Из неопубликованного
Анатолия Дзюбу в феврале 1991 года на посту руководителя следственной группы, занимавшейся расследованием убийства отца Александра Меня, сменил следователь по особо важным государственным преступлениями Московской областной прокуратуры Иван Лещенков - добросовестный и дотошный следователь “старой” школы. Он искренне пытался разобраться в произошедшей трагедии. Все материалы, попавшие ему в руки, оставались сплошной загадкой. Он попытался восстановить облик убитого священника.
В поле зрения следствия попал один из слушателей Православного университета, созданного отцом Александром осенью 1989 года. Он принимал участие в распространении Самиздата, был поклонником эсперанто и пытался восстановить общение между интеллектуалами различных стран. Накануне он передал отцу Александру первый номер газеты «Гражданин мира», созданной им и его единомышленниками. По просьбе следователей, он описал свою встречу со священником.
Она произошла в понедельник 13 августа 1990 года, когда он приехал в новодеревенский храм и попал на отпевание: «…Отец Александр отпевал умершего. И вот настало время проповеди. То, что я услышал и увидел, поразило меня своей новизной и необычностью. Манера говорить, эмоциональный настрой проповеди отца Александра резко отличались от того, что мне обычно приходилось видеть и слышать в церкви. Все шло как бы вразрез с православной традицией. Вместо тоскливости и унылости была спокойная уверенность и твердость тона. Вместо серых и вымученных мыслишек, затасканных и замусоленных штампов я увидел глубину мысли, яркость и образность выражений, философскую живость и импровизацию. Это был акт вдохновенного творчества, в сравнении с которым все виденное мною в храмах, было выхолощенной рутиной, омертвленной и обездушенной формальностью. Казалось, что во время его проповеди весь храм озарился невидимым светом, который согрел не только мое сердце, но и сердца всех, кто собрался, чтобы проводить а последний путь покойника.
По окончании отпевания отец Александр сказал, что ему нужно на некоторое время отлучиться и что он просит подождать минут 15-20. Через несколько секунд он вернулся с бумагами, врученными мною ему накануне. Взяв меня за локоть, отец Александр спокойно, без каких-либо сентенций, сказал, что он поддерживает наше движение, считает его своевременным и необходимым. Более того, пообещал содействие в распространении наших идей…».
Стены кабинета руководителя следственной группы были увешаны фотографиями убитого священника. Среди них были ранние фотографии алабинского периода, когда он был настоятелем, и тарасовского, и даже последние. С возрастом он менялся. Но постоянными оставались некоторые выражения лица, выпазительная мимика. В свободные часы следователь слушал магнитофонные записи его богослужений и лекций. В тишине комнаты звучал его глубокий баритон – голосом он владел в совершенстве. Произнося возгласы во время богослужения или проповедуя, мастерски использовал все его возможности. Следователь понял, что священник был выдающимся проповедником. То понижая тембр, то используя его во всю мощь, он доносил до сознания людей самые важные истины. Некоторые его проповеди оставляли неизгладимое впечатление. И в то же время, рассматривая фотографии, он улавливал какое-то, порой мальчишеское озорство. Оно сопровождалось разнообразной мимикой, которая явно не была домашними заготовками. В этом ему мог бы позавидовать даровитый актер. Мгновенные изменения его лица рождались на лету и были частью его личности. Всегда находясь в движении, он избегал поз. Казалось, что остановить его невозможно. На нескольких фотографиях он был запечатлен смеющимся. Смех его был заразительным и даже самые мрачные прихожане не могли устоять перед ним. Общение часто сопровождал шуткой и неожиданными афоризмами, из которых стоило бы составить неплохую коллекцию.
Нельзя было сказать, что с возрастом он не менялся. Что-то менял сам в своем облике. Это касалось в первую очередь прически и формы бороды. Он был красив настоящей библейской красотой: волны черных волос над широким светлым лбом, небольшая, всегда аккуратно подстриженная черная, волнистая борода. Первое, что бросалось в глаза – бьющая изнутри радость, заряды которой фейерверками выплескивались на окружающих. Следователь понял, что озорство и мимика не были игрой ради игры. Все это было проявлением глубинных духовных процессов. Всплески энергии часто меняли выражение его лица. Он был совсем молодым, хотя о его возрасте даже не думалось. Становясь старше, он все больше напоминал пророка, не подвластного времени и старости. Слово его было властью. Всегда со вкусом одетый, веселый, общительный, образованный, он разрушал советское представление о священнике как о безнадежно отсталом от жизни, косном человеке. Быть может, следователь впервые осознал, что отец Александр был явлением, знамением Свыше, напоминанием, что Бог не забыл о России, растоптанной и униженной большевиками. Беседуя с прихожанами отца Александра, следователь понял, что священник обладал удивительной особенностью – все, к чему прикасался, будь то человек или вещь, преображалось. Словно раздавал частицы неземного света. И он понимал - чтобы увидеть эти маленькие чудеса, творимые священником, необходимо было обладать особой чуткостью и внутренней зоркостью.
Прихожане рассказывали: когда его приглашали в гости, отец Александр редко отказывался. После его ухода впервые общавшиеся с ним люди находились в состоянии шока. Он был чрезвычайно прост в общении, не требовал особых знаков внимания, общался с окружающими на равных, разрушая карикатурный, сформированный советской пропагандой образ православного священника. После его ухода в доме оставалась особая атмосфера. Мыслитель Григорий Померанц вспомнил о его первом визите в их дом: “Отец Александр разрушил наше отчужденное отношение к людям, занимающим официальные места в Церкви. Я почувствовал, что человек, занимающий место священнослужителя, может быть при этом естественным, живым, подлинным, чутким. Это не только мое впечатление, это впечатление моих родных и знакомых. Очень комично это выразил отец моей супруги, когда он пригласил отца Александра к обеду, а после обеда, когда отец Александр ушел, он сказал: "Если это поп, то мне надо креститься». Следователя поразило и то, что отец Александр всегда был в курсе книжных новинок, читал лучшие советские журналы, внимательно слушал религиозные зарубежные передачи, следил за политической жизнью.
Следователи знали, что активные христиане в СССР подпадали под негласный надзор КГБ, в котором существовал специальный “церковный отдел.” Как только отец Александр попал под наблюдение, ему был запрещен выезд за границу. Постепенно следствие выяснило, как его книги попадали зарубеж - в 1966 году он познакомился с Асей Дуровой – русской эмигранткой, глубоко верующим человеком, работавшей в посольстве Франции. Возрождение журнала «Вестника русского студенческого христианского движения» было делом двух конгениально мыслящих людей – отца Александра в СССР и Никиты Струве во Франции. Поскольку уже в эти годы за отцом Александром со стороны КГБ был установлен негласный надзор, то сам он старалася избегать непосредственных встреч с Асей Дуровой. Он был прирожденным конспиратором. С Асей встречались его прихожане Евгений Барабанов и Михаил Аксенов-Меерсон. Встречи происходили на квартире Михаила. Он вместе с родителями жил в центре Москвы, в Мерзляковском переулке, неподалеку от нового Арбата. Встречи с Асей так и не были раскрыты КГБ. И Ася, и Миша строжайше соблюдали правила конспирации. Об этом позже, в расширенном издании книги «Бодался теленок с дубом», вспоминал Александр Солженицын, который спустя несколько лет благодаря отцу Александру активно подключился к работе и стал третьим в деле возрождения парижского «Вестника». Журнал, благодаря Асе Дуровой и Степану Татищеву, культурному атташе Франции в Москве, нелегально возвращался в Россию, пробуждая и побуждая мыслящих людей к делу религиозного просвещения и противостояния коммунистической идеологии.
О том, что за отцом Александром осуществлялся пристальный надзор со стороны партаппаратчиков и КГБ, свидетельствует разговор с митрополитом Палладием (Шерстенниковым) еще в 1968 году в Совете по делам религий, в ходе которого они живо интересовались прошлым двух священников – Александра Меня и Глеба Якунина. Во второй половине 50-х годов оба учились в Иркутске, а архиепископ Палладий в этот период возглавлял Иркутскую епархию. Во время учебы в Иркутске Александр Мень изредка прислуживал в кафедральном соборе и работал в епархиальном управлении ис¬топником. Именно там он общался с владыкой Палладием. Отец Александр позже вспоминал о служении архиепископа Палладия в Иркутске: “Приехав в 1955 году в Иркутск, я в один день посетил собор и баптистское собрание. Контраст был разительный. Полупустой храм, безвкусно расписанный, унылые старушки, архиерей, рычащий на иподиаконов, проповедь которого (очень короткая) напоминала политинформацию (что-то о Китае), а с другой стороны — набитый молитвенный дом, много молодежи (заводской), живые, прочувствованные проповеди, дух общинности; особые дни молодежных собраний, куда меня приглашали. Старухи у нас гонят, а тут меня приняли прекрасно, хотя я сказал, что православный.” Тетушка отца Александра, Вера Яковлевна Василевская, занималась с проблемными детьми, а во время отпуска навещала племянника в Иркутске. Видимо, в этот период она встречалась с владыкой Палладием, который почему-то считал ее биологом.
Руководитель следственной группы Иван Лещенков понимал, что не приходится ждать помощи от следователей ФСК, которые должны были бы действенно помогать ему. Поскольку в ФСК продолжали утверждать, что все материалы, так или иначе связанные с отцом Александром, были уничтожены, он решил искать их в архивах ЦК КПСС. После развала СССР и упразднения Центрального комитета неразобранные партийные архивы на какое-то время стали доступны. Лещенков не ошибся и обнаружил весьма любопытный документ. В 1974 году отец Александр вновь попал в поле зрения сотрудников КГБ, которые сочли необходимым довести до высшего начальства сведения о так называемой “группе православных священников”. Видимо, это письмо было связано со «вторым демографическим взрывом», когда число прихожан новодеревенского храма достигло почти тысячи человек. Вот примечательная цитата из ведомственного письма. Оно адресовано в ЦК КПСС и подписано лично председателем КГБ Юрием Андроповым 25 марта 1974 года. Это первое сохранившееся упоминание имени отца Александра в архивных материалах КГБ: “Имеющиеся в органах госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что Ватикан в идеологической борьбе против СССР пытается использовать возможности религиозных объединений в нашей стране. В этой связи особый интерес представляет его стремление расширить связи с Русской православной церковью (РПЦ).
Стремясь втянуть РПЦ в свою орбиту, Ватикан выступает инициатором проведения официальных межцерковных собеседований по различной тематике. Такие собеседования были проведены в 1967 г. в Ленинграде, в 1970 г. — в Бари (Италия) и в 1973 г. — в Загорске (Московская область). Ватиканские делегации, как правило, возглавлялись специалистом по СССР, кардиналом Виллебрандсом. На этих собеседованиях представители Ватикана, прикрываясь теологической фразеологией, пытались навязывать обсуждение политических вопросов.
На состоявшейся в июне 1973 года в Загорске встрече на тему “Справедливость, мир и религиозная свобода” представители Ватикана заявили, что “сейчас римская церковь не берет на себя обязательство программировать социальные структуры общества и в деле избрания той или иной формы общественных взаимоотношений полагается на христианскую совесть членов церкви”. В итоговом документе они “признали” даже преимущества социалистического пути развития и правильность политики РПЦ по отношению к социалистическому государству.
Данный акт глава римской церкви Павел VI расценивает как шаг, который обеспечит ему диалог с Советским Союзом по государственной линии и будет способствовать укреплению позиций РПЦ. Учитывая веками сложившуюся антиримскую атмосферу в РПЦ, Ватикан стремится убедить ее иерархов в “обновлении” своей восточной политики, внушить им мысль о необходимости совместных усилий в деле сохранения веры. В своих выступлениях Павел VI утверждает, что “вера восточных церквей — это почти наша вера”, называет католическую и православную церкви “сестрами, между которыми существует почти совершенное общение”.
Этими идеями Ватикан стремится постепенно “пропитать” новое поколение духовенства, профессорско-преподавательский состав и слушателей духовных учебных заведений РПЦ, убедить их в том, что Ватикан перестал быть традиционным врагом православия. В этих целях Ватикан постоянно расширяет возможности поступления православных священников в свои учебные заведения, охотно идет на приглашение делегаций и паломнических групп РПЦ. Создавая необходимые условия для изучения жизни и деятельности католической церкви, знакомя с мероприятиями по противодействию атеизму, Ватикан делает все для того, чтобы они постепенно проникались уважением к католицизму. В результате отдельные лица из числа православного духовенства постепенно скатываются на прокатолические позиции, обвиняя руководство РПЦ в излишней лояльности к государству и неспособности “воспользоваться своим правом протеста против беззакония, творимого атеистическими силами в отношении церкви”.
Группа прокатолически настроенных священников, возглавляемая А.Менем (Московская область), в своих богословских трудах протаскивает идею, что идеалом церковной жизни может являться только католичество. Указанные труды, нелегально вывозимые за границу, издаются католическим издательством “Жизнь с Богом” (Бельгия) и направляются затем для распространения в СССР…”
В Русской Церкви существует иерархическая структура, и священник не может возглавлять какую-либо группу без благословения правящего епископа. Отец Александр прекрасно понимал, что в случае появления подобной группы, всем бы грозило как минимум запрещение в священнослужении. Правдой в этом письме является лишь то, что на самом деле отец Александр по своей природе был харизматическим лидером. Вплоть до 1965 года, когда молодые московские священники собирались иногда на квартирах и обсуждали внутрицерковную ситуацию, отец Александр безусловно оказывал серьезное влияние на своих собратьев. После раскола, который был внесен мирянином Феликсом Карелиным, встречи перестали быть регулярными. Два активных священника – Глеб Якунин и Николай Эшлиман - после подписания знаменитого письма патриарху Алексию (Симанскому) и председателю правительства СССР Николаю Подгорному выпали из общения. Последующая смута, внесенная Феликсом Карелиным, привела к тому, что встречи священников стали эпизодическими и к 1974 году вообще сошли на нет. Отец Александр продолжал изредка встречаться с московскими священниками – Дмитрием Дудко, Николаем Ведерниковым, Сергием Хохловым, Владимиром Тимаковым, Николаем Гайновым, Алексеем Злобиным. Во многом они были единомышленниками. Их объединяла боль за угнетенное положение Русской Церкви. Но вряд ли все они разделяли взгляды отца Александра на выход из создавшегося тупика, в котором оказалась РПЦ в начале 70-х годов.
Лещенков, анализируя этот примечательный документ, пришел к выводу: объединить московских священников в группу могли только сотрудники церковного отдела КГБ. Его удивило, что их объединили как “прокатолически настроенных”, что вряд ли соответствовало действительности. Книги отца Александра к этому времени уже шесть лет как печатались издательством “Жизнь с Богом” в Брюсселе. Допрашивая прихожан, следователи в конце концов поняли, что это происходило не потому, что так решил Ватикан, а благодаря личной инициативе директора издательства Ирины Посновой и ее сотрудника священника Антония Ильца. Поснова была русской и судьба Русской Церкви ее живо волновала. Другие же российские священники в тот период не считали нужным заниматься богословием или церковной публицистикой, кроме отца Всеволода Шпиллера, который был сотрудником Отдела внешних церковных сношений РПЦ, и часто выезжал в составе официальных церковных делегаций за рубеж. Но он весьма настороженно относился к католикам, которые в отличие от православных не входили в состав Всемирного Совета Церквей, где преобладали протестанты. Обвинения же в чрезмерной активизации Ватикана и поиски адептов католицизма в России объяснялись скорее разочарованием властей и в первую очередь работников церковного отдела КГБ в политике митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова).
Так Лещенков впервые столкнулся с личностью покойного владыки Никодима (Ротова), вокруг деятельности которого было столько споров и даже открытых писем, осуждавших избранную им церковную политику. Протоиерей Александр Мень в начале 80-х годов, уже после смерти владыки Никодима, так оценивал его деятельность: “Одной из главных положительных его черт была способность не успокаиваться, искать, широта экуменического размаха, энергия. Но мыслил он часто старыми категориями, думая, что создает “политику”. А на этом пути любого ждет крах. Его взгляды на священство во многом менялись и под конец приняли очень симпатичные очертания. Но на практике в его окружении выращивали в основном карьеристов. Он думал, что это будет эффективный инструмент, но оказалось, что на таких людей рассчитывать нельзя (как и следовало ожидать.)… Почти все его ученики отреклись от него, по крайней мере внешне. К тому же общая ситуация была против его “политики”. Сейчас удобнее люди более спокойные, без “идеи”. Начальство, и то и другое, уже ему не доверяло. Словом его эпоха кончилась.” Относительно его вклада в жизнь Русской Церкви, отец Александр был предельно скептичен: “Почти ничего сделать ему не удалось. Отдельные осколки. Кое-какие тенденции среди богословов-преподавателей. И все. Да, пожалуй, и иллюзии со стороны католических партнеров по диалогу, которые благодаря контактам с ним, получили ложное представление о ситуации.”
Усилия Ивана Лещенкова привели, наконец, к реакции со стороны ФСК. Появился документ, адресованный заместителю прокурора Московской области старшему советнику юстиции Вячеславу Шульге. Он был датирован 1991 годом. Важно сравнить три документа, поскольку исходят они из той самой организации, которая на протяжении 32 лет вела постоянную слежку, перлюстрировала письма и стремилась внедрить своих агентов в окружение отца Александра. В сентябре 1991 года генерал КГБ Олейников официально ответил на очередной запрос следственной группы Московской прокуратуры.
Это письмо датировано 29 сентября 1991 года. Иван Лещенков понял, что пробил брешь в обороне столь закрытого учреждения, которым всегда был КГБ. И продолжил наступление. Он все же допросил 18 мая 1992 года полковника КГБ Владимира Сычева, с 1983 года начальника 4 отдела 5 (“церковного”) управления, поскольку о нем упоминал в своем письме генерал Олейников. Допрос в Областной прокуратуре длился 4 часа. Лещенкову важно было сопоставить показания, данные Сычевым с теми утверждениями, которые содержались в письме генерала Олейникова. Он хотел выяснить, насколько объективно письмо Олейникова и можно ли ему доверять? На самом ли деле сотрудники КГБ, и в том числе полковник Сычев, стремились помочь следствию? Насколько были они открыты и правдивы?
Сопоставляя письмо Андропова, найденное в архивах ЦК КПСС, с письмом Олейникова Лещенков обнаружил немало противоречий и расхождений. Генерал КГБ Олейников писал прокурору Шульге, что данные о книгах, изданных отцом Александром в Брюсселе, они получили из библиотеки имени В.И.Ленина. Андропов еще 27 лет назад докладывал в ЦК КПСС, что отец Александр публикует свои книги за границей. Можно ли было предположить, что генерал Олейников и его подчиненные не знали этого факта? Более того, с подачи сотрудников церковного отдела КГБ эта информация была подана в публикации 1986 года в газете “Труд”. Тогда уфимский диссидент Борис Развеев обличал отца Александра и в том, что он издает свои книги в Брюсселе. Об этом же говорил во время допроса в мае 1992 года полковник КГБ Сычев: “Мень попал в поле нашего зрения как связь иностранных граждан, представителей капиталистических государств. Мень входил в контакты с иностранными гражданами, которые посещали храм, в котором служил Мень, имел он с ними личные контакты. Нас интересовало содержание и характер встреч. ..
Мень был связан с бельгийским издательством “Жизнь с Богом”, где печатал свои труды, о чем было известно всем и Мень этого не скрывал. Все ли его труды, изданные за границей, принадлежат лично Меню, мне не известно… На Меня никогда не возбуждались уголовные дела, равно как не было на него дел оперативно-розыскного характера. Материалы на Меня были по связи с иностранными гражданами.
Лично с Менем Александром Вольфовичем я встречался эпизодически, всего раза три-четыре, не больше. Первый раз, когда он был допрошен по уголовному делу на Никифорова, и во второй раз мы с ним встречались в 1985 или 1986 году по поводу публикации в “Вестнике РХД” – “Семь вопросов и ответов о РПЦ”. Автор статьи анонимный и я пытался выяснить у Меня, кто мог автором этой статьи. Авторами были Василенко, Кротов и Андрей Бессмертный. Их мы установили сами, не с помощью Меня, который знал о том, что они были авторами статьи, так как все трое были духовными чадами Меня. Речь шла в статье о Русской Православной Церкви, о происходящих в ней процессах, сама статья была клеветнического содержания. По этой причине авторы были анонимными, но зная содержание, мы установили их. Это была последняя встреча с Менем. Свое мнение о ней Мень не высказывал, да оно нас и не интересовало, так как у нас была задача установить авторов, а не получить его мнение о них.
Василенко, Кротов и Андрей Бессмертный после их установления были в КГБ. Андрея Бессмертного пригласили первым, а после него пришли сами Кротов и Василенко Леонид. Все они подтвердили свое авторство статьи “Семь вопросов и ответов о РПЦ”. Я лично беседовал с ними. Поскольку материал об этом событии был рабочим, рядовым, он был уничтожен в 1987 или 1988 годах. “Вестник РХД” как известно является журналом антисоветской направленности, содержится на средства спецслужб. Отсюда можно сделать вывод не только о духовной близости указанных авторов с теми же спецслужбами…»
Следователи понимали, что не следует верить всему, что говорил на допросе полковник Владимир Сычев. И все же в результате этого допроса было получено немало ценных фактов. Выяснилось, что оперативно-розыскная работа по новодеревенскому приходу велась “церковным” отделом КГБ. Следователи сумели раздобыть несколько отчетов, направленных КГБ в ЦК КПСС и обнаруженных после крушения СССР тогдашним депутатом Верховного Совета священником Глебом Якуниным. Во-первых, чекистами церковного отдела отцу Александру был присвоен “церковным” отделом псевдоним “Миссионер”. В отчетах он был назван ДОН - Долговременный объект наблюдения. На чекистском жаргоне это означает, что за православным священником велась сотрудниками КГБ многолетняя слежка. Об этом же говорит и письмо генерала Олейникова, в котором он упоминает стукачей, внедренных КГБ в приход. Впрочем, отец Александр без труда опознавал их и предупреждал своих прихожан. В-третьих, в конце марта 1986 года в ЦК КПСС был направлен отчет “церковного” отдела КГБ, в котором говорилось: “По нашим материалам корреспондентом газеты “Труд” Н.Домбковским подготовлена статья “Крест на совести”, которая готовится к печати.” Подписан этот краткий отчет двумя сотрудниками “церковного” отдела КГБ – В. Сычевым и Н. Макаровым. Начиная с осени 1982 года за отцом Александром велась постоянная слежка, проходили обыски у его прихожан. И каждый раз его вызывали на допросы в КГБ. Вплоть до осени 1986 года едва ли не ежемесячно, а порой и чаще его вызывали на допросы и часто их вел полковник Сычев.
Прошло 26 лет со дня гибели отца Александра Меня. В недрах Генеральной прокуратуры РФ пылится многотомное дело о его загадочном убийстве. Давно распущена очередная следственная группа. Возникает ощущение, что убийство православного священника никогда не будет раскрыто. Но Христос говорит: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным» Придет время – Россия узнает имена убийц и тех, кто направлял их.
Добавить комментарий