Этот рассказ синтез четырёх разных наиболее точных историй-воспоминаний о депортации, которые мне передали мои знакомые (бывшие одноклассники, однокурсники), когда я решила написать текст на данную, для многих людей болезненную тему. Когда рассказ был готов, я отправила его людям, пережившим эту трагедию, от которых получила достоверную информацию, чтобы они перечитали, нигде ли я не ошиблась, т.к. желала создать максимально реалистичный текст.
Народ, подобно ребёнку, может только плакать
или смеяться. Легко различить, радуется ли он или
страдает. Но чему он рад и что у него болит —
часто трудно узнать.
Л. Берне
Апрель. Природа пышно расцветает, окончательно стряхивает с себя признаки ушедших холодов, не зная, что продолжается война. Благоухают цветы, вперемешку с запахами гари и пороха врываются в человеческое сознание, пробуждая в людях желания любви наперекор смертям и ненависти. Девушки ожидают, когда приедут в отпуск юноши и братья, женщины по несколько раз на день выглядывают мужей и сыновей.
В Фотисалу прибыли советские военные — излишне серьёзные и хмурые: зачем? — никто не знал. Даже искренние девчачьи улыбки не могли развлечь или заинтересовать солдат. Спустя два дня мужчины в военной форме поставили в центре деревни стол и принялись собирать с жителей деньги на поддержку армии. Люди без сожалений отдавали последние гроши, ведь это поможет родственникам, которые находятся на фронте. Местные быстро свыклись с присутствием чужаков. Фотисала жила в привычном ритме, как и большинство крымских поселений. Солнце припекало, сбор средств, продолжавшийся всю неделю, подошёл к концу. Утром в дом Сабри пришли, чтобы уточнить состав семьи. «И на кой им сдалась перепись населения, когда война? — подумал дед». Сегодня количество людей одно, завтра иное.
— А зачем вам? — всё же поинтересовался хозяин.
— Получили приказ подготовить списки тех, кто пойдёт учиться в школу, — ответил мужчина в форме так, будто отгонял от себя осу.
Но этим дело не закончилось: работоспособных селян одного за другим вызывали в военкомат. Дед сказал внучке Ревиде, чтобы отсиделась дома, но девушка, считая себя достаточно взрослой и здоровой, фыркнув, пошла отметиться. Не минуло и пяти дней, как всех, чьи фамилии были занесены в списки, посадили в вагоны, и поезда отправили на лесоповал и в шахты. Кто-то оказался в Туле, кто-то в Костроме. Дед не понимал, что скажет сыну, когда он вернётся домой. Как мог не уберечь Ревиде, пока тот воевал? Но ведь девчонка упрямая, как дикая коза! Не приковывать же её цепью к забору.
Восемнадцатого мая в четыре утра раздался настойчивый стук в дверь, Сабри обрадовался: наверное, сын вернулся! Но на пороге стояли военные:
— Что ж это, эвакуация? — поинтересовался испуганный дед.
— Депортация! Татар объявили изменниками родины.
Старик побежал будить детей:
— Собирайтесь, быстрее! Нас выселяют!
Сабри заторопился в сарай и выкопал схороненные под землёй драгоценности: дед берёг их на чёрный день, и вот он настал… Спрятав их на теле — в бельё, вышел на улицу и увидел десятки людей, которые с чемоданами и сумками уныло плелись по дороге под конвоем солдат, вооруженных автоматами. Женщины рыдали. Наиболее бойкий сосед пытался сопротивляться:
— Никуда я не поеду! По какому праву? Тут жил, тут и умру!
Военный ничего не ответил, взвёл курок и выстрелил тому в голову. Наступила тишина, даже сверчков не было слышно. Селяне задвигались быстрее. В страхе Сабри торопил жену, невестку и детей. «Что же это? Ошибка какая-то? Такого просто не могло быть! Выселять из домов людей! За что?» — проносились в его седой голове мысли. Крымских татар собрали на деревенской площади, словно отару, вокруг оцепили живой изгородью из солдат с оружием в руках. Изгнанники не знали, что их ждёт, но боялись хоть что-то спросить, дабы не получить пулю в лоб. Наиболее уставшие сельчане опустились на сумки, а кто-то — просто сел на землю.
На рассвете «изменников» начали сажать в грузовики и вывозить, разделяя семьи: мужчин загоняли в одну машину, их детей и жён в другую, но не всех, уж очень большой поток людей. Семейства перемешались. Братья и сёстры, до недавнего времени спокойно спавшие в кроватях в соседних комнатах, теперь ехали отдельно друг от друга в неизвестность, большинство, оторванные от родителей. Кто-то застонал: у женщины начались роды! Она так кричала, что дед затыкал дочке уши, дабы ей было не так страшно.
Сабри с девочкой оказался на станции между Симферополем и Бахчисараем. Его жену с невесткой высадили на станции Сюрень, а сыновей в самом Бахчисарае. Люди разыскивали друг друга и не находили. Когда откинули брезент, старик увидел под ногами кровь и знакомое напряжённое лицо женщины, которая держала на руках новорождённого ребёнка. В обед всех погрузили в грузовые вагоны поездов и закрыли двери. Железо раскалилось на солнце, внутри стало душно, как в чистилище. Кислород и свет проникали внутрь через одно лишь окошко, напротив которого, в луче был виден одинокий полёт свободной пыли. Не хватало воздуха, люди теряли сознание. А поезд двинулся лишь спустя несколько часов. Младенец беспрерывно кричал, мать крепко прижимала его к груди, пытаясь успокоить. Кто-то стоял, кто-то лежал, некоторые сидели на корточках, не придавая значения боли в ногах. Но в глазах даже маленьких детей отражался ужас и непонимание того, что происходит.
Миновали Чонгар. Сабри заплакал, хоть и негоже мужчине проявлять слабость, только невмоготу оказалось сдержать боль. Хотелось есть. Младенец прекратил кричать, скорее всего, уснул. На станции людей выпустили на улицу. Они не могли надышаться! Те, у кого были припрятаны деньги, покупали в магазинах еду. Сооружали из камней мангалы, разводили огонь и готовили картофель, кашу, чтобы хоть чем-то накормить ребятню. Дед сварил картошку в мундире и отдал дочке. Он не переставал думать о жене и других детях, надеясь, что они ещё встретятся в конечном пункте назначения.
Так прошло несколько дней. В вагоне воняло мочой, давно немытыми телами и ещё чем-то туманно знакомым. Новорожденный стал странно спокойным. Мать накрыла его с головой и вот уже сутки не раскрывала, не подносила к оконцу подышать. Когда сидевший рядом мужчина не выдержал смрада и развернул младенца, то увидел уже посиневший труп, который в Саратове еле вырвали из женских рук. Месяц назад муж несчастной погиб на войне, ребёнок — единственное, что у неё оставалось. Похоронить не смогли, так как не было времени рыть яму. Из соседнего вагона под вопли вынесли тело бабки и оставили в корыте для коней. Сабри же вынул золотое кольцо и обменял на ведро каши с рыбьим жиром. На этом и продержались всю неделю.
Истощённые люди чесались до крови, завелись вши. Женщина, утратившая смысл жизни, что-то непрерывно нашептывала, похоже, тронулась умом. Сабри пытался не сбиваться со счёта дней, дабы не лишить себя возможности следить за временем. В начале июня они прибыли в Катакурган. Всех раздели, стали отмывать в бане, вещи забрали — на дезинфекцию. Часть одежды сжигали вместе с документами. Уже чистыми изгнанников повезли в другой район, где ожидала милиция, и стояли наготове повозки. Наконец-то люди могли хотя бы свободно вдыхать чистый воздух. Огласили списки, кто и куда последует дальше. Девочку от Сабри забрали, а самого отправили в колхоз. Дед, стиснув зубы, не вымолвил ни единого слова, когда от него отнимали дочь, разве ей станет легче, если его убьют? Он её найдёт, обязательно отыщет и сыновей, и жену, они вместе вернутся домой!
На рассвете Сабри увидел абрикосовые деревья, накинулся на фрукты и ел, сколько хотел, запивая водой из арыка. Распространилась дизентерия с тифом. Люди умирали в больницах, но не всех взялись лечить. Старик, хоть и медленно, поправлялся, потому как несмотря ни на что, должен был разыскать семью. Спецпоселенцам не разрешали ходить на похороны, провожать в последний путь умерших, но некоторые отчаянные убегали с работ и время от времени присутствовали на погребении земляков. В пост Ораза мусульман принуждали пить воду. Вытерпеть все издевательства было свыше человеческих сил, многие погибли. Деду несколько раз за нарушение комендантского часа давали по пять суток тюрьмы. Следовало каждую неделю ходить отмечаться (своеобразный учёт кто жив, кто мёртв), но идти лишь одной дорогой. Пока запомнили путь, некоторых спецпоселенцев расстреляли, обвинив их в попытке к бегству.
Дети, оставшиеся после уютного дома в одиночестве в незнакомой деревне, ходили в рваной одежде, босые и голодные. Работали в кузнице, а ночами плакали от боли в руках. Однажды Сабри увидел, как мальчишка, бродя по улице, поднял с земли кость. Оглянувшись кругом, никто ли не видит, принялся её глодать, уже не думая, что она могла оказаться человеческой. Тогда старик взял кусок хлеба, который должен был съесть на ужин, и отдал мальчику. Людей становилось всё меньше, уже некому было хоронить погибших.
Между колхозами было не больше десяти километров, но спецпоселенцам не позволяли покидать границы своей местности, чтобы помешать воссоединению семей. Соседа Сабри сажали по меньшей мере десяток раз за нарушение правил, а у каждого начальства приказы различались. И однажды, когда приехали, чтобы вновь его забрать, тот вышел к военным, облившись бензином, чиркнул спичкой и вспыхнул, словно факел. Люди кинулись к нему, принялись тушить. Мужчина помер в больнице от многочисленных ожогов, счастливый от того, что, наконец, свободен! Молодая мать, оказавшаяся во время переселения со стариком в одном вагоне, не выдержала горя от потери единственного ребёнка, разорвала платье, скрутила тугую верёвку и повесилась на дереве.
Со временем содержание людей стало менее жестким, и Сабри смог разыскать часть родственников. На тот момент из восьмидесяти семей, которые попали в колхоз, осталось лишь шесть, спустя год им позволили оттуда выехать. Жена старика умерла от воспаления легких, её не позволили лечить, а невестка скончалась от тифа. Два сына отошли к Аллаху в детских домах. Когда старший вернулся с войны, узнал, что у него больше никого нет, а сам он изменник родины, которого следует уничтожить как фашиста. Из всей семьи их осталось трое. Но Сабри не переставал надеяться, что кто-то мог напутать, и его родные живы. До последнего вздоха он искал детей и жену, мечтая о том, как им вместе разрешат вернуться в Крым.
Добавить комментарий