Константин Тарловский, ветеран Великой Отечественной войны
«Мое военное детство» - это не совсем точное название, потому что в те годы мое детство закончилось.
Война застала меня в Ялте, куда я приехал к маме на летние каникулы. В остальное время я жил с бабушкой и дедушкой в Архангельске, а мама жила и лечилась от туберкулеза в Ялте.
В 1942 году, после двух эвакуаций – из Ялты в Теберду и из Теберды в Архангельск, я вновь оказался у бабушки с дедушкой. К тому времени дедушка уже болел и семья приняла решение переехать в Киров, где жила Хая Соломоновна, мамина родная сестра, с двумя детьми – Люсей и Гришей. Ее муж, Петр Алексеевич Марьин, воевал на фронте. Семья Марьиных занимала две смежные комнаты в четырехкомнатной коммунальной квартире. Таким образом, после нашего переезда нас оказалось 6 человек. Мы с бабушкой и дедушкой поселились в одной комнате, а тетя Хая с детьми – в другой.
Зимой 1943 года мы получили известие, что моя мама погибла в оккупации в Теберде. Папа находился в ГУЛАГе, и все мы понимали, что он оттуда уже не выйдет. Так стало ясно, что мне надеяться не на кого, что мне предстоит самому заботиться о себе. По окончании пятого класса я оставил школу и начал самостоятельно зарабатывать на жизнь.
Я устроился в строительно-монтажное управление № 1 Народного Комиссариата Боеприпасов, расположенного в районе завода Сельмаш. Меня определили слесарем в гараж. Среди прочих видов работ, мне приходилось ремонтировать тормозные колодки у грузовиков. Сейчас такие работы никто не делает: вышедшие из строя тормозные колодки заменяют целиком. В то время не хватало запчастей, поэтому приходилось использовать старые. Я менял накладки, для чего сначала вручную изготавливал заклепки, просверливал дырки и приклепывал новые накладки на старые колодки. Кроме меня, эту работу в нашем гараже больше никто не делал. Еще я запиливал головки на болтах, чтобы получился шестигранник, поскольку болты у нас точили на токарных станках из круглого прутка.
Будучи подростком, я работал по 8 часов в день с одним выходным в неделю. Взрослые же во время войны работали по 12 часов без выходных. Когда мне исполнилось 60 лет, мне назначили пенсию, засчитав один военный год за два. Это логично – сейчас подростки не работают по восемь часов в день. Кроме того, я работал в тяжелых условиях, голодал. Но через несколько лет вышло постановление правительства и подобный расчет отменили, год работы в войну не удваивался. В результате мне стало не хватать стажа для полной пенсии, поскольку еще вычли годы, когда я учился в училище и в институте. Парадокс: я работал с 13 лет, а стажа не хватило. Пришлось мне уже на пенсии устраиваться на работу вновь, чтобы выработать стаж.
До работы я добирался пешком, поскольку в войну городского транспорта не было: один час туда, один час обратно, один час на обед. И восемь часов у верстака. В 1943 году открылись вечерние школы рабочей молодежи, и я пошел доучиваться. Занятия в школе проходили по вечерам, после работы, 3 раза в неделю по 3 часа, поэтому я всегда был не выспавшимся и усталым. И голодным.
Мне было трудно стоять у верстака целый день, очень уставали спина и ноги. Взрослые мужики время от времени усаживались и устраивали перекуры. Я тоже решил с ними отдохнуть: оставил работу, сел рядом с ними, но не курил. Мастер начал ругаться: пришел работать – так работай! Я попытался возразить, что мужики же отдыхают, почему я не могу с ними посидеть. «Мужики не отдыхают, а курят!» - ответил мастер.- Просто не работать нельзя, можно только на перекур прерываться». Пришлось мне начать курить, чтобы выдержать 8-часовую смену. Курил я самосад – махорку, свернутую в газетный листок. Махорку я покупал на привокзальном рынке по пути на работу. Большой стакан стоил 250 рублей, маленький 120-150 рублей. Я покупал маленький стакан, и мне хватало на 2-3 закрутки. Я долго скрывал от бабушки с дедушкой, что курю. Курить я бросил под 80 лет, когда врач мне сказал: «Либо жить, либо курить». До этого я несколько раз предпринимал попытки бросить курить, но каждый раз срывался.
На работу я ходил мимо вокзала. На привокзальной площади недалеко от перрона находилась поликлиника. Зимой, по утрам, проходя мимо этой поликлиники, я часто видел штабеля трупов. В штабелях было 3-4 слоя по 4 человека. Людей выгружали с проходящих поездов – это были те, кто умирал от ран или просто от голода.
Я обедал в заводской столовой. Люди были постоянно голодные и съедали все подчистую, никто не оставлял в миске ни крошки. А после нас приходили дистрофики – доходяги, те, у кого уже не было сил работать. Они подходили к пустым мискам, из которых мы уже все съели, и пальцем выскабливали стенки, а потом эти пальцы облизывали.
В войну с продуктами было плохо, все голодали. За работу давали не деньги, а карточки на продукты. Главным мерилом была хлебная карточка, а далее все продукты рассчитывались от нее.
Бабушка как иждивенец получала 300 граммов хлеба в день, дедушка был рабочим на гражданском авторемонтном предприятии и получал 600 граммов, Гриша с Люсей как дети получали 400 граммов хлеба. Тетя Хая сначала получала 600 граммов, потом ее назначили мастером на заводе и она стала получать 800 граммов хлеба. Я как работающий подросток получал карточку на 800 граммов хлеба в день. Если же я выполнял норму выработки, то мне давали дополнительный талон на 200 граммов хлеба за каждый рабочий день, и в неделю получалось около килограмма. Я также получал карточку на постное масло и карточку на килограмм сахара в месяц. Однажды мне вместо сахара дали пряники. Причем, к моему великому счастью, дали не килограмм, а три килограмма пряников. Я в военные годы был постоянно голодным и, получив эти пряники, съел их сразу все. Последние пряники я доедал с трудом, так как живот был уже полный, но все равно чувство голода не проходило.
День, когда мы узнали об окончании войны, был и остается одним из самых счастливых дней в моей жизни.
Всю информацию мы получали из газет и из радио. Радио было проводное, и по нему передавали только новости. Его включали утром на целый день, а на ночь вилку просто выдергивали из розетки. В ту ночь кто-то, видимо, не выключил радио. Я проснулся в ночь с 8 на 9 мая от сильного стука в стену – соседи узнали об окончании войны и разбудили весь дом. В нашем двухэтажном доме было два подъезда, в каждом подъезде проживало по нескольку семей. Многие соседи плохо знали друг друга, поскольку все работали с утра до ночи, а дома только отсыпались. Но тут все собрались в одной большой квартире и организовали стол. С продуктами было очень плохо, но люди принесли все, что у кого было, никто ничего не жалел для этого застолья. Мы сидели до утра, радовались, обнимались, праздновали начало мирной жизни.
Утром бабушка отправила меня на главпочтамт, чтобы отправить телеграммы родственникам в Архангельск. Погода была скверная: холодно, дождливо, пасмурно. Но несмотря на это, на улицах было полно народу. Все люди улыбались, поздравляли друг друга, обнимались, целовались, хотя и не были знакомы. На главпочтамте собралась огромная очередь – все спешили поздравить родных и знакомых с этим великим днем. Обычно люди в очереди бывали раздраженными, торопили друг друга, бранились. Но в этот раз никто не ругался, все были необычайно взволнованы, обнимались и радовались.
Тогда не звучало слово ПОБЕДА. Когда немцев вытеснили с территории СССР, всем уже стало ясно, что мы победим. Все ждали именно окончания войны. В 1945 году мы праздновали окончание войны, радовались, что больше не будут убивать, что солдаты вернутся с фронтов домой, что кончится голод и начнется мирная жизнь.
Радость была яркая, искренняя. Я больше никогда в жизни не видел, чтобы люди так радовались.
Добавить комментарий