Давид Гай. "Десятый круг. Жизнь, борьба и гибель Минского гетто". Второе, дополненное издание. M•Graphics Publishing| Boston, MA
Наши отношения с душевной болью сложны. Мы ищем адреналинового всплеска и в то же время избегаем дурных новостей, устав от травмирующего контента, льющегося в последние годы из множащихся новостных каналов. У нас тяжелое десятилетие, зачем нам история? Мы хотим забыть, отвернуться, прогулять надоевший урок, поговорить о прекрасном. Мы не можем больше.
Да, мне тоже кажется, что не могу больше. Но вот известный писатель и журналист Давид Гай извлек на свет Божий написанную в конце восьмидесятых книгу, уже однажды сработавшую как детонатор и проложившую путь другим книгам-свидетельствам Холокоста, практически не существовавшего в советском "великоотечественном" нарративе, — и я читаю, сглатывая каждую страницу как горькую, но необходимую микстуру.
Книга была первоначально опубликована в 1988 году в сокращенном варианте в журнале "Знамя", а в январе 1991‐го — вышла в доживавшем последние часы "Советском писателе", и тираж в 100,000 экземпляров разошелся полностью. Тогда читали жадно, ища утаиваемую правду, надеясь на ответы. Шла перестройка, прорывались к читателю и другие книги, рассказывавшие правду о войне и, в частности, о роли, уготованной евреям. Но пришло время, когда переиздание "Десятого круга" снова стало необходимым. Думаю, что Д. Гай дополнил и выпустил сразу в двух издательствах (в американском книга только что увидела свет, в российском, “Пальмира”, появится в ближайшее время) этот плод его расследования потому, что на очередном витке истории все снова стало казаться "не таким однозначным" —потому что геноцид 7 октября 2023 г. продемонстрировал опасность забвения прошлых уроков — потому что в еврейские дома вернулся страх.
Документальное свидетельство, платформа для будущих исследований — но что нам остается исследовать? Природу ненависти? Нетерпимость? Смогла бы я читать эту книгу, если бы не бесконечный спор с поднимающими голову антисемитами — снова, как когда-то после Холокоста, активизировавшимися за последние полтора года? В недавнем разговоре знакомый (теперь уже бывший) доказывал с пеной у рта, что все работавшие на немцев были коллаборационистами. Меня до того ужаснула эта инсинуация, что некоторое время я не могла собраться с мыслями, потом поняла: непосредственная угроза жизни — та черта, за которой невозможен свободный выбор. Люди в лагерях не выбирали, как и люди в гетто. Право выбора у них отобрали силой — но поди ж ты, кто-то до сих пор подвергает сомнению этот страшный факт.
Итак, почему евреи подчинялись приказам идти в гетто? Гай стремится найти ответ и на этот вопрос, коронный вопрос "отрицателей", утверждающих, что евреи не сопротивлялись, потому и погибали... Ответов оказывается множество, от "альтернативой была голодная смерть" до "отнюдь не все подчинялись". Вслушаться в каждый голос и попытаться понять — это задача автора, и раскрытое холодит кровь.
Минское гетто было одним из крупнейших в Европе, и вторым по величине на территории бывшего СССР (после львовского). Минск был оккупирован в первые дни войны, освобожден 4 июля 1944-го; "большое" гетто, через которое прошло 120, 000 человек, просуществовало до октября 1943-го…
Авторское предисловие к “Десятому кругу”, написанное в конце 80-х, сразу обозначает действующих лиц: “Книга вобрала в себя голоса тех, кому выпала доля в минувшую войну пережить гетто. Пережить в прямом и переносном смысле. С большинством этих людей весьма преклонного возраста автору удалось встретиться и записать их рассказы. Некоторые ушли из жизни раньше, но, как правило, оставили свои воспоминания родственникам, детям с надеждой, что когда-нибудь кому-то понадобятся. И вот — понадобились. И ныне здравствующие, и уже умершие — для меня живые свидетели”.
Я никогда не была в Минске, но видела, например, фотографии Варшавы и ее гетто, невыносимую (для меня невыносимую) близость изможденных людей в гетто и варшавян-неевреев, прогуливающихся под построенным для обитателей гетто мостом через Хлодну. У меня нет ни свидетельств, ни четкого понимания того, насколько близко наблюдали минчане геноцид тридцати процентов населения — своих соседей! Но есть очень сильное подозрение, усиливающееся с каждой страницей книги, что — достаточно близко. И кто-то спасал, а кто-то закрывал двери, а то и доносил.
Книга предоставляет множество документальных свидетельств, она целиком построена на рассказах очевидцев и участников, и становится таким образом книгой памяти, чтобы сохранились имена праведников и имена изуверов, в том числе и тех, кого наказание не настигло. И что особенно важно — автор смог показать и доказать, как боролось гетто. Хотя оно не восстало, как Варшавское гетто, но сопротивление оказывало практически с самого начала. Саботаж, порча немецкого оружия во время ремонта в мастерских, куда узников гоняли на работы, уничтожение предателей из числа т.н. “еврейской милиции”… Cуществовало и сопротивлялось подполье, и многие сотни узников уходили в леса к партизанам. Существовало несколько чисто еврейских партизанских отрядов, созданных исключительно из беглецов из гетто. Гетто не сдавалось.
Точность — гарантия достоверности, доказуемости, по нынешним временам дело важное, с учетом всего вышесказанного. Кто-то из выживших в киббуце Кфар Аза, кажется, мать троих детей Амит Эйдес, употребила выражение "запах войны". Мне кажется, в книге присутствует этот самый запах. Она доскональна и систематична: даты и подробности "акций", имена, клички, адреса... По книге Гая можно, наверное, изучать топографию тогдашнего Минска. И читатель идет вместе с ним и его героями (да, героями, потому что даже самые пассивные оказались героями на фоне вечности) по улице и базару, выходя за город, в леса... идет, как по страшному лабиринту.
Вообще-то любая книга — это лабиринт с центром, вот только Минотавры у каждого свои. Как и положено лабиринту, книга прячет свой главный секрет в самом центре, в середине. И секрет этот — по какому движению души она написана, — это семейная история самого автора.
Она не связана с Минским гетто, но весьма характерна. Бабушка автора погибла в Рыбницком гетто. Тетя – в Бабьем Яре. Но есть и иные пересечения. Не стану раскрывать все карты, пусть все-таки читатель поищет сам (рекомендую сагу Давида Гая “Средь круговращенья земного…”, увидевшую свет в Москве в 2009-м), только скажу, что нашла разительное сходство с историей моей семьи. Мой прадедушка тоже, как и отец автора, был арестован и посажен раньше основной волны репрессий, и тоже, как отец Давида, освободился в 39-ом, и успел еще порадоваться своей первой внучке, моей маме.
Когда кажется, что тема исчерпана, находится еще что-то, пригибающее к земле, заставляющее тебя содрогнуться. Еще один фрагмент книги:
“Есть боль недуга. Есть боль грусти, тоски. Есть боль любви, сладчайшая и горчайшая. Есть боль горя, отчаяния, утраты, разлуки. Есть боль неминучая и проходящая. А есть боль запредельная.
Я не могу писать о том, как в «малине» задушили начавшего пищать девятимесячного ребенка — плач мог навести немцев. У ребенка не было имени — при рождении его никак не нарекли.
Я не могу писать о том, как шестилетний Яша вылез из-под груды облитых бензином горящих трупов (среди них и его родители) и, закоченев, обогревался у этого огня.
Я не могу писать о том, как сидели в крохотном скрыте двадцать человек, спасаясь от четырехдневного июльского погрома сорок второго, слыша за спиной крики и выстрелы, сидели в духоте и спертости, без еды и без воды, и как изнемогшие дети пили мочу. В эти четыре дня у четырехлетнего Феликса Липского появились седые волосы”.
Это все как прямые попадания, как незаживающая рана на памяти. Есть и ещё ближе, совсем свежие раны: это срезанные с ещё живых детей и взрослых лица во время резни в киббуцах и на фестивале NOVA. Сделать нас неузнаваемыми и забытыми, стереть еврейскую идентичность — это и есть цель. Трагическое осознание…
А потом мы выбираемся из центра лабиринта, рефлексируя и пытаясь сделать выводы для себя, найти место нашему общему прошлому в сегодняшнем дискурсе.
Эпиграфом к одной из глав служат пронзительные строчки Геннадия Русакова:
“Мы последние дети последней войны.
Нас уже не слыхать, мы уже откричали.
Не жалейте, вы нам ничего не должны.
Да останутся с нами все наши печали! ”
Но, увы, страшные уроки Второй Мировой забыты: та война отнюдь не стала “последней”. И снова, увы, "зона интересов" многих россиян сегодня включает повседневную работу в оккупированных украинских городах. И понятия не имеющие о геноциде и "окончательном решении еврейского вопроса" московские девятиклассники, которых опросил в конце восьмидесятых автор, выросли и теперь на практике знают, что такое гетто, поскольку ими и их детьми гетто созданы для украинцев, точнее, в гетто превращены десятки захваченных ими городов и городков.
Недавно мне попалось исследование, озаглавленное "О еврейских вещах", и я подумала: наконец-то! Кто-то озаботился этими исчезнувшими свидетелями нашей истории. Но нет, это оказалось исследование судьбы религиозных атрибутов. А мне хотелось бы — о повседневных вещах исчезнувших, перемолотых погромами и "акциями", депортациями и фильтрациями (и, как итог, эмиграцией или изгнанничеством), евреев Европы. Еврейские вещи не пережили двадцатый век, хотя и всплывают до сих пор на европейских "блошках". Я просто хочу понять, что останется от веков еврейского присутствия в Европе. Надо сохранить хоть что-нибудь. Для того, чтобы Фриде приносили платок, надо сохранить платок.
"Десятый круг" очень предметен и переполнен подробностями, и я нашла в книге этот самый предмет: пинеточки, оставшиеся от убитых в гетто детей семьи Лупьян, найденные в разрушенном доме и сохраненные никогда не узнавшими их сводными братьями.
Эта книга —невыносимая, как платок Фриды. Необходимое свидетельство. Только запоминая голоса и озвучивая прошлое, мы охраняем будущее.
*Приобрести книгу в бумажном и электронном вариантах можно через сайт издательства: https://mgraphics-books.com/product/the-tenth-circle-minsk-ghetto
Добавить комментарий