Предательство и покаяние
...Вот и пришло время покаяться. Для этого мне не нужны ни раввин, ни священник, ни психоаналитик. Я не прошу отпущения грехов. Я просто хочу быть честным перед самим собой. Думаю, что на долгом (или не очень долгом – кому как повезёт) жизненном пути у каждого были моменты, о которых потом приходилось жалеть. Это – моменты предательства самого себя, родителей, учителей, моменты большой лжи, трусости, подлости. Конечно, всему этому можно найти объяснение, сослаться на обстоятельства, малый возраст, страх, то есть попытаться вновь солгать самому себе.
...Когда мне было лет семь, я шёл с мамой по улице Станкевича к воротам, ведущим на улицу Горького (названия советского времени). Мы направлялись в дешёвую столовую в полуподвале здания Моссовета. Многие мальчишки, которые играли в это время на улице, меня хорошо знали. Я заметил, что они с любопытством смотрят на меня, и тут же выдернул руку, за которую мама меня держала. Я чуть отстал от неё, и один из мальчиков, подойдя к мне, спросил: «Это кто, твоя мама?» Я смутился и почему-то произнёс: «Нет. Это моя двоюродная тётя». Мама сделала вид, что не услышала. А мне стало ужасно стыдно за то, что я отказался от мамы. Это было первое предательство, за которое я так и не успел попросить прощения. Сайчас прошу, обращаясь к небесам.
…С детсва я слышал от бабушки: «Сынок (она меня всегда так называла), обещай, что женишься только на еврейке». Глаза бабушки при этом были очень грустными. Мне её просьба казалась странной, во-первых, потому, что я в мои 8 или 9 лет не собирался жениться, а во-вторых, бабушка для меня была символом прошлого, устаревшего. Но я не хотел обижать бабушку, а уж тем более смеяться над ней, и отвечал: «Конечно, только на еврейке». Я хотел, чтобы она успокоилась, и я мог убежать на улицу играть с соседскими ребятами в лапту, в чижика, в городки. Я не понимал тогда, что за словами бабушки стоит трагическая история её семьи, двух её сестёр. Впрочем, не могу сказать, что её собственный брак с евреем, моим дедом, был удачным, полным любви и гармонии. Да и еврейскими жёнами своих четверых сыновей и еврейскими мужьями своих трёх дочерей бабушка не слишком была довольна... Я обещал ей жениться на еврейке, но обещания не выполнил. Живя в антисемитской стране, я инстинктивно отвергал потенциальных невест с такими именами, как Фрума, Дора или Софа, предпочитая девушек по имени Лида, Настя или Людмила. Людмила как раз и стала моей первой женой. По отцу она счаталась еврейкой, но по матери, с которой была гораздо ближе, чем с отцом, она русская. Большинство её московских подруг и приятелей были евреями, но после нашего развода она вышла замуж за поляка и уехала с нашим сыном в Польшу. Затем я эмигрировал в Америку, и мы с сыном несколько лет не виделись. В его воспитании я не мог принмать участия. Поэтому от него, а тем более от внуков я не мог ожидать чувства принадлежности к еврейскому народу. Они – граждане мира, далёкие от истории моей семьи, истории предков. Еврейский театр, которым жила моя мама, еврейская история и культура, которые дороги мне, для моего сына и его детей остались вне интересов. Мне это больно. Однако винить я могу только себя, ибо не послушал бабушку, не услышал её тогда, не почувствовал её боль, не постиг глубины её пророчества. Мать моей второй, на этот раз еврейской жены, мудрая Бронислава Израилевна, часто говорила нам о значении зова крови. К сожалению, не каждый способен этот зов крови услышать и принять. В молодости я не услышал зова крови, за что и был наказан, и раскаиваюсь, и тоже с опозданием....
Вскоре я совершил очередное предательство. Я предал отца. По рождению я Александр Фишелевич Лахман. Но когда мы с моей первой женой ждали ребёнка, я согласился с её доводами, что в антисемитском Советском Союзе с явно еврейской фамилией гораздо труднее жить, чем с русской фамилией. И я взял фамилию матери – Сиротин. А заодно поменял и отчество на «Ефимович», поскольку в семье все звали моего папу Фимой. Так мой сын стал Сиротиным, и мои внуки носят эту фамилию. Евреи жили в СССР в постоянной тревоге за себя и своих родных. Чтобы хоть как-то обезопасить себя от уличного антисемитизма, мама из Нехамы превратилась в Нину, её сестра Бася – в Асю, братья тоже поменяли имена: Лейба стал Львом, Борух – Борисом, Пейше – Петром. И отчество Вульфович поменяли на Владимирович. В ХХ веке с 30-х годов по 80-е это для СССР явление типичное. Я с гордостью ношу мамину фамилию, поскольку был очень близок с её семьёй. Однако чувство, что я предал память отца, никогда не покидало меня. В Америке я попытался отчасти исправить положение и нашёл выход в компромиссе: печатался под фамилией Сиротин, а на радио и на телевидении выступал как Лахман. Наконец, в Совете директоров одной еврейской благотворительной организации Бруклина я стал значиться как Сиротин-Лахман. Хоть что-то. И всё же отцовская фамилия Лахман на мне закончилась. Продолжается род только Сиротиных. Моя вина. Моё предательство. Прости, папа.
...Мы разошлись с женой, когда ребёнку было 3 года. Я получил право навещать его по выходным или брать к себе. Когда наступало время прощания, сынишка плакал, не хотел меня отпускать, и, когда я покидал его, неизменно возникало у меня чувство предательства. Это чувство остаётся со мной несмотря на то, что мы давно воссоединилсь в Америке. Прости, сын.
Через много лет похожая ситуация возникла у меня с моим первым внуком. Ему было лет 6. Мы – я, мой сын, его жена и маленький Себа должны были куда-то ехать. Сели в машину. Малыш сказал, что хочет сидеть рядом с дедушкой, то есть со мной. Его родители заявили, что он будет сидеть там, где ему скажут, и усадили его силой. Малыш плакал, искал у меня защиты, но я понимал, что не имею права подрывать авторитет его родителей, и предал ребёнка своим молчанием. Себа, теперь уже взрослый, наверняка забыл тот эпизод, а я помню. Прости, внук.
...С 13 или 14 лет я занимался в московской студии художественного слова у режиссёра-педагога Нины Адамовны Буйван. Она поставила мне голос и дыхание, научила правильной, смысловой расстановке акцентов, сценической речи, умению преодолевать волнение перед выходом на сцену, подготовила к поступлению на актёрский факультет Щукинского театрального училища, а затем дала возможность пробовать себя в режиссуре. Я был очень ей благодарен. Она создала народный Театр чтеца. Но в театре возник конфликт между артистами и стареющим руководителем. Такое бывает. Артисты решили уйти, создать собственный театр. Стали искать режиссёра. Пригласили меня. Я в то время сменил актёрскую профессию на режиссёрскую и пробавлялся случайными заработками. А тут – предложение постоянной творческой работы. Мне бы попытаться разобраться в причинах конфликта, попробовать примирить стороны, но я, не поговорив с Ниной Адамовной, принял предложение взбунтовавшегося коллектива. К сожалению, тогда я не думал, какую душевную боль причинил ей своим поступком. То, что я предал любимого учителя, не могу забыть даже спустя много лет. Простите меня, Нина Адамовна.
...Когда мы с мамой приехали в Нью-Йорк, ей сразу дали роль в еврейском театре Фольксбине. Она выступала и в сборных концертах, читая стихи на идише. В общем, поначалу была творчески востребована. У неё было много планов, и среди них – поездка в Израиль. Однако у нас ещё не было гринкарты. Я, правда, мог сделать ей Reentry Permit, то есть документ, заменяющий паспорт и дающий право на выезд за границу и возвращение в США, но как-то было не до того. Так прошло несколько лет. Мама заболела, и мечта о том, чтобы побывать в Израиле, не осуществилась. Это моя вина. Прости, мама.
...Вызов в начале 1978 года мы получили из Израиля. Формально мы ехали в Израиль, чтобы соединиться с родственниками. Но планировали эмигрировать напрямую в Америку. С годами меня всё острее охватывал комплекс вины перед Еврейским государством, перед моими друзьями, живущими в Израиле. Теперь у меня там не только друзья, но и близкие родственники. Я часто бываю в этой стране, люблю её и, бывает, примеряю её на себя. Однако круто менять свою жизнь уже поздно. Кого я предал, не поехав в Израиль? Свой народ, родителей, предков? Или себя самого? Чувствую, что предал, и хочу попросить прощения у всех, включая самого себя. Вот и замкнулся круг. Каждый раз я предавал не столько родителей, сына и внуков, учителей, свою историю, свой народ, сколько себя. Прежде всего себя. Но просить прощения у самого себя, мол, «Прости меня, Саша!», как-то не получается... Значит, и не надо.
Комментарии
Да, много предательств...
Да, много предательств...
Добавить комментарий