Игра в подкидного дурака с вождем — 2

Опубликовано: 20 июня 2003 г.
Рубрики:

      (Окончание, начало)

      В своё время, в 1926 году, на вопрос следователя ОГПУ, «почему не пишете о крестьянах и рабочих?», Булгаков ответил: «На крестьянские темы я писать не могу, потому что деревню не люблю... Из рабочего быта мне писать трудно, я быт рабочих представляю себе хотя и гораздо лучше, нежели крестьянский, но всё-таки знаю его не очень хорошо. Да и интересуюсь я им мало... Я остро интересуюсь бытом интеллигенции русской...; Судьбы её мне близки, переживания дороги».

      В письме Правительству СССР от 28 марта 1930 года Булгаков писал: «...Попыток... сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет». В этих словах писателя — ответ и на вопрос, почему не удалась пьеса о рабочем движении, о молодом Сталине.

      Горькому — горьковское, Булгакову — булгаковское...

      Отметим, что в литературоведении делались многочисленные попытки затушевать вопрос о компромиссах Булгакова. В книге «Жизнь Булгакова «Дописать раньше, чем умереть». М. 2000, Виктор Петелин утверждает даже, что в пьесе «Батум» автор осуждает «зловредные семена социал-демократических идей» и тех «преступников» (в том числе молодого Иосифа Джугашвили), кто распространяет эти идеи в обществе, в народе.

      Пьеса «Батум» не была разрешена к постановке. Почему? Известно мнение главного персонажа: «Все дети и молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине» (Энциклопедия Булгакова, с. 37).

      По нашему мнению, запрет пьесы «Батум» связан с тем, что Сталина в 1939 году уже не устраивал образ вчерашнего семинариста, молодого революционера периода становления марксизма в России. Ему нужен был образ зрелого вождя, мудрого стратега, разгромившего все походы Антанты и всех врагов партии, в первую очередь, Льва Троцкого; нужен был образ руководителя партии и страны.

      Булгаков опоздал с «Батумом». Вспомним слова прозревшего доносчика Биткова из пьесы Булгакова «Пушкин»: «Не было фортуны ему. Как ни напишет, мимо попал...» Мимо оказался и «Батум».

      Булгаковед Виктор Лосев пишет в предисловии к книге «Михаил и Елена Булгаковы. Дневник Мастера и Маргариты» (Москва, 2001): «Запрещая пьесу, Сталин, как никто, понимал, что и на этот раз он проиграл битву с писателем».

      Если уж пользоваться ратной терминологией, то битву проиграл как раз Булгаков. Это в сказочной традиции побеждает всегда положительный герой. Лучше других, по нашему мнению, состояние Михаила Афанасьевича (которого В.Лосев считает победителем), описал С.Ермолинский, его друг и сосед. (Извините за длинную цитату, но в ней ответ на многие вопросы).

      «Его первое появление у меня после случившегося трудно забыть.

      Он лёг на диван, некоторое время лежал, глядя в потолок, потом сказал: «Ты помнишь, как запрещали «Дни Турбиных», как сняли «Кабалу святош», отклонили рукопись о Мольере? И ты помнишь — как ни тяжело было всё это, у меня не опускались руки. Я продолжал работать, Сергей! А вот теперь смотри — я лежу перед тобой продырявленный... я хорошо понял, о чём он говорит. Он осуждал писательское малодушие, в чём бы оно ни проявлялось, особенно же, если было связано с расчётом — корыстным или мелкочестолюбивым, не говоря уже о трусости.

      Тем беспощаднее он осудил самого себя и говорил об этом прямо, без малейшего снисхождения. В те годы поведение его никем не осуждалось, напротив, оно выглядело вполне нормально и естественно. А теперь, когда я рассказываю, как всё было, мне говорят: не надо об этом...»

      Мнение: «не надо об этом...» — доминирует в литературе о Булгакове до сих пор.

      22 июля 1931 года Булгаков написал письмо Сталину. Нам скажут: письма Булгакова Сталину с этой датой не существует. И будут формально правы: письмо адресовано другу, писателю Викентию Вересаеву. Выскажем предположение: оно предназначалось не только коллеге по писательскому цеху, доброму знакомому В.В.Вересаеву, но и — Сталину.

      Потеряв надежду на почту, на секретаря Сталина Товстуху, Булгаков решился на оригинальный способ «достучаться» до генсека, избрав посредником... ведомство Г.Ягоды... Проанализируем это письмо. Начнём с очень важного, по нашему мнению, замечания Михаила Афанасьевича:

      «Я нахожусь под непрерывным и внимательнейшим наблюдением при коем учитывается всякая моя строчка, мысль, фраза, шаг».

      Как известно, Булгаков не ошибался. Приведём несколько донесений сексотов о Булгакове — о чтении Булгаковым его новой повести «Собачье сердце», 7 марта 1925 года на литературном собрании «Никитинских субботников»:

      ...Вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах...

      ...Всё это слушается под сопровождение злорадного смеха никитинской аудитории...

      Примеров тому, что Булгаков ненавидит и презирает весь Совстрой, отрицает его достижения, можно привести великое множество...»

      Из донесения осведомителя ОГПУ:

      «12.02.1926 года в Колонном зале Дома Союзов состоялся диспут «Литературная Россия». Писатель Булгаков... требовал прекратить «фабрикацию» «Красных Толстых» и утверждал: «Пора перестать большевикам смотреть на литературу с узко утилитарной точки зрения... Надо дать возможность писателю писать просто о «человеке», а не о политике».

      Из донесения 1926 г. о пьесе «Дни Турбиных»:

      «При безусловных художественных достоинствах пьеса никчемна с чисто идеологической стороны. «Дни Турбиных» смело можно назвать апологией белогвардейцев...»

      Из донесения... от 28.02.29 г.:

      «Я видел Некрасову, она мне сказала, что М.Булгаков написал роман, который читал в некотором обществе; там ему говорили, что в таком виде не пропустят, т.к. он крайне резок с выпадами; тогда он его переделал и думает опубликовать, а в первоначальной редакции пустить в качестве рукописи в общество и это одновременно с опубликованием в урезанном цензурой виде».

      Как известно теперь, для слежки за Булгаковым были завербованы и люди из ближайшего окружения писателя. Таким образом, Булгаков предполагал, что его письмо В.Вересаеву будет перлюстрировано, внимательно изучено на Лубянке и доложено Сталину. Способ обращения к генсеку через ОГПУ был опробован Булгаковым в 1930 году, когда он послал письмо следующего содержания:

      «2.04.30. В Коллегию Объединённого Госуд. Политич. Управления. Прошу не отказать направить на рассмотрение Правительства СССР моё письмо от 28.03.1930 г., прилагаемое при этом. М.Булгаков».

      Тогда это сработало. Летом 1931 года, адресуя письмо В.Вересаеву, писатель решил снова попытаться использовать... ведомство Г.Ягоды в качестве «посредника-почтальона». Вот фрагменты письма Булгакова В.В.Вересаеву, которые, на наш взгляд, обращены к генсеку.

      ...«В тот тёмный год, когда я был раздавлен, и мне по картам выходило одно — поставить точку, выстрелив в себя, вы пришли и подняли мой дух...»

      В этих словах — благодарность не только Вересаеву, который в 1929 году помог Булгакову и поддержал его, но и Сталину — за телефонный звонок в апреле 1930 г.

      Далее Булгаков описывает своё положение:

      «...Моя занятость неестественная. Она складывается из темнейшего беспокойства, размена на пустяки, которыми я вовсе не должен был бы заниматься, полной безнадежности, неврастенических страхов, бессильных попыток. У меня перебито крыло... Есть у меня мучительное несчастье. Это то, что не состоялся мой разговор с генсеком. Я исступлённо хочу видеть хоть на краткий срок иные страны. Я встаю с этой мыслью и с ней засыпаю. Год я ломал голову, стараясь сообразить, что случилось? Ведь не галлюцинировал же я тогда. Когда слышал его слова? Ведь он же произнёс фразу: «Быть может, вам действительно нужно уехать за границу?» Он произнёс ее! Что произошло? Ведь он же хотел принять меня?

      ...Поверьте моему вкусу: он вёл разговор сильно, ясно, государственно и элегантно. В сердце писателя зажглась надежда: оставался только один шаг — увидеть его и узнать судьбу... Но упала глухая пелена. Прошёл год с лишним. Писать вновь письмо уж, конечно, было нельзя. И тем не менее этой весной я написал и отправил (письмо от 30.05.1931. — В.С.) Составлять его было мучительно трудно... В отношении к генсекретарю возможно только одно — правда, и серьёзная... Правда эта лучше всего могла быть выражена телеграфно: «Погибаю в нервном переутомлении. Смените мои впечатления на 3 месяца. Вернусь!»

      И всё. Ответ мог быть телеграфный же: «Отправить завтра...» При мысли о таком ответе изношенное сердце забилось, в глазах показался свет... Я написал письмо. Я старался всё передать. Чем пронизан. Ответа не было. Ныне хорошего ничего не жду...»

      Так Булгаков поговорил с вождём «через посредство В.В.Вересаева и... Лубянки». Что касается отношения Сталина к Михаилу Булгакову, то наиболее точно, на наш взгляд, его выразила Лидия Яновская в книге «Записки о Михаиле Булгакове» (1977, изд. «Мория»): «Мы знаем, как неотступно следил за Булгаковым его странный опасный и преданный зритель...» И ещё её слова: «Гегемон» «гипнотически» тянулся к Булгакову».

      Добавим, что дело не только в мистическом тяготении, но и в том, что Сталину талантливый писатель Булгаков был нужен, но... на крепком поводке. Он, Сталин, мог сказать Горькому: «...Вот Булгаков... здорово берёт! Против шерсти берёт! Это мне нравится!» И в то же время — запретить постановку пьесы Булгакова «Кабала святош» («Мольер»). Сталин защищал пьесу «Дни Турбиных» от нападок гонителей, будь то драматург Биль-Белоцерковский или делегация украинских писателей, требовавших снятия пьесы с советской сцены и «крови» автора. И тут же — сказать им: «Булгаков не наш...» Он запретил пьесу «Батум», и в то же время, «разговаривая с Немировичем, сказал, что пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что её нельзя ставить».

      Не вина, а беда Булгакова, что он поверил Сталину, поверил на всю оставшуюся жизнь. 6 марта 1940 г., за несколько дней до смерти Михаила Афанасьевича, Елена Сергеевна записала:

      «...Проснулся... стал говорить: "Я хотел бы, чтобы ты с ним... разговор... Я хочу, чтобы разговор шёл о... Я разговор перед Сталиным не могу вести"».

      Она выполнила просьбу мужа и вскоре после окончания Второй мировой войны, в 1946 году, написала Сталину письмо, где есть такие строки:

      «Умирая, Булгаков завещал мне написать вам, твёрдо веря, что вы захотите решить и решите вопрос о праве существования на книжной полке собрания сочинений Булгакова...»

      Ответа она не получила.

Комментарии

Аватар пользователя Ержан Урманбаев-Габдуллин

 Добрый день!

 Удивительный пример постоянного непрекращающегося ни на секунду поединка между всемогущим вождём и обыкновенным беззащитным писателем. 

 Кто из них победил?

 А разве ответ не очевиден?

 Сталин давно умер и проклят всем цивилизованным сообществом, а М.А.Булгаков издан огромными тиражами и популярен во всём мире, пьесы ставятся во множестве театров, снимаются картины и сериалы ... Его рукописи не сгорели, чего более всего опасался сам М.А.Булгаков, его родня вся пережила годы репрессий и войн ...

 Победил Художник.

 Но почему читатели по сей день судачат о чём-то совершенно невозможном, возвеличивая интеллект невежественного вождя  Сталина до разума гениального писателя?.. Они принимают на веру многозначительные бессодержательные театральные паузы в утверждениях тирана за нечто глубокомысленное, додумывая за него нечто просвещённое, художественное, чего в реальности никогда не было.

 Надо понимать, что Сталин, многократно посещая спектакль "Дни Турбиных", сам себя разоблачает тем, что он пытался вычислить истинное литературное содержание его творений, которое он никак не мог понять. Как и не мог Сталин вслух заявлять об этом своему окружению. Это была тайна вождя, о которой знал ещё только один человек. Это был М.А.Булгаков.

 Пьеса "Батум" не пошла на сцене МХАТ-а не из-за художественных причин, а только потому, что после её премьеры М.А.Булгаков, благодаря лизоблюдству всего чиновного люда Советской России, был обречён стать Главным летописцем вождя всех народов. А это открыло дорогу в печать всем его раннее неизданным произведениям, в том числе роману "Мастер и Маргарита". Последнее стало идеей фикс для М.А.Булгакова при его жизни. И именно понимание того, что роман не будет издан при его жизни стало причиной его отчаяния, а он ощутил себя смертельно раненным, "продырявленным"...

 Но сам М.А.Булгаков прекрасно знал то, что его поединок с тиранок выиграл он. Иначе его рукописи не дожили бы до нас с вами, а его родня была бы истребленна вся.

 Последнее, что я тут вам хотел написать довольно крамольно и оскорбительно, но у меня слишком много свидетельств от первого лица, М.А.Булгакова.

 Главными доносчиками на писателя были сёстры  в девичестве Нюренберг - Ольга Сергеевна Бокшанская-Калужская и Елена Сергеевна Шиловская-Булгакова. И это было хорошо известно М.А.Булгакову.

 С уважением, Ержан.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки