Интересно, что у издаваемого в Москве еврейского глянцевого художественно-публицистического журнал "Лехаим" 60 тысяч подписчиков. Только зная этот факт, можно понять, почему именно там неплохо платят авторам. Тираж российского "Лехаима" в 30 раз превышает тираж российской "Звезды", которую издают приятели Довлатова, Андрей Арьев и Яков Гордин. И это при том, что популяция евреев в России так заметно, в разы, поредела, чего не скажешь об армии остальных читателей. Нет, воистину, неисповедимы дела твои, Господи!
Русские литературные журналы умирают и за границей. Когда-то в Питере мы жадно вырывали друг у друга запретный "22", нелегально ввозимый из Израиля. Сейчас его тираж навряд ли существенно превышает тиражи его российских собратьев. Хотя выглядит он нарядно и бумага высококачественная. Но болезненная нежность у меня почему-то только к тем, старым, советским, которые на плохой бумаге, обложка чтобы однотонная, грязноватого оттенка, без картинок. Принципиально, чтобы ни одной картинки или, не дай бог, фотографии и внутри.
В прежней жизни, когда "деревья были большими", начальник моей лаборатории заслал меня как-то на неделю в дивную "местную командировку" в "Публичку". Я там должна была каждый день отыскивать какие-то старые технические журналы и копировать из них нужные шефу страницы. Он тогда писал очередной, так же как и все предыдущие, совершенно недоступный моему пониманию труд на веселенькую тему "Аварийное включение резерва на горно-обогатительных предприятиях". Я быстро справлялась с этим, не скрою, довольно утомительным заданием. А потом... потом заказывала "старые" «Новые Миры» Твардовского, которые по молодости были мной пропущены и стопочкой ставила эти нечитанные книжки в грязновато-голубой обложке на угол стола. Помню, при одном взгляде на эту невысокую бумажную пирамиду возникало предчувствие острого и при этом долго длящегося наслаждения. И предчувствие это никогда не обманывало. Приходила я туда как на работу - утром. А на Невский выходила уже в темноту, только после насильственного "изгнания из рая". Помню великолепные, "под Белинского", литературные обзоры Лакшина, помню восхитившие меня тогда на всю жизнь "мовисткие" повести "позднего" Катаева, помню поразительные и безупречным русским языком, и небывалой правдивостью "Районные будни" очеркиста Валентина Овечкина ...да всего не перечислишь. И как же все это было изумительно искренне, и живо, и по-человечьи, без казенщины, без опостылевших "пожилых рабочих", без привычных шаманских заклинаний о руководящей роли партии в искусстве; как согревало и освещало душу на фоне густопсовой газетной лжи и творений "писателей" уровня Георгия Маркова или Александра Чаковского. Я тогда еще не знала, что читаю лучшее периодическое издание в мире. Не знала, но наслаждалась по полной.
Чтобы понять, что значили для нас "толстые журналы" нужно было жить во времена их славы. Журнал "Москва" с впервые опубликованным в России "Мастером и Маргаритой" временно стал универсальной валютой. Старший брат моей подруги рассказывал мне в 70-м, когда я сама прочла роман, что ноябрьскую книжку "Москвы" за 1966 год можно было выменять практически на любые услуги, включая короткую, но содержательную связь с привлекательной и, разумеется, начитанной девушкой.
Наверное, это было страшно унизительно. Нас ограбили, сокрыли от нас по наследному праву принадлежащие нам сокровища. А после строго дозировано допускали их в толстые журналы. Подцензурное вольнодумство, осторожно отмеренное всевластной рукой Главлита. Идеологическая кастрация текстов была делом обычным, но особенно доставалось "Иностранке". Ведь все, что там публиковалось, по умолчанию было "из-за бугра". "Выбор Софи" и "Рэгтайм" допустили туда лишь после безобразного купирования их цензурой. Поняла я это только здесь в Америке, прочтя книги Стайрона и Доктороу в их первозданном виде. Толстые журналы - это было частичное удовлетворение потребности "массы" в хорошем чтении, в пище духовной. Ныне же расширились неимоверно границы пастбищ, и старые полянки утратили большей частью свою питательность-привлекательность. Но такого духовного "голода", как в 70-х, не будет уже никогда. Дети наши, обвешанные электронными читалками и ай-пэдами, так никогда и не узнают, какая эта была радость, живя в мире тотальной лжи, вынуть из почтового ящика прямоугольник в дешевой обложке, в котором тоже полно было всяческих фигур умолчания, но были слышны человеческие голоса. И какие талантливые!
Толстые журналы необычайно украшали наше убогое существование, и, наверняка, сыграли свою благородную роль в "падении империи". Будем считать этот факт доказанным.
А знаете, пожалуй, я ошиблась. Самый первоклассный русский художественно-публицистический журнал, который мне приходилось читать, и даже один раз в нем опубликоваться, издавался, как это ни странно, не в России, а в Израиле. Назывался он "Nota Bene". Издавал его легендарный человек - Эдуард Кузнецов (главный фигурант знаменитого "Самолетного Дела"). Судя по безупречному качеству и невероятному разнообразию материалов, от Меира Шалева до Бориса Парамонова, из номера в номер публикуемых в этом издании, редактор он был гениальный. Быть редактором такого уровня - редчайший талант. Возможно даже, что писатель, диссидент и «сидельник» Кузнецов как редактор превосходил самого Твардовского. Тут, правда, не нужно забывать, что Кузнецову не требовалось согласовывать с Кнессетом содержание очередного выпуска своего журнала, в то время как Твардовский не вылезал из "культурного отдела" ЦК , убеждая кремлевских упырей дозволить ему напечатать в Новом Мире "Один день Ивана Денисовича". Тем не менее, несмотря на полное отсутствие цензуры журнал "Nota Bene" приказал долго жить всего через несколько лет, отчего мне пришлось расстаться с хорошей привычкой ко дню рождения друзей посылать им в "красивом конверте" квитанцию на годовую подписку этого журнала. У израильских спонсоров то ли деньги кончились, то ли интерес к проекту пропал.
По этому поводу, отвлекаясь от главной темы наших заметок, замечу, что у евреев хватает денег на все, даже на то, чтобы поддерживать такие культурные проекты, как "Развитие художественных навыков у корейского ребенка". Да, вы не ослышались. Не у еврейского, а у корейского. В нашем безумном Сан-Франциско с его сверхщедрыми еврейскими фондами проявляют заботу о всех подряд существующих на земле меньшинствах. Однако, как видите, и у вполне здравомыслящих русско-еврейских бизнесменов Израиля не нашлось денег на блестящий культурный проект - первоклассный литературный журнал, который к тому же был любимейшим детищем Эдуарда Кузнецова. К вопросу о русских толстых журналах это, разумеется, никакого отношения не имеет, но к израильским бизнесменам из России - прямое. Ведь именно с "самолетного дела" Кузнецова началась массовая эмиграция советских евреев в Израиль, а потом и в Америку. Сам Кузнецов заплатил за наше с вами право покинуть пределы советской империи восьмью годами пребывания в узилище, из них полгода - в камере смертников А теперь человек таких выдающихся дарований, которому к тому же русский Израиль так задолжал, - не у дел.
Я на Эдуарда Соломоновича Кузнецова со студенческой скамьи смотрела строго снизу вверх, а после того, как прочла его невероятную автобиографию "Шаг влево, шаг вправо" и вовсе заробела окончательно. Тем не менее, один раз я дерзнула написать ему следующее:
"Читаю 15-ый номер "Nota Bene". Прочла эссе об Эткинде, совершенно запредельное по стилистическому блеску и многомерному подходу к объекту исследования. Еще читаю абсолютно до этих пор мне неведомое - об истории создания военной индустрии при Сталине, от чего, как это мне самой ни удивительно, тоже не оторваться, так живо и блестяще это изложено. Но впервые за год я наткнулось на пару публикаций, которые показались мне не соответствующими заданной редактором и издателем планке. Одна вещица – беседы израильских «сверхгуманистов» с палестинским врачом-психиатром. И полагаю, что при всей открытости Вашего издания разным мнениям и вкусам, этот разговор, в котором покладистые либеральные евреи так робко, невнятно и беспомощно отбиваются от наглых вопросов арабского эскулапа, принадлежит все-таки другому изданию, откровенно «левацкому». Другая – дневники бойкой израильской дамочки, в которых она щеголяет свободным обращением с табуированной лексикой, а также с такими животрепещущими темами, как multiple orgasm и гомосексуализм. Есть нечто в ее лексиконе в сочетании с намеренно развязной интонацией, что невольно приводит на ум «интеллигентную девушку» по имени Фимочка Собак, т.е. очень неплохо, и даже завлекательно-развлекательно, но как бы не «к лицу» Вашему изданию. Простите, Эдуард, что «вставляю свой пятачок» с мнением, которое никто не просил меня высказывать. Но мне подумалось, что именно мнение одного рядового читателя и может быть в какой-то степени интересным для Вас, хотя бы для определения того, что у нас называют “Target User”. Вместе с тем, я уверена, что найдутся читатели, которым именно эти две вещицы покажутся как раз самыми любопытными в номере".
Кузнецов мне ответил таким замечательным образом, что навечно отбил у меня охоту давать советы редакторам. Он написал: "Спасибо за мнение. Которое - дань почтенной российской традиции: всякий журнал (и газета) должны быть "с направлением", то бишь партийным. У меня один критерий: интересно или нет. А "направление" у меня для домашнего пользования".
Случалось ему отвечать и покруче. В Израиле на встрече с читателями его любимого "позднего ребенка" произошел такой «обмен»:
- Эдуард Соломонович, а Вам не кажется, что Ваш журнал несколько суховат?
- Кажется. Но мой журнал не женский половой орган, поэтому я не считаю это качество его недостатком. (Ответ прозвучал молниеносно. Если бы ни две отсидки, Кузнецов мог бы сделать карьеру в КВН).
Так, "Остапа несло". А вообще пора сказать, что все эти ностальгические и грустные мысли о феномене и умирании русского "толстого журнала" навеяла на меня бандероль, полученная третьего дня из нью-йоркской редакции еще одного русского "толстяка" по имени "Слово/Word", в котором опубликовано мое эссе о "бабе Лере" (Новодворской) . Редакция "Слово/Word" находится в Нью-Йорке еще с довлатовско-бродских времен, и по слухам, никто иной, как Бродский с Довлатовым, стояли в свое время у истоков этого издания, у которого вызывающе экстравагантный для толстого русского журнала дизайн обложки. И не только дизайн, но и имя редактора, которого зовут ни больше, ни меньше как Александр (Александрович) Пушкин. Он "пра-пра-правнук "нашего всего".
Не затухающая с годами любознательность заставила меня задать редактору вопрос, от кого из детей Пушкина ведет он свою родословную: от "Машки, Сашки, Гришки или Наташки". Оказалось - от "Сашки". Александр Пушкин предложил мне зайти в Русский Журнальный Зал и самой разобраться в его довольно-таки запутанной родословной. В процессе чтения я поняла, что по теме "потомки Пушкина" у меня имеются большие пробелы. Может быть, кому-то из вас тоже будет увлекательно прочесть в Слово-Вордовской публикации обзор А. Адамова "Ветвь" о шести поколениях Пушкиных ведущих свой род от "Сашки"?
К слову сказать, по молодости я страстно, как и подавляющее большинство советских инженеров с гуманитарным уклоном, увлекалась пушкинистикой. Возможно, в исследованиях Лотмана или Жирмунского меня особенно привлекало полное отсутствие ссылок на проблему аварийного включения резерва. К тому же, суждения о руководящей роли партии редко выходили в этих пушкинских штудиях за рамки предисловий.
В любом случае, почти не лукавя против истины, я могу теперь хоть в неспешной филологической беседе, хоть на ходу в самом пустяшном разговоре кинуть небрежно: печатаюсь, мол, у Пушкина, Александра. Не в "Современнике", правда, и не у "самого". Тем не менее, субординацию прошу соблюдать соответствующую...
После этого шутейного призыва нужно ставить последнюю точку, да вот только "Современник" требует другого финала. Ведь тут соблазнительно, начав именно с "Современника", основанного в 1836 году Пушкиным, предпринять экскурс в историю русской журналистики. По смерти Пушкина "Современник" перешел в руки его близкого друга Вяземского, а через десять лет попал к Некрасову и Панаеву, под чьим водительством и пребывал до 1866 года, пока не был закрыт личным распоряжением императора Александра II. За тридцать лет на страницах "Современника" были опубликованы авторы, которые составили цвет и славу русской словесности. От Гоголя, Баратынского и Тютчева, через Толстого и Тургенева, до Салтыкова-Щедрина и Глеба Успенского. А какая там была великолепно-скандальная и поучительная история с некрасовской одой "Муравьеву-вешателю"! Некрасов, как он сам полагал, исключительно ради блага своего детища и опубликовал в нем эту злополучную оду, за что вся либеральная Россия, не разбираясь в мотивациях бедолаги-редактора, от него отвернулась. И каких же душевных мук, скольких же лет страшного душевного раздора это ему потом стоило!
Соблазнительно было бы предпринять такой экскурс, слов нет, но надо же и "на потом" что-то оставить...
Комментарии
Отмирание толстых журналов или плоды всеобщей грамотности ...
Добрый день!
В советское время и при самодержавии в ещё большей степени устремление продвинутых людей к знаниям естественно вынуждало людей учить грамоту, читать литературу. Понятно, что такое просвещение не могло существовать без чтения истинной литературы в качестве образцов для подражания, что приводило людей к постижению смысла жизни, то есть к философским размышлениям, попутчикам "высокой" литературы да и всего искусства.
Но необходимость обучать поголовно весь народ грамотности для вдалбливания в их головы ортодоксальных зазубренных истин, как единственно верного коммунистического учения, подменило методичные философские размышления на механическое заучивание абстрактных оторванных от жизни правил. Это было нужно для правильного писания с точки зрения экзаменационных комиссий, которым в свою очередь диктовала тексты советская власть в лице многочисленных внешних и внутренних цензоров.
В те годы оказались востребованны толстые литературные журналы, основанные пробившимися (и прибившимися ко) во власти литераторами разных времён, стремившихся просвещать народ вопреки сопротивлению цензуры. Врождённое чувство позволяло им издавать в вверенных им в распоряжение редакциях нечто совершенно крамольно-откровенное, что было абсолютно не доступно массе людей через официальные источники информации.
С падением СССР и Российской Империи власть потеряла тотальный контроль над СМИ, что направило большинство вполне невежественного народа, несмотря на всю их грамотность, от философской сложной литературы и искусства к развлекательной и обучающей. Они, естественно, заполнили свой отдых и быт только тем, что либо дарило чувство наслаждения, либо позволяло зарабатывать деньги. Так развивается капитализм, ничего не поделаешь. Вот только в СССР не осталось иммунитета развитых национальных культур, которые бы могли активно сопротивляться влиянию мирового шоу-бизнеса и масс-культуры в сознании толпы, поэтому наш народ массово "подсел" на иглу развлечений ... И этот процесс, как мне кажется, уже нельзя остановить. Он приведёт все народы России к ассимиляции европейской культурой. Ясно, что в этом случае всё отличное от западной культуры обреченно на вырождение и отмирание.
Разве что благодаря современной российской политике России снова не введёт тотальную цензуру, отгородившись от всего мира "железным занавесом", что представляется мне ещё более печальным, чем ностальгия по толстым литературным журналам ...
С уважением, Ержан Урманбаев.
Добавить комментарий