Не найдя на канале КУЛЬТУРА ничего особенно интересного, я стала искать на своем компьютерном экране материалы других каналов. На одном из них увидела имя: Анна Каменкова – и решила передачу посмотреть, актрису эту я знаю и люблю еще по прежним ее работам. Запомнился сериал «Солнечный ветер» (1982, реж. Ростислав Горяев), где она сыграла женщину-ученого Надежду Петровскую.
А еще - врезалась в память ее Верочка из тургеневского «Месяца в деревне», поставленного Анатолием Эфросом в 1977 году в театре на Малой Бронной. Видела телевизионную версию спектакля, снятую в 1983 году, с замечательным оформлением Дмитрия Крымова и великолепной игрой актеров, где Каменкова играла вместе с Ольгой Яковлевой, Олегом Вавиловым, Леонидом Броневым...
На передаче Анна рассказывала о своей жизни. О рано умершей матери, о сложной натуре отца, с которым ей пришлось жить с 9 до 17 лет. На экране возникла фотография человека явно еврейской внешности. Анна сказала, что отец был педагогом, погруженным в свою работу, что в квартире было полно книг... И я вспомнила...
Семен Абрамович Гуревич.
Учась на первом курсе Московского Педагогического института имени Ленина (ныне университет), мы с сестрой регулярно посещали Педагогический семинар учителей-словесников Москвы в Институте содержания и методов обучения. По странной случайности институт этот находится в нескольких шагах от нашего нынешнего дома на улице Чаплыгина – на углу Жуковского и Макаренко. Ну а в те времена, в годы студенчества, жили мы от него далеко, на Перовской улице, к тому же, метро там еще не было, и приходилось ехать автобусом до метро Измайловский парк или Семеновская, откуда с пересадкой добираться до метро Кировская (ныне Чистые пруды), а потом идти пешком по Чистопрудному бульвару мимо театра «Современник» до пересечения с коротенькой и узенькой улицей Макаренко. Полтора часа в один конец.
Семинар вел добрейший и милейший человек Николай Иванович Кудряшев. Он нас на него и пригласил. Дело в том, что мы разрабатывали программу нового факультатива по «Поэзии пушкинской поры» и с нею ездили к некой ученой даме в Институт содержания и методов обучения. Позднее она взяла наши разработки и передала своей аспирантке, которая, воспользовавшись материалом, даже не упомянула нас в своей диссертации. Поступок, согласитесь, не слишком честный. С этой же дамой был у меня связан еще один эпизод, и тоже малоприятный.
Когда лет через девять, в том же институте я защищала диссертацию по изучению в школе грузинской, армянской и среднеазиатской поэзии древних веков, оказалось, что ученая дама, кроме всего прочего, занимается и литературой народов СССР. К ней на отзыв попала моя диссертация, и она потребовала, чтобы я изъяла из нее всю критическую часть. В этой части критиковалась ее программа.
Пришлось расплести уже переплетеную диссертацию и изъять критику. Пошла я на это ради сохранения остального, что было для меня намного дороже. Диссертация была защищена, но неприятный осадок остался. Вот помню до сих пор. Ну да бог с ней, с ученой дамой, "тайной недоброжелательницей". Упомянула я ее только потому, что в том же секторе работал и даже его возглавлял милейший и добрейший Николай Иванович Кудряшев, испытывавший к нам с сестрой необъяснимую симпатию. Он нас пригласил на свой семинар, невзирая на то, что мы были студентками-первокурсницами, а в семинаре участвовали лучшие словесники столицы, корифеи педагогического дела. Штучный интересный народ!
Впечатления тех дней незабываемы. Мы с сестрой сидели тихо, как мышки. Ни разу не выступили, не вступили в спор или дискуссию. Мы были оглушены красноречием, умом, блеском многих участников семинара. И главными героями этих высоких педагогических сходок были двое. Имя первого я уже назвала - Семен Абрамович Гуревич. Второй – его ученик, был зримо младше, но также блестящ и великолепен. Это Лев Соломонович Айзерман, он – слава Богу – жив, ему 91 год.
Во все времена евреи были хорошими учителями и врачами. Почему? Трудно объяснить. Но у этого народа всегда была тяга к учительству и врачеванию. История знает многих знаменитых учителей и врачей-евреев. Так что эти двое не были исключением.
Много времени прошло с тех пор, но запомнился веселый, хотя и весьма экспрессивный, спор этих двух «титанов» преподавания литературы. Даже не спор, а легкая виртуозная игра двух мастеров, своего рода перетягивание каната. Хорошо помню, на чем настаивал Семен Гуревич. Педагог всегда в положении укротителя. Или он завоюет класс, или класс будет жить своей жизнью, занимаясь своими делами... Бывает и так, как показано в недавнем фильме "Училка", когда школьники, не уважая учителя, элементарно шумят и не дают вести урок.
Учителя литературы всегда искали способы увлечь своим предметом, вызвать к нему интерес даже у абсолютно "непробиваемых". И вот - система Гуревича. Он шел от интересов своих учеников. Интересуешься техникой, любишь автомобили? Вот тебе задание. Проследи, на чем ездили герои Пушкина, а потом сравни их с героями, скажем, Чехова. А ты мастеришь солдатиков разных армий и разыгрываешь с ними баталии? А не хочешь разыграть Аустерлиц, как он описан у Толстого, или сражение при Бородине со всеми изменениями диспозиции, обнаруженными тобой в романе?
Школьник волей-неволей должен был познакомиться с текстом и, вполне возможно, в дальнейшем входил во вкус. А еще учитель Гуревич помогал ученикам приобретать знания в избранной области, раздавая им книги разных жанров по биологии, химии, географии и космонавтике, - принесенные из громадной домашней библиотеки.
Были и другие – потрясающие – задания.
Учитель приносил на урок томик Шатобриана (почему-то мне запомнился именно этот автор), читал отрывки, просил сравнить их с произведениями знакомых русских писателей. Нет, совсем не интерес ребят к школьной программе был его конечной целью, - смотри шире - интерес вообще к чтению. И не специалиста в конечном счете он воспитывал, а человека эрудированного и широкого.
В сущности он жил литературой. Даже на занятия педагогического семинара он приносил стопки разнообразных книг, удивляя своих коллег неистощимой любознательностью в самых разных направлениях искусства, науки, жизни общества...
Прошло несколько лет. Мы встретились с Семеном Абрамовичем в Московском Институте повышения квалификации учителей, где оба вели спецсеминары. Я – по своей «национальной» теме, поэзии грузин, армян и среднеазиатов, он – посвящал коллег в тайны своей системы обучения.
Всем ведущим семинары была дана возможность представить свою тему. Я выбрала апофатический способ посвящения в свой предмет, иначе говоря, шла от отрицания. В самом деле, школьная программа по литературе не включала произведений «националов», и в сущности учителя, не успевавшие пройти материал «по программе», спокойно могли проигнорировать мою тему. Потому, взяв в помощники Пушкина, я сказала про свой семинар примерно следующее:
Ни богатствами востока он тебя не одарит,
Ни поклонников пророка он тебе не покорит...
Но он даст знакомство с перлами армянской, грузинской и ирано-таджикской поэзии, которые мы, к сожалению, знаем плохо. «Шах-наме» Фирдоуси, "Витязь в тигровой шкуре" Руставели, лирика Николоза Бараташвили, айрены Наапета Кучака и сладостные песни Саят-Новы...
Кто из вас читал эти произведения? А ведь их переводили великие русские поэты - Пастернак, Заболоцкий, Арсений Тарковский, и звучат они по-русски замечательно. Мой семинар даст вам возможность познакомиться с этими вершинными творениями мирового гения и познакомить с ними ваших учеников*. Вот то, что, как помнится, я произнесла в отведенные мне пять минут.
А запомнила я это потому, что сразу после моего выступления ко мне подошел Семен Абрамович Гуревич - и поздравил с таким «вкусным» (слово врезалось в память) представлением. Не ощущала с его стороны никакой ревности или зависти, был он действительно рад, что у коллеги «получилось».
Не знаю, что подействовало на слушателей курсов, но они ко мне пришли. Их было человек 7-8, не больше, но они ходили до самого конца семинара и - как помню – весной в связи с окончанием наших встреч подарили мне грузинский рог для вина.
Через какое-то время мы случайно встретились с Семеном Абрамовичем Гуревичем на улице в районе Чистых прудов. Оказалось, он жил недалеко от Покровки, мы, собственно, соседствовали. Он тут же с ходу предложил мне зайти к нему – посмотреть его библиотеку. От этого посещения осталось весьма смутное воспоминание. Хорошо запомнилось только то, что маленькая квартирка была буквально завалена книгами и газетами, среди которых нужно было «прокладывать дорожки» при передвижении. Как в такой квартире мог ютиться живой человек - бог весть.
Понятно, что молодой девушке жить в этих условиях было тяжело (это я об Анне Каменковой). Библиотека действительно была огромная, но мне, признаться, было не до нее, так подействовала сама обстановка – не человеческое жилье, а настоящая берлога.
Впоследствии я вспомнила это впечатление, когда впервые попала в квартиру Наума Коржавина в Бостоне. Тоже такой же хаос из книг и газет. Потом, правда, после проверки какой-то грозной американской службы пришлось Науму Моисеевичу и Любочке проститься с частью книг, а остальные уложить в шкафы... Уборка и приведение квартиры в порядок заняли очень много времени, без помощников Коржавиным было бы не по силам с этим справиться.
Как-то вместе с Гуревичем я возвращалась на метро из иститута усовершенствования учителей. Он подошел ко мне и стал говорить о дочери, его тогда волновала ее артистическая судьба.
Его тревожило то, что в театр на Малой Бронной пришла молодая энергичная и талантливая Елена Коренева, актриса того же плана, что и Анна Каменкова. Он предвидел, что дочери придется делиться ролями...
Не знаю, случилось ли это на самом деле. Сейчас посмотрела в ВИКИПЕДИЮ и увидела, что в год прихода в театр (1977) Елена Коренева сыграла у Эфроса Верочку в «Месяце в деревне – роль, которую играла Каменкова...
Последнюю встречу с Семеном Гуревичем я запомнила очень хорошо. Она снова произошла в вагоне метро, мы оба стояли у дверей. Семен Абрамович был необычайно возбужден. Он громко выражал свое недовольство дирекцией Института усовершенствования учителей. Чем-то они его задели.
Я была молчаливой слушательницей, сказать мне было нечего. Российское начальство легко обижает и унижает, но и нервы у учителей такие истонченные, что они порой реагируют слишком остро. Такая острая, даже, как тогда казалось, неадекватная реакция была у Гуревича. Его трясло – и мне было страшно за его здоровье.
Больше мы не встречались. Семен Абрамович Гуревич прожил не слишком долгую жизнь, всего 74 года (1912-1986). Денег и барахла не заработал, жил под конец жизни бобылем и бессребреником – один в окружении книг. Не знаю, многие ли сегодня его помнят. Я не была его прямой ученицей, но всю жизнь несу с собой память об этой личности. Личности учителя.
-------
*У меня была разработана специальная система уроков и внеурочных занятий. Скажем, о Руставели можно было упомянуть на уроке в связи с изучением «Слова о полку Игореве», созданном в том же ХII веке, о Фирдоуси и восточных лириках на уроках по Есенину при разговоре о «Персидских мотивах», а армянских лириков легко было связать с творчеством Блока, превосходно переведшего цикл Аветика Исаакяна...
Комментарии
Подумать только! Семён
Подумать только! Семён Абрамович Гуревич преподавал у нас в течение полугода литературу в 9 классе 167 школы тогдашнего Свердловского района Москвы аж в 1948 году! Я прекрасно помню его как потрясающего учителя, который сумел "заразить" нас яркими рассказами о кусочке 19 века... Подтверждаю: он, действительно, завоевал наш класс. Спасибо за замечательный очерк о замечательном человеке.
Читая очерк Ирины Чайковской
Читая очерк Ирины Чайковской «Из воспоминаний. Педагог Семён Гуревич», я подумал: если ученики с благодарностью вспоминают своего Учителя, следовательно, это был умный, тактичный, досконально знающий свой предмет специалист, сумевший увлечь и «заразить» своих учеников «на всю оставшуюся жизнь». Как явствует из текста, именно к таким людям относился Семён Абрамович Гуревич, и можно только позавидовать юным студенткам – будущим филологам Ире и Вере, − попавшим на Педагогический семинар учителей-словесников Москвы, что, безусловно, помогло им утвердиться в правильности выбранной профессии. Из описания обстановки, в которой проходил семинар, живо представляешь себе, как талантливо, нестандартно строил Семён Абрамович своё общение с учениками.
На жизненном пути каждого из нас встречались недоброжелатели, и, чем выше поднимаешься по служебной лестнице, тем более яростное и озлобленное сопротивление ты встречаешь, особенно, если к этому примешивается национальный фактор. Приведённый автором эпизод с защитой диссертации – лишнее тому подтверждение.
Я полностью согласен с мыслью, высказанной госпожой Ириной Чайковской: «Во все времена евреи были хорошими учителями и врачами. Почему? Трудно объяснить. Но у этого народа всегда была тяга к учительству и врачеванию. История знает многих знаменитых учителей и врачей-евреев», в чём многим из нас не раз приходилось убеждаться.
Для меня очерк особенно интересен и тем, что в нём упоминается ученик Семёна Абрамовича Гуревича − замечательный учитель русского языка и литературы Лев Соломонович Айзерман.
Дело в том, что родители моей жены – Белла Натановна Веселер и Лев Львович Либерман – на протяжении долгих лет дружили со старинной московской еврейской семьёй Ады Михайловны Косой и Германа Ефремовича Крестмейна. В их уютном доме в Фурманном переулке, дом 16 мы часто собирались по праздничным дням. Самым главным праздником был День Победы, в нынешнее время опошленный властями до невозможности. Несмотря на уверения антисемитов, что евреи не воевали, среди фронтовиков, собиравшихся за столом, большинство, включая хозяина, были таки евреями.
Именно там мы познакомились с Лёвой Айзерманом – «добрым приятелем» брата хозяйки дома Юрия Косого.
В жизни мне не раз приходилось встречаться с интересными людьми, и Лев Соломонович, безусловно, относится к их числу. Прекрасная русская речь, безукоризненная логика, талант публициста – статьи в журналах «Новый мир», «Знамя», «Континент» говорят сами за себя.
Судьбе было угодно распорядиться так, что наша дочь Марианна, будучи ученицей седьмого класса, общалась с Львом Абрамовичем, который преподавал в её школе. Не получив ответа на вопрос, связанный с поэмой Пушкина «Евгений Онегин» от своей учительницы русского языка и литературы, Марианна напрямую обратилась к Айзерману,
− Лев Соломонович, здравствуйте. Вы меня, конечно, не помните, но мы с Вами встречались в доме на Фурманном переулке. У меня к Вам такой вопрос….
Изумлённый педагог дал подробнейший ответ и рассказал об этом случае в компании наших друзей.
Пользуясь случаем, хочу вспомнить замечательных учителей математики евреев – Льва Львовича Либермана, Ефима Григорьевича Крейдлина, Рауля Натановича Гринберга, Семена Григорьевича Токаря, Наума Борисовича Сенкевича, честно трудившихся в средней школе всю свою жизнь.
Ещё раз благодарю автора за прекрасный очерк.
С уважением, Лев Гуревич.
Добавить комментарий