Ирина Чайковская. Оля, что Вас подтолкнуло к написанию этой статьи?
Ольга Трифонова-Тангян. В архиве моего деда, художника Амшея Нюренберга (1887–1979), был большой конверт с надписью "Письма, которые должны жить", где хранилась его переписка с парижскими друзьями Адольфом Федером, Оскаром Мещаниновым, Иосифом Константиновским, о которых он вспоминал в книге Одесса–Париж–Москва, Мосты культуры, Москва, 2010. Главной мотивацией была публикация этих писем; так начиналась работа над статьей. Многое добавилось по ходу дела. Самым трудным оказалась композиция, составление общего целого из разнородных частей.
И. Ч. По-моему, Вы с этим справились. Композиция выстроилась. А вообще мне показалось, что Ваша статья «Парижские друзья художника Амшея Нюрнберга» стала окном в неизвестное нам пространство. Вы открыли читателям Париж русских художников. Причем, оказалось, что, во-первых, они «правили бал» на французском художественном Олимпе, и, во-вторых, до 1928 года они взаимодействовали с русскими коллегами. Писал ли кто-то до Вас на эту тему?
О. Т. О моем приоритете в вопросе Парижской школе речь идти не может. О ней много написано, за последнее время интерес к ней только вырос. Состав Парижской школы постоянно увеличивается, меняется, уточняется. Неизменными остаются только Сутин и Шагал. Так получилось, что Нюренберг многих ее представителей знал лично, с некоторыми учился в Одесском художественном училище (ОХУ), потом с ними жил бок о бок в Париже. Моя задача была не искусствоведческая, а собрать и прокомментировать переписку Нюренберга с друзьями в историческом и биографическом ключе.
Бывая в Париже почти каждый год (мы посещали живших в 15 парижском округе родителей мужа), я заинтересовалась данной темой. Не раз посещала знаменитый фаланстер Ля Рюш (Улей), где в начале прошлого века жили художники из России и где Нюренберг делил ателье с Шагалом. Именно там зародилась их удивительная дружба. В магазине русской книги Les éditeurs reunis около Пантеона я приобрела несколько книг, в том числе огромную и очень тяжёлую книгу Андрея Толстого (2000) "Художники русской эмиграции", на которую ссылаюсь. Честно говоря, вначале я только просмотрела красивые иллюстрации. Когда стала работать над своей статьей, то обнаружила в главе "Русский Монпарнас» подробности о русско-французской выставке в Москве 1928 года.
Купив там же книгу-справочник Надин Нешавер (2005) "Еврейские художники в Париже. Парижская школа" (на французском языке), я познакомилась и с ее автором, которая открыла в Париже экспертное бюро по Парижской школе с представителями в Нью Йорке и Тель-Авиве для консультаций коллекционеров, галеристов и аукционов.
За последние годы появилось много других материалов, часть которых я нашла в интернете и использовала в своей статье. Например, 19 сентября 2019 года в интернете появилось аудиозапись интервью Нюренберга с историком Виктором Дувакиным, в котором дед рассказывал о своей первой поездке в Париж в 1911–1913 годы. На том же сайте есть интервью старинного друга Нюренберга, художника Виктора Мидлера, который в 1920-е являлся старшим смотрителем Третьяковской галереи и одним из организаторов русско-французской выставки художников в Москве в 1928 году. Эти материалы мне представляются очень своевременными и интересными, я их использовала в своей статье; см. www.colta.ru. Кстати, Нюренберг и Мидлер дружили и перезванивались друг с другом практически до последнего дня.
И. Ч. В статье Вы помещаете письма к Вашему деду его французских друзей-художников. Напомните нам, пожалуйста, где Вы их взяли, работал ли кто-нибудь с ними до Вас?
О. Т. Часть писем хранилась в семейном архиве, в конверте с пометкой "Письма, которые должны жить". Некоторые другие письма и фото друзей Нюренберга я скопировала в отделе рукописей Третьяковской галереи в Москве и в Художественном музее Кировограда (Украина). Это бывший город Елисаветград, где Нюренберг родился и который я посещала в 2009 году. Насколько мне известно, с этими письмами никто еще не работал.
И. Ч. Насколько опасно было в те годы получать корреспонденцию из-за границы? Отвечал ли Ваш дедушка на эти послания? И сохранились ли его ответные письма?
О. Т. Судя по письмам парижских друзей, Нюренберг им, несомненно, писал. У меня копий этих писем нет. Как я понимаю, до 1930-х годов он посылал письма по почте, тогда это было ещё возможно. Думаю, что пару писем он послал с оказией. Потом на долгие годы контакты с Европой прервались, переписка прекратилась. В 1960-е годы, в период хрущевской "оттепели", переписка возобновилась с Иосифом Константиновским (взявшим во Франции псевдоним Джозеф Констан) и Марком Шагалом. Других друзей Нюренберга к тому времени уже не было в живых. Федер погиб в 1943 году в Освенциме, Мещанинов умер в 1956 году в Лос-Анджелесе.
И. Ч. Напомните, пожалуйста, читателям, как Ваш дед по материнской линии оказался в Париже, причем дважды. Не было ли у него желания там остаться?
О. Т. В дореволюционное время получить российское высшее художественное образование можно было только в Петербурге. Многие молодые еврейские художники, ограниченные правом проживания чертой оседлости, предпочли Париж, куда попасть казалось легче. К тому же, в Петербургскую Художественную академию принимали только со средним художественным образованием, которое для Парижа не требовалось.
Впервые Нюренберг отправился в Париж в 1911 году ещё до окончания Одесского художественного училища, которое в то время давало лишь среднее образование. Официально он окончил его и получил диплом лишь в 1917 году. Раньше него в Париж отправились друзья по училищу Адольф Федер и Оскар Мещанинов, которые звали его туда приехать. В Париже Нюренберг записался в академию Жюлиана, где обучение стоило недорого. Поселился он сначала в отеле "Генрих IV", а затем в фаланстере для бедных художников — Ля Рюше. Спустя два года он серьезно заболел и по совету врачей для выздоровления вернулся в 1913 году к семье в Украину. В 1915 году он посетил Москву, где через Мидлера познакомился с Полиной Мамичевой и вскоре на ней женился. Затем его увлекла революция, новые возможности и темы. В 1920 г. он переехал в Москву, работал в Окнах РОСТА, потом стал профессором ВХУТЕМАСа. В 1923 году родилась дочь Неля (в будущем певица Большого театра Нина Нелина).
Лишь в 1927 году, вскоре после возобновления дипломатических отношений с Францией, Нюренберг снова отправился в Париж уже с семьей. Он был командирован министром просвещения Луначарским для чтения лекций о Советском искусстве. После одной из первых лекций на него напали белоэмигранты и пропагандистская миссия закончилась. Несмотря на содействие друзей и участие в престижном Осеннем салоне, на постоянный доход рассчитывать не приходилось, красавица-жена вскружила голову богатому французу, и в 1929 году Нюренберг почел за благо вернуться с семьёй в Россию. Бабушка с дедом никогда не говорили, что хотели бы навсегда остаться во Франции. Бабушка Полина, правда, рассказывала, что, когда их поезд пересёк границу России, она увидела на перроне лузгающих семечки женщин и начала плакать.
И. Ч. В статье Вы рассказываете о судьбах трех художников – Адольфа Федера, Оскара Мещанинова и Жозефа Констана. Их жизни сложились по-разному. Особенно трагичен конец Федера, на мой взгляд, самого талантливого из всех троих (сужу по представленным Вами работам) – он погиб в Освенциме в 1943 году. Вы пишете, что жене художника удалось спастись и она сохранила альбом рисунков, сделанных художников в пересыльном лагере ДРАНСИ. Не расскажете об этом поподробнее?
О. Т. Действительно, судьба Федера сложилась особенно трагично. Он был нестарым человеком, его карьера находилась на подъёме, он погиб в Освенциме. Мне самой очень бы хотелось узнать, как его жена выбралась из концлагеря и сохранила альбом Дранси. Об этом я прочитала у Надин Нешавер и в уникальной статье Михаила Обуховского "Одесса–Париж–Освенцим" из альманаха «Дерибасовская–Ришельевская» (название которой перефразирует название мемуарной книги Нюренберга). Там же я нашла и фотографии работ Федера из альбома Дранси с его автопортретом. Других подробностей мне нигде обнаружить не удалось.
И. Ч. Адольф Федер — одессит по рождению, скульптор Оскар Мещанинов — из Витебска, скульптор-анималист и писатель Жозеф Констан родился в Палестине. Все трое, как и Ваш дедушка, учились в Одесском художественном училище. Как случилось, что три еврея-художника отправились в Париж? Чего они там искали? И нашли ли то, за чем ехали?
О. Т. Молодые российские еврейские художники ехали в Париж за высшим художественным образованием. Кроме того, Париж привлекал своей артистической атмосферой, импрессионизмом, антиакадемичностью. Все это они, разумеется, там нашли в полном объеме. И всем трем удалось в Париже реализоваться, что я попыталась отразить. О Федере мы уже говорили, остановлюсь на двух других.
Константиновский (Констан) родился на одесском корабле, стоящем на рейде в Яффе (Палестина). Отец работал корабельным механиком; потом он открыл в Одессе механическую мастерскую. Констан был удивительно разносторонним человеком: сначала работал в мастерской отца, потом стал не только художником и скульптором, но ещё и писателем. Напечатал пять книг под псевдонимом Мишель Матвеев. Многие художники оставили в конце жизни мемуары, но Матвеев писал художественную прозу, причем сразу по-французски. Некоторые его произведения перевели на шесть языков, но на русском языке они не выходили. Три его романа "Люди 1905 года", "Загнанные" и "Городок художников" (о Ля Рюше) сравнительно недавно вышли в Германии. Переводчик, Рудольф фон Биттер, написал к ним великолепные сопроводительные статьи. В них говорится не только о самом авторе, но и о многих других русских художниках Парижа прошлого века. Я использовала некоторые сведения из его статей.
Об Оскаре Мещанинове много написано в воспоминаниях Нюренберга и в главе "Приятели-ваятели" в книге Бориса Носика «Еврейская лимита и парижская доброта», которую я цитирую.
И. Ч. Амшей Нюренберг, в отличие от друзей, вернулся на родину. Вы застали дедушку уже в немолодом возрасте. Пожалуйста, расскажите о нем, как и чем он жил. Не жалел ли, что остался в Советской стране?
О. Т. Нюренберг был большим оптимистом и всегда занимался любимым делом. Поэтому он ни о чем не жалел. Маяковский и Шагал были двумя его кумирами, которых он постоянно вспоминал. Водил меня в Пушкинский музей смотреть своих любимых импрессионистов.
Будучи 90-летним, Нюренберг утверждал: «Когда вижу хороший пейзаж, не хочу умирать». Племянник деда, художник Виталий Орловский рассказывал, как незадолго до смерти дед повторял фразу Декарта: «Я мыслю, значит существую». До последних дней жизни Нюренберг сохранял поразительную ясность ума, не носил очки и продолжал рисовать. Он даже копировал элементы с репродукций Веласкеса, чтобы чему-то научиться, говоря при этом: «Это надо у него свистнуть».
Первые шесть лет жизни я провела с родителями, бабушкой и дедушкой в Доме художников (номер 9) на Верхней Масловке. Помню длинный коридор через весь этаж с общими туалетом, ванной и кухней. На одном конце располагались наши две жилые комнаты, на другом — большая мастерская. Дом был не без шика — красивое парадное, лифт с зеркалом. Имелась черная лестница, по которой можно было выбежать во двор или спуститься в Лавку художников, где выдавали или дешево продавались необходимые принадлежности: бумага, карандаши, ластики. Я родилась зимой, и меня ставили в коляске "гулять" в мастерской, где всегда было прохладно. Помню большое во всю стену окно, которое в детстве казалось особенно громадным. Как сказал бы дед, "обычная для детей гиперболизация натуры". Что от того времени в памяти сохранилось? Помню, как зимой переходила за руку с дедом трамвайные пути и шла с ним в булочную за хлебом. На первом этаже дома с двух сторон были мастерские скульпторов с огромными окнами. И всю жизнь меня преследуют запахи пыльных скульптур, масляной краски, скипидара.
Позже мой отец Юрий Трифонов получил от Союза писателей двухкомнатную квартиру на Ломоносовском проспекте, мы уехали туда. Потом Нюренберг подарил одну комнату маме, и в результате размена мы въехали в трехкомнатную квартиру вблизи метро Сокол, а бабушка с дедушкой поселились поблизости, снова в коммунальной квартире, уже только с двумя соседями. Им хотелось жить поближе к дочке, но Нелина неожиданно умерла в 1966 году. В ее смерти старики обвинили моего отца, который не всегда был внимательным мужем, не поддержал ее в кризисной ситуации. Для всех нас это было очень трудное время.
Дед продолжал работать как художник и заканчивал воспоминания о своей богатой событиями жизни. Поскольку бытовые условия были трудными, в начале 1970-х он написал письмо Брежневу с просьбой об отдельном жилье. Рассказывали, что Брежнев имел доброе сердце, он удовлетворил просьбу старого художника. Дед получил двухкомнатную квартиру около метро Войковская. На первом этаже дома находился магазин "Мебель". Помню, дед общался с продавцами и грузчиками магазина. Он всегда был очень активен, любил со всеми знакомиться, разговаривать. Первое время после смерти жены Полины в 1978 году он провел с нами в квартире моего свёкра. Один он уже не мог оставаться: плохо слышал, забывал выключить воду, свет, газ. Поэтому я обратилась за помощью к отцу. Взяв дорогой подарок, мы с ним поехали в элитарный пансион для старых людей около метро Речной вокзал. Директор пошел нам навстречу, предоставив отдельный номер на девятом этаже с лоджией с видом на канал Москва–Волга. В порядке исключения директор разрешил Нюренбергу оставить за собой московскую квартиру, которую дед использовал как мастерскую и где иногда ночевал. В пансионате Нюренберг прожил около года и влюбился в молодую и видную медсестру Наташу, которая, будучи иногородней, заинтересовалась его московской квартирой. Из-за большой разницы в возрасте их в ЗАГСЕ не расписали, а во время зимней эпидемии гриппа дед неожиданно заболел и скончался 10 января 1979 года на 92-м году жизни. Его квартира перешла государству. История последнего года жизни Нюренберга довольно точно описана Трифоновым в рассказе "Посещение Марка Шагала".
И. Ч. Оля, расскажите, пожалуйста, о «посмертной» жизни Амшея Нюренберга и его друзей. Вы написали в статье о «чудесной находке» ранних работ Нюренберга и других художников-модернистов. Не повторите здесь эту потрясающую историю?!
О. Т. С помощью Виталия Орловского, члена Союза художников, я организовала посмертную выставку Нюренберга в выставочном зале Союза на Беговой улице. Ее посетил основатель и директор Нукусского художественного музея (Узбекистан) Игорь Савицкий. Теперь этот музей носит его имя и славится второй в мире коллекцией русского авангарда, из-за чего его рекламируют туристам как «Лувр в пустыне». Савицкий несколько раз посещал меня в Москве и отобрал более 70 картин и рисунков Нюренберга для своего музея. В 1988 г. работы из этого собрания, включая некоторые произведения Нюренберга, экспонировались в московском Музее востока.
Осенью 2004 г. в московской государственной галерее "Ковчег" состоялась выставка двух братьев-художников Нюренбергов — Амшея и Давида Девинова.
В 2006 г. искусствовед Леся Войскун организовала в Рамат-Гане (Израиль) выставку «Одесские парижане», собрав по крупицам у детей и внуков коллекцию одесского мецената Якова Перемена, вывезшего в 1919 году в Палестину около 200 произведений одесских художников. На выставке были представлены 16 ранних работ Нюренберга и четыре кубистских натюрморта его супруги Полины Мамичевой, о живописных опытах которой мне вообще ничего не было известно. Выставка имела успех, и 86 работ с выставки, включая все работы Нюренберга и его жены, были проданы на Нью-Йоркском аукционе Сотбис украинским коллекционерам. Это собрание потом показывали в Киеве, Одессе, Нью-Йорке. Были планы показать его и в других городах.
Не менее удивительна судьба нескольких других картин Нюренберга. В 2004 году под давлением фирмы «Лукойл», скупившей в Серебряном бору весь поселок старых большевиков, моя тетя Татьяна Трифонова продала семейную дачу. Освобождая дом, она нашла в сарае за дровами сверток старых холстов. Татьяна сразу предположила, что они принадлежали Нюренбергу. Но я не сразу ей поверила. Дело в том, что мои родители вместе со мной (годовалой) жили в Серебряном бору только одно лето 1952 года. Однако именно тогда проходила борьба с космополитизмом и дед мог спрятать там работы, не соответствующие духу соцреализма. Возможно, Нюренберг потом о них просто забыл. За полвека некоторые холсты отсырели и сильно попортились. Среди этих работ обнаружился датированный 1930-м годом портрет молодой женщины в красном. Я не сразу сообразила, что это был портрет моей молодой бабушки Полины. К счастью, его удалось хорошо отреставрировать.
Другими важными событиями были большие статьи о Нюренберге в русской, украинской, английской, французской и португальской Википедиях, создание в 2009 году его интернет-музея www.amshey-nurenberg.com и выход в 2010 году уже упоминаемой 600-страничной книги мемуаров Одесса–Париж–Москва. В разное время я публиковала в разных изданиях очерки о его жизни и выступала в одесском «Клубе одесситов», Кировоградском художественном музее и Киевском Национальном музее Украины.
И. Ч. Будете ли Вы продолжать свои изыскания в области художественного, эпистолярного и мемуарного наследия деда?
О.Т. По мере сил я способствую популяризации наследия Нюренберга. И мне бы хотелось, чтобы мои публикации получили продолжение. Что касается меня, я пока не строю определенных планов, но, как говорят в Германии, «Ich lasse mich überraschen» (Позволю себе вас удивить).
Добавить комментарий