Дорогие читатели, мы начинаем публикацию, на наш взгляд, уникального материала - воспоминаний постоянного автора и члена редколлегии ЧАЙКИ Александра Сиротина о легендарном ГОСЕТе, в котором играли его мама Нехама Сиротина и множество друзей и знакомых семьи. Мы рады, что этот очерк, включающий личные воспоминания и оценки автора, а также факты истории, публикуется на страницах нашего журнала. Ждите продолжения каждый понедельник!
Редакция журнала ЧАЙКА
______________________________
От автора
Есть в моём повествовании общеизвестные факты, свидетелями и участниками которых оказалась наша семья. По ней, как говорится, проехало колесо истории. Я умышленно упоминаю многих забытых ныне людей в расчёте на то, что их фамилии останутся где-то на страницах Интернета и со временем сведения о них пополнятся новыми деталями. Так я пытаюсь внести свою лепту в обещание, данное Ольгой Берггольц: "Никто не забыт и ничто не забыто, На все поколенья и все времена".
Во время праздничных демонстраций, которые устраивались в конце двадцатых годов в белорусском местечке Поддобрянка в годовщину Октябрьской революции или на 1 Мая, маленькая Нехама Сиротина, дочь сапожника, всегда была на трибуне, и когда демонстранты, пройдя по главной улице, останавливались возле клуба, здесь приветствовали их (на идиш, конечно) кто от имени партийной организации, кто от комсомольской, а Нехама – от пионерской. Ей было тогда лет девять.
Потом, когда в 1932 году в Гомель приехал сам Михоэлс, руководитель ГОСЕТа - московского Государственного еврейского театра, чтобы отобрать талантливую еврейскую молодежь для поступления в еврейский театральный техникум, на экзамен явилась Нехама. В своих воспоминаниях, которые она наговорила на магнитофон уже в Америке, мама рассказала, как проходил экзамен, как она понравилась комиссии, но по возрасту (ей было всего тринадцать) не прошла. Михоэлс тогда сказал ей: «Через год окончишь школу-семилетку, тогда возьмём».
К тому времени семья уже жила в Гомеле, в доме напротив хлебозавода. И вот через год Нехама говорит матери, что собирается ехать в Москву, чтобы стать актрисой еврейского театра. Та в слезы: «Не пущу! Да еще в театр!» Но мой дед внимательно посмотрел на дочь, а потом сказал жене: «Она уже сама все решила. Её не удержишь». Чтобы её из-за возраста опять не отправили домой, Нехама выправила новые документы, сделав себя старше. Теперь год ее рождения был 1918-й. А день рождения она отмечала сперва 8 марта, потому что это был советский праздник – Международный Женский День, а потом перенесла на 11 марта, потому что это был день выдачи стипендии, и студенты могли позволить себе вскладчину устроить маленький праздник. Точной даты рождения она не знала, потому что её мама помнила дни рождений своих девятерых детей по еврейским праздникам. Нехама родилась в канун праздника Пурим, то есть где-то в марте.
В ТЕАТРАЛЬНОМ ТЕХНИКУМЕ
Еврейский театр находился на улице Малая Бронная. Студенческое общежитие – в другом конце Москвы, на улице Трифоновская, возле трамвайной линии. Там, на Трифоновке, стояли общежития студентов всех театральных школ, студий, техникумов, училищ и институтов.
Это было самое лучшее, самое счастливое время в жизни моей мамы. В Москве были великолепные театры: Мейерхольда, Таирова, Вахтангова, МХАТ, Малый, имени Революции, Большой… Один из первых спектаклей, в котором мои родители - студенты-сокурсники Нехама Сиротина и Фишель Лахман вышли на сцену Еврейского театра, был водевиль французского драматурга Эжена Лябиша «Миллионер, Дантист и Бедняк» в постановке француза Леона Мусинака (художник А. Лабас, музыка Л.Пульвера).
Когда я был в Париже, то пошел на кладбище «Пер ля Шез», нашел могилу Лябиша и низко ему поклонился. В Москве студенты еврейского театрального техникума могли бесплатно проходить на спектакли и стояли как заворожённые, на галерке. Мама пересмотрела тогда все драматические, балетные и оперные спектакли.
Жизнь в техникуме была очень насыщенной, интересной. Здесь она влюбилась в Фишеля (Фиму) Лахмана. Ей было пятнадцать, ему девятнадцать. Они для экзамена выбрали отрывок из «Ромео и Джульеты» Шекспира, сами соорудили декорации, подобрали костюмы. Режиссировала Александра Вениаминовна Азарх-Грановская. На идиш тогда была переведена чуть не вся мировая классика.
Среди учебных ролей Нехамы были и Сюзанна из «Женитьбы Фигаро» Бомарше, и Лауренсия из «Овечьего источника» Лопе де Вега…Всё на еврейском языке. Жили бедно, но счастливо. Фишель подрабатывал к стипендии то лодочником на пруду в парке Культуры и Отдыха, то спасателем на речном пляже. А Нехама ухитрялась из студенческих денег немного сэкономить, чтобы привезти родителям в Гомель подарки.
Любимым педагогом Нехамы была Александра Вениаминовна Азарх. Она была женой основателя ГОСЕТа Алексея Михайловича Грановского, который открыл таких актеров, как Михоэлс и Зускин, и который привел в ГОСЕТ таких художников, как Марк Шагал, Роберт Фальк, Натан Альтман…
ГОСЕТ – ТЕАТР ГРАНОВСКОГО
Алексей Михайлович Грановский, создавая еврейский театр в России, не знал языка идиш, но свободно говорил по-немецки. Он был рождён как Абрам Азарх, сын одного из богатейших российских евреев Моше Азарха, который царской милостью имел право проживать в Москве. Потом семья переехала в Ригу и там вошла в немецкую общину города.
Юношей Грановский уехал в Санкт-Петербург, чтобы изучать театральное искусство, и там на него оказал огромное влияние Всеволод Мейерхольд. Затем Грановский переехал в Германию, где учился у режиссёра Макса Рейнхардта, использовавшего в своих постановках приёмы кабаре: музыку, танцы, пантомиму, акробатику. Какое-то представление о стиле того времени можно получить по американскому мюзиклу «Кабаре», в котором роль Конферансье блистательно исполнил Джоел Грей. Вернувшись в Санкт-Петербург, Грановский вместе Рейнхардтом поставил трагедии Софокла «Царь Эдип» и Шекспира «Макбет» в частном цирке Синизелли. Грановский вместе с актёром Александринского театра Юрьевым, писателем Горьким и оперным певцом Шаляпиным основал Театр Трагедии. Хотя из этой затеи ничего не вышло, дружба с Шаляпиным помогла Грановскому поставить в Большом театре оперы «Фауст» и «Садко».
Грановский сформировал тот стиль московского еврейского театра, который стал восприниматься как национальный и в котором творчески воспитывалась, а затем играла Нехама Сиротина. К тому же, дух Грановского продолжал жить в квартире его вдовы Александры Вениаминовны Азарх-Грановской, в той самой квартире, воздух которой стал для меня воздухом свободы, искусства, западной и национальной еврейской культуры и, наконец, стимулом для эмиграции из СССР. А благодаря эмиграции Нехама Сиротина смогла ещё немного поработать на еврейской сцене, но уже американской, её внук – мой сын – оказался в Америке, а мои внуки смогли родиться американцами.
Первый в России профессиональный еврейский театр-студия появился в Петрограде осенью 1918 года, вернее, в том году родилась театральная студия, а сам театр годом позже. Первыми актёрами в нём были Лея Ром, Михаил Штейман, Юстина Минкова, Шлоймо Вовси, ставший Соломоном Михайловичем Михоэлсом (моя мама и актёры ГОСЕТа произносили его фамилию без буквы «Э» - Михолс). Затем в труппу вошли Сара Ротбаум, Евгения Эпштейн, Рахиль Именитовa и Вениамин Зускин. Грановский заложил новую демонстративно-условную театральную эстетику еврейской сцены. Какое-то представление об этой эстетике можно получить из чудом уцелевших кинозаписей очень коротких фрагментов госетовских спектаклей. В центре всегда был Михоэлс.
Молодой театр пользовался поддержкой Народного Комиссара Просвещения Луначарского. В октябре 1920 года театр переехал в Москву, где получил от Комиссариата по делам Национальностей небольшой трёхэтажный дом на улице Станкевича, в самом центре Москвы. Улица шла от Дворянского собрания, ставшего Моссоветом, до улицы Герцена (Большой Никитской) между Консерваторией и театром Революции (театром имени Маяковского). Первый и третий этажи были отданы актёрам еврейского театра под жильё, а на втором этаже был устроен театр – сцена и зрительный зал на 90 мест.
Тогда же театр получил название Московского Государственного Еврейского Камерного театра (сокращённо «ГОСЕКТ»). Грановский обучал своих актёров мейерхольдовской биомеханике, приёмам японского театра Кабуки, шекспировского театра, даже рефлексологии Бехтерева. Он считал, что пластикой, выразительным жестом, движением, мизансценой можно и нужно заменять слова. Грим актёров в этом театре был словно маской итальянской Комедии дель Арте. Не индивидуальность, а социальный тип, доведённый до гротеска символ хотел видеть Грановский на своей сцене. Элементы этой школы я видел в актёрской работе моей мамы десятилетия спустя, но тогда не понимал, откуда это.
Маленький театр на улице Станкевича (ранее Вознесенский переулок, затем Большой Чернышёвский, ныне вновь Вознесенский) был студией, творческой лабораторией. Близость актёров и зрителей была обыграна художником Марком Шагалом, который соединил зал и сцену своей росписью. Он расписал не только стены, но даже кресла в зале. Всё стимулировало зрителей к участию в спектакле, к коллективному действу. Актёры вспоминали потом, что его живопись... звучала как клезмерский оркестр.
ГОСЕТ – ТЕАТР ШАГАЛА
Марк Шагал продолжал расписывать зрительный зал и сцену на втором этаже трехэтажки на улице Станкевича. Этот зал тогда называли «Залом Шагала». Но вот Совет Народных Комиссаров (Совнарком) решил весь дом передать под жилье, а сам театр перевести на улицу Малая Бронная. Несмотря на протесты Шагала, все работы художника были перенесены в новое помещение театра и заперты в кладовой за сценой. С тех пор многие работы Шагала просто пропали, а дом номер 12 по улице Станкевича полностью стал местом проживания еврейских актеров.
ГОСЕТ НА МАЛОЙ БРОННОЙ
Новое театральное помещение на Малой Бронной было рассчитано на 500 мест. В этом театре прошли первые четыре года моей жизни. Они совпали с последними четырьмя годами жизни ГОСЕТа.
Ещё при Грановском состав театра разросся до 115 человек. Одних актёров было 44, да ещё 23 музыканта в оркестре под руководством замечательного композитора и дирижера Льва Пульвера. Актером театра был Моисей Гольдблат, который потом стал режиссером. Это он создал и возглавил в 1931 году первый в СССР цыганский театр "Ромэн". Он привлёк к работе с цыганскими актёрами композитора Александра Крейна и художника Александра Тышлера. А если вспомнить, что после Гольдблата этот театр много лет возглавлял режиссёр Семён Аркадьевич Баркан, то можно с полным правом сказать: в жилах цыганского "Ромэна" течёт еврейская кровь (особенно, если учесть, сколько крови попортили друг другу актёры и режиссёр в результате скандалов и конфликтов).
Гольдблат ставил спектакли в театрах разных городов. Моим сокурсником в Щукинском училище был ученик Гольдблата Анатолий Антосевич, приехавший в Москву из Симферополя. Он с огромным уважением говорил о режиссере симферопольского театра Моисее Исааковиче Гольдблате, и мне это было очень приятно слышать. Пришел в ГОСЕТ к Грановскому из драматического кружка еврейской Культур-лиги Киева Давид Чечик. Он поселился в комнатке на первом этаже дома №12 по улице Станкевича. Я помню его одиноким стариком с палочкой. И помню, как в 50-х годах мама и другие актеры называли его не иначе как «собака Чечик». На то были свои причины, о которых чуть позже. И позже о директоре театра Фишмане, имя которого актёры театра называли с отвращением.
С восторгом вспоминала мама таких мастеров ГОСЕТа, как художник по свету Арон Намиот, балетмейстер Эмиль Мэй, как режиссеры Исаак Кроль и Эфраим Лойтер (Эфраим Борисович Лойтер возглавлял Киевский еврейский театр, а в Минске еврейским театром руководил Моисей Рафальский), как драматурги, писавшие для еврейского театра, Добрушин, Ойслендер, Бергельсон, Галкин, Маркиш, Шнеур-Окунь… С именами художников еврейского театра тоже связана была мамина жизнь, а потом, отчасти, и моя. Например, Роберт Рафаилович Фальк, который оформлял многие спектакли театра, был женат на Раисе Вениаминовне Идельсон, сестре Александры Вениаминовны Азарх, которая сначала учила мою маму в Еврейском театральном техникуме, а потом готовила меня к поступлению в Театральное училище имени Щукина.
После развода с Фальком Раиса Вениаминовна вышла замуж за другого талантливого художника – Лабаса, и у них родился сын Юлий. В квартире сестер я со школьных лет видел картины Фалька, а позднее познакомился с последней женой художника – Ангелиной Васильевной Фальк. Мы подружились, и в конце 60-х – начале 70-х годов на домашних выставках (поскольку официальные тогда были запрещены), я ассистировал ей, вынося на публику полотна Фалька, пока она рассказывала историю каждой работы. Фальк придумал художественное решение спектакля «Ночь на старом рынке» с кистью руки, свешивавшейся над сценой с потолка. Пальцы были как буква еврейского алфавита. Стилизация и гротеск в оформлении как нельзя лучше выражали стиль театра Грановского.
В середине 20-х годов был снят, кажется, первый в России еврейский художественный фильм «Еврейское счастье». Режиссер-постановщик Грановский, художник – Натан Альтман, композитор – Пульвер, оператор - Эдуард Тиссе, а тексты для титров немого кино писал Исаак Бабель. В главных ролях – Михоэлс и Гольдблат. К счастью, лента была скопирована, её успели спасти от уничтожения.
ЕВРЕЙСКИЙ ТЕАТР – БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТЕАТР
С помощью Грановского, а затем Михоэлса Московский еврейский театр стал в 20-х, 30-х и 40-х годах центром еврейской культуры не только Москвы, но всего Советского Союза и даже Европы. Сейчас это доказать непросто, потому что большинство пьес, написанных для ГОСЕТа и поставленных там, никогда не публиковались, а архив театра, переданный в театральный музей имени Бахрушина в Москве, был в 1953 году по приказу Министерства Государственной Безопасности уничтожен. Для придания этому варварству вида законности, в помещении, где хранился архив ГОСЕТа, был устроен «пожар».
В 1927 году был поставлен спектакль «Путешествие Вениамина Третьего», по рассказу классика еврейской литературы на идиш Менделе Мойхер-Сфорима. Рассказ был инсценирован Добрушиным, оформлен Фальком, а в главных ролях выступили – Михоэлс и Зускин. Когда Александра Вениаминовна Азарх рассказывала об этом спектакле, она всегда с улыбкой вспоминала, как Зускин «выметался» со сцены, упорхал словно пылинка. В том спектакле Михоэлс был еврейским Дон-Кихотом, а Зускин – еврейским Санчо Пансой…
ТЕАТР ГРАНОВСКОГО БЕЗ ГРАНОВСКОГО
В январе 1929 года ГОСЕТ вернулся с гастролей по Германии без своего художественного руководителя. Грановский решил навсегда остаться в Германии, где начал работать в кино и в театре.
С ним в Европе остались художники Фальк и Альтман. Фальк помогал Грановскому делать художественный фильм «Тарас Бульба», жил в Париже, но вернулся в СССР в злополучном 1937 году. Альтман вернулся еще раньше – в 1931-м.
Жене Грановского Александре Вениаминовне Азарх пришлось выбирать между мужем и оставшейся в Москве любимой сестрой Раисой и родными. Она предпочла вернуться в Москву и вскоре, попав под трамвай, потеряла ногу. Преподавать в театральный техникум она приезжала на костылях. Протез носила редко – это было слишком болезненно.
Алексей Михайлович Грановский умер в Париже в марте 1937 года в возрасте 47 лет. В советской печати его имя если и упоминалось, то только негативно, а я помню, сколько было благоговения в голосе старых еврейских актеров, когда в узком кругу произносилась фамилия «Грановский».
ГОСЕТ – ТЕАТР МИХОЭЛСА
После возвращения еврейского театра из Германии в Москву, новым художественным руководителем был назначен Соломон Михайлович Михоэлс. Он превратил театральную школу при ГОСЕТе в четырехгодичный театральный техникум наравне со всеми другими театральными учебными заведениями Москвы. И здесь тоже стали обязательными для изучения такие предметы, как марксистско-ленининская философия, политэкономия, история Коммунистической партии.
К счастью, в основном, студенты по-прежнему занимались актерским мастерством, ритмикой, танцем, сценическим движением, языком идиш, дикцией, историей еврейского и европейского театров. «Невозможно быть хорошим актером, не имея знаний и культурного багажа»,- говорил Михоэлс.
Меня всегда удивляло то, как моя мама, дочь сапожника из еврейского местечка в Белоруссии, знала оперу, балет, русскую и мировую литературу, русский и европейский театр… Техникум стал неотъемлемой частью национального еврейского театра и крупнейшей еврейской театральной школой в мире. Здесь преподавали Александра Вениаминовна Азарх, Эфраим Борисович Лойтер, Вениамин Львович Зускин, Моисей Исаакович Гольдблат, Сарра Давидовна Ротбаум. А директором техникума был Моисей Соломонович Беленький, который, как и Александра Вениаминовна Азарах, учил моих родителей, а через много лет и меня, уже в Щукинском.
В середине 30-х годов, когда мама была принята в театральный техникум, в Советском Союзе было уже 8 еврейских театров, в которых работали выпускники московского еврейского техникума. Помимо еврейских театров в Москве, Киеве, Харькове и Минске, открылись еврейские театры в Одессе, Биробиджане, Ташкенте, Сталиндорфе (городе немцев Повольжья), в Семфирополе, Житомире, Днепропетровске, Баку, а в конце 30-х, после раздела Польши и окупации Прибалтики государственные еврейские театры открылись (правда, на очень короткое время) во Львове, в Черновцах, в Вильнюсе, в Каунасе, в Риге... И актёров было достаточно, и зрителей.
...Мои родители жили в актерском общежитии на Трифоновке, когда ведущим актерам ГОСЕТа вместе со званиями заслуженных артистов и повышением зарплаты стали давать квартиры в престижных домах на улице Горького и на Арбате. В доме на улице Станкевича стали освобождаться комнаты, которые заселяли молодые еврейские актеры, а также не евреи и не актеры. Молодым супругам Сиротиной и Лахману выделили аж две крохотные комнатки площадью 7 и 8 квадратных метров в самом конце коридора на третьем этаже. Какое же это было счастье иметь, наконец, свой угол!
В 1934 году, на глазах студентов еврейского техникума шли репетиции шекспировского «Короля Лира». Король – Михоэлс. Шут – Зускин. Постановщики – Сергей Радлов и Михоэлс. Перевёл трагедию на идиш Самуил Галкин. Художник – Александр Тышлер. Премьера была сыграна 5 февраля 1935 года. Пятнадцатилетняя Нехама очень хотела сыграть роль младшей дочери Лира Корделии. Но роль досталась другой актрисе. Потом были спектакли «Разбойник Бойтре», «Хершеле Острополер» (это была первая режиссёрская работа Зускина, и очень удачные актёрские работы Ильи Рогалера и Исаака Лурье).
Добавить комментарий