День памяти Евгения ЕВТУШЕНКО. Невероятно, но прошло уже 5 лет!
Я хорошо знал его на протяжении (о, Боже!) целых десятилетий, часто с ним разговаривал (случалось, что и часами - иногда он звонил по ночам). Был очевидцем разных его поступков, эпизодов его жизни и свидетелем некоторых из бесчисленных добрых дел, им совершенных в разных городах. Он был безотказен, отзывчив и отходчив. И , конечно, на склоне дней являлся последней авторитетной нравственной фигурой в том нынешнем российском обществе, где поэзия эстрадными шутами, желтыми фельетонистами и телевидением оттеснена на обочину жизни, и российская словесность впервые за свою историю утратила свое могущества. Он был отважен, дерзок и в беге лет произнес много слов прозрачной полуправды и порой - полной правды.
Но в конце концов от поэта остаются только стихи! Я думаю, что в поколении, которое недаром зовется "евтушенковским", настоящим природным поэтом с большим дарованием был только он сам. У остальных были только частные дарования (острый глаз, мелос...) или видимость дарований и имитация интонаций. И лишь он единственный испытывал искренний интерес к людям, к человеческим судьбам ("Людей неинтересных в мире нет..."). Что же было его двигателем? Я не могу здесь найти литературоведческого термина, и произнесу простое слово: "любовь".
То, что Евтушенко сделал со своим дарованием, другой вопрос. Но свежесть и сила его ранней лирики в русской поэзии, пожалуй, окажутся долговечными. Поскольку поэзия еще не умерла. Замечательны и некоторые из самых поздних его стихотворений. Даже неожиданно. Но я всегда надеялся. Любил его.
Без него стало пустовато...Я премногим ему обязан. Поддерживал, писал обо мне, познакомил с людьми, сыгравшими большую роль в моей судьбе. Я был бесконечно тронут его замечательным по тону поздравлением, присланным на мой юбилейный вечер. Вскоре он умер, и я понял, что эта записка была прощанием...
Далее несколько стихотворений, в которых выражено то, что я чувствую, думая о Евгении Александровиче Евтушенко и его поколении. Два последних написаны после смерти Е. А.
Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
ШЕСТИДЕСЯТНИЧЕСТВО
Шестидесятничество серое,
Поднявшееся вдруг под палкой,
Сомненье, смешанное с верою,
Очарованье жизнью жалкой.
Мир пробуждённый и взъерошенный,
Оптимистичный и печальный,
Девичьи платьица в горошину
И гомон кухни коммунальной.
Фанфары, целина ударная,
Перекрываемые реки,
Струна эстрадная гитарная
И абажур в библиотеке.
И декламаторство помпезное,
Вдруг свежее и удалое,
И смутно веющее бездною
Еще недавнее былое.
Поспешные стихи и повести
В стране, запнувшейся на месте,
Последние остатки совести
И всплески вытравленной чести.
ОТТЕПЕЛЬ
Немного знало это поколенье
Детей врагов народа о былом.
И чудом показалось потепленье
У власти под крылом.
Но были чуть отпущены поводья,
Здесь эти книги чуждые прочли
Задолго до эпохи половодья,
Как весть Земли.
Так всё непредсказуемо и шатко
В пути средь судорожных льдин.
Но молодость, но странная догадка,
Что мир един…
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Исчезли эти братья старшие,
Вся эта детства молодёжь
В лета вступила патриаршие,
Вот и знакомых не найдёшь.
Хемингуэями, ремарками
Так бредившие в той дали,
Своё писавшие с помарками,
И до Евангелья дошли.
Войну лишь в отрочестве знавшие,
Сквозь лозунги про целину
Прошедшие и прозревавшие
И преступленье и вину.
Презрев предписанные правила,
Тянувшиеся к тем, кто жив,
Когда земля слегка оттаяла,
Улики чуть приобнажив.
* * *
Так жертвенно своекорыстен,
Он, расточая жизнь свою,
Отдал за горечь внятных истин
Лиризма тонкую струю.
В народ, что мнился беспробудным,
Вносил тревогу, ждал её,
На сцене сделав многолюдным
Всё одиночество своё.
Глядел, притягивая лица,
Как изменяются черты,
И всё казалось – докричится
И до последней глухоты.
Нет, прочно наше дуроломство,
И он, дряхлея, осязал,
Что лишь былых подруг потомство
Привычно заполняет зал.
Но стать не соглашался старым
И был в дороге молодым,
И всё летал над этим шаром,
И удалялся в звездный дым.
* * *
Почувствовал, что Евтушенко нет,
И нет защиты, помощи, огласки.
Где по Земле кочующий поэт
В ковбойской шляпе и в шахтёрской каске?
Кто будет так ненасытимо жить,
В трясинах с кочки прыгая на кочку,
Начальству лгать и правду говорить.
Звонить в ночи, просить в подарок строчку!
Вытаскивать кого-то из тюрьмы,
Плыть по реке до крайнего причала
И оттепелью жить среди зимы,
И не смолчать, когда страна молчала.
Простим отраду в жизненной борьбе –
Наряд Петрушки и огни эстрады,
Да и любовь чрезмерную к себе…
Ну, да, о нём злословить были рады.
Но изменился воздуха состав,
Взяла своё мелькающая скука,
В нём совесть века, малость подустав,
Ушла в прощальных судорогах звука.
Он был и русофил, и юдофил,
Герой и завсегдатай ресторана…
Какой, однако, свежий хлорофилл
В его стихах, тревоживших так рано!
И премиями не заткнули рот,
И, прогибая, не склонили к одам.
Он в тот ушёл, чуть слышащий народ,
Ушёл, быть может, со своим народом.
Никто не повторит его судьбу,
Но лишь стихи – прибежище поэта.
На скорбных свадьбах с чёлочкой на лбу
Плясать он будет до скончанья света.
