. Вы же знаете, что во время войны Модест Сиротин был личным поваром Черняховского, а это о многом говорит. Поваров его ранга в Беларуси уже не осталось.
Из интервью Модеста Сиротина журналистке Е.Нечаевой:
"Деду (как его все называют) уже 72 года. Но, несмотря на солидный возраст, каждый день ходит в бассейн и проплывает 500 метров, хотя раньше одолевал расстояние в три раза длиннее. Ещё одна святая для него традиция - поход на кладбище. Там покоятся дочь, сын, зять и два внука. На их могилы изо дня в день приходит дед, чтобы поделиться последнимии мирскими новостями...
- Что привело вас в кулинары?
- В семье я был шестым ребёнком. Отец-сапожник зарабатывал мало, поэтому нам частенько приходилось "сосать лапу". Ещё в детстве решил: вырасту и стану поваром, чтобы и самому сытым быть, и людей кормить. Учитель у меня был очень строгий: если что не так, такого пинка давал - я через плиту летел. А он повторял: "Учись как следует, а то вдруг генерала придётся кормить. Если ему твоя стряпня не понравится, ещё похлеще отшлёпает!" Слова его оказались почти пророческими.
- Когда началась война, вам было всего 14 лет. Как же вас на фронт взяли?
- Я не мог не пойти воевать, поэтому и добавил себе несколько лет. Попал в военторг, который обслуживал штаб фронта в Барановичах. Но вскоре началось отступление. Под Можайском попали в окружение, продуктов почти не оставалось. Приходилось варить "кашу из топора": возьмёшь немного муки, нальёшь воды - и варишь похлёбку. Позже она получит название "Похлёбка по-бобруйски" и станет одним из моих 42 фирменных блюд.
- Неужели и прославленные военачальники довольствовались столь незатейливой пищей?
- Они были непривередливыми людьми. Василевский любил грибной суп, Жуков - рыбу и жареную картошку с луком, Черняховский - бефстроганов, борщи и гречневую кашу. Однажды попросил меня Черняховский принести чаю. Захожу с подносом в кабинет, а он по телефону разговаривает: "Понимаю, Иосиф Виссарионович, что Инстербург захвачен немцами. Я могу взять город, но не сейчас. Без подготовки невинно погибнут сотни людей". У меня поднос чуть не вывалился из рук. Ведь Сталина все боялись, перечить ему никто не осмеливался. А Черняховский возразил и добился временной отмены взятия Инстербурга (сейчас город называется Черняховск)”.
...Здесь надо кое-что добавить. Модест в детстве действительно недоедал и, в отличие от своих старших братьев и сестёр, мог стащить у соседей или у торговцев на базаре булку или яблоко, за что его отец (мой дед) Волька Беркович, лупил его нещадно. Моя мама рассказывала, что очень жалела Модеста, пыталась защищать его, но дед воровство не терпел, как не терпел и враньё. Когда он говорил про кого-то "эр из а лигнер", что в переводе с идиша означает «он врун», на лице деда появлялось презрительное выражение. Но несмотря на наказания, Модест опять срывался, и дело дошло до того, что им занялась гомельская милиция. Всё могло закончиться детской колонией, но тут началась война и старший брат Модеста Лёва, который работал в военторге, помог 14-летнему братишке прибавить в документах лишние 7 лет и отправиться добровольцем на фронт, но сначала не на передовую, а в военторг. Там Модест стал помощником повара, затем поваром. Приписан он был к Отдельному автомобильному батальону полевого управления фронта и значился шофёром. Так написано в ходатайстве о награждении Модеста Вульфовича Сиротина орденом Красной звезды. День победы застал Модеста под Кенигсбергом.
Кстати, тогда как жизнь моего дяди Модеста была напрямую связана с генералом Черняховским, моя жизнь была связана с ним опосредованно: в начале 60-х годов прошлого века мы с родителями переехали из московской коммуналки в отдельную квартиру в блочной девятиэтажке на улице Черняховского (возле станции метро "Аэрлопорт"). Это было счастье: у мамы с папой была, наконец, отдельная спальня, а я получил раскладной диван в проходной комнате. И кухная у нас была своя, отдельная. И район замечательный. Я заканчивал школу, собирался в театральный, жить становилась всё интересней, и в моей памяти это время ассоциировалось с квартирой на улице имени Черняховского.
Вспомнив обо всём этом у могил Модеста Вульфовича, его жены, детей и внуков, мне захотелось посмотреть на дом, где он жил. Адрес я хорошо помнил, поскольку писал ему письма: улица Пушкина, дом 70. За крепко запертыми воротами в глубине участка стоял всё тот же деревянный дом, который я помнил с детства. Залаяла собака. Модест любил собак. Одно время у него было сразу две сторожевых овчарки. Рядом с этим домом и напротив - старые домики, изредка кирпичные, чаще бревенчатые, со ставнями. Людей на улице мало. В основном, старики. Мы поехали в центр города, в ресторан "Бобруйск", чтобы отведать котлеты по-сиротински. Оказалось, что ресторан уже несколько лет как закрылся. И нигде никто в Бобруйске не готовит тех самых котлет. По улицам шли полупустые троллейбусы. Женщины с сумками тяжёло сходили по ступенькам и направлялись в магазин. У изредка попадавшихся нам на глаза молодых мужчин были лица алкоголиков. Город оставил впечатление очень провинциального, скучного. Женя Пучков заскочил в магазин и купил несколько зефиров в шоколаде - когда-то Бобруйск славился этим зефиром производства кондитерской фабрики "Красный пищевик". Помню, Модест иногда присылал нам в Москву с кем-нибудь ящик вкуснейшего белого и розового зефира.
Добавить комментарий