Продолжение. Предыдущая часть 41
Даты в моём календаре
В жизни каждого человека есть важные даты, которые навсегда остаются или должны оставаться в его памяти. Мы отмечаем день своего рождения. Я также отмечаю День моего второго рождения, каким считаю 13 февраля, когда я в 1979 году впервые ступил на американскую землю, уехав из Советского Союза. Памятными датами остаются для меня 17 июня, когда в 1984 году я сдал экзамен на гражданство США, и 12 сентября того же года, когда в половине восьмого утра на бруклинской площади Cadman Plaza я принял присягу и стал полноправным гражданином этой страны.
Я ежегодно отмечаю дни рождения моих родителей. А на день рождения моего сына стараюсь приехать к нему, в какой бы стране и в каком бы городе он ни находился, если нет для этого не зависящих от нас препятствий, какими были первые годы моей эмиграции или военное положение в Польше.
В 1986 году, в апреле, я прилетел из Нью-Йорка в Варшаву, чтобы отметить день рождения сына вместе с ним. Мы ходили по варшавским улицам не как отец с сыном, а как два приятеля, положив руки друг другу на плечи. Сын тогда был ниже меня и ему трудновато было класть руку мне на плечо, но он старался. Я был рад тому, что наши отношения похожи на мои отношения с мамой: мы с ним тоже были прежде всего товарищами, и только потом - отцом и сыном.
Вдруг в нашу жизнь, как и в мировую историю, вошла ещё одна дата: 26 апреля - катастрофа на Чернобыльской атомной электростанции. Я помню панику, какая охватила Польшу. Опасаясь радиоактивного заражения, в школе, где учился мой сын, всех детей поили молоком с йодом. Жителей предупредили, чтобы во время дождя никто не выходил на улицу. Рекомендовали выбросить обувь, в которой ходили в те дни по улицам.
Моя двоюродная сестра, жившая в Минске, срочно отправила детей к своей маме в Раменское, под Москвой. Вывозили детей из Киева. Если бы тогда, в 1986 году, была разрешена эмиграция, выезд из Белоруссии и Украины стал бы массовым. Я далёк от религии, но в тот день я достал из чемодана привезённые на всякий случай из Америки ермолку и талес, помчался в синагогу на Гжибовской площади и там, укрывшись талесом, повторял единственное, что знал: "Шма Исроэйл Адойной Элой-эйну Адойной эход!" ("Слушай, Израиль: Господь - Бог наш, Господь един!").
Обратный билет в Нью-Йорк был у меня на 30 апреля. Маму я застал в очень плохом состоянии. Она ужасно перенервничала из-за чернобыльских событий. Ходить совсем не могла. Был июнь. Начало лета. Всё зеленело, цвело. Я повез маму в каляске по району Манхеттен-Бич, где перед каждым частным домом - лужайки с яркими цветами. Мама смотрела по сторонам, радовалась цветам, щебетанью птиц и произносила, будто прощаясь: "А за шейне велт!" ("Какой красивый мир!"). На следующий день она потеряла сознание.
В больнице лежала в коматозном состоянии. Я каждый день, а то и дважды в день мчался к ней на своей старой, проржавевшей, с разбитым днищем, зелёной машине марки Шевролет Импала, превышая скорость. Я не думал о возможных штрафах, а думал только о том, чтобы мама знала, вернее, чувствовала, что я, как всегда, рядом.
Когда-то, после развода с женой, когда мне разрешалось навещать сына только один раз в неделю, малыш, расставаясь со мной, горько плакал и повторял, как заклинание от всего плохого: "Папа, я тебя люблю и всегда буду с тобой!". Его матери приходилось буквально отрывать малыша от меня. Когда я приезжал к нему вместе с его бабушкой, повторялось то же самое. Но он уже говорил: "Бабушка, я тебя люблю и всегда буду с тобой!" В Америке, когда мы звонили в Варшаву, моя мама всегда заканчивала разговор, повторяя сквозь слёзы, как пароль: "Сашенька, я тебя люблю и всегда буду с тобой!".
И вот теперь, в больнице, сидя возле мамы, лежавшей без сознания с подключённой к ней капельницей, я шептал ей: "Мамочка, я тебя люблю и всегда буду с тобой!" Утром 15 июня врачи вбежали в палату, попросили меня выйти и пытались восстановить работу сердца. А я молча кричал им:"Не мучайте её. Дайте ей спокойно уйти". И она ушла. Ей было 67 лет...
В мой календарь навсегда вошла ещё одна дата: 15 июня. На памятнике я просил выгравировать две свечи, как на старой театральной фотографии, где мама - юная начинающая актриса - в роли еврейской бабушки. Я с детства любил эту фотографию. А на плите я попросил написать на идише ту же фразу, какую мама написала на памятнике мужу, моему отцу, погибшему в Москве в результате медицинской ошибки в возрасте 49 лет. Эта фраза выгравирована на мраморной плите и обращена к небу: "Фар вос а за гойрл" ("За что такая судьба").
На следующий день, в понедельник, у меня по расписанию должна была быть передача на радио "Горизонт". Кто-то советовал мне отменить передачи на несколько дней. По еврейской традиции, надо было держать семидневный траур. Но мама всегда говорила мне, что профессиональный актёр должен выходить на сцену и служить зрителю, что бы в жизни ни случилось. Я знал, что меня ждут радиослушатели, и стал готовить материал для передачи. Наверно, работа помогла мне. И друзья. Их оказалось довольно много. И ближних, и дальних.
"Иерусалим, 1986. Дорогой Саша! Только что из еврейской прессы узнала, что умерла Ваша мама, наша дорогая и талантливая Нина Сиротина. Сердце сжалось... Я её хорошо помню - молодую и красивую, как она приходила к нам на ул. Станкевича, как наши родители о ней тепло отзывались. Помню её на сцене ГОСЕТа... Да что там говорить! С возрастом память становится твоим врагом. Может быть поэтому очень старые люди теряют память - чтобы суметь продолжать существовать... Примите, дорогой, наше искреннее сочувствие, и, если ещё не поздно, припишите к соболезнованию: Баумволь, Телесин".
Последняя прижизненная мамина фотография была сделана для книги The Soviet Jewish Americans, написанной профессором истории Дартмутского колледжа Аннелиз Орлек. Материал для книги Аннелиз Орлек начала собирать в середине 80-х годов, а вышла книга в 1999-м. К моему удивлению, автор поставила мою фотографию на обложку.
Прочитав книгу, я понял, что попал в переплёт не только в буквальном смысле слова, ибо обнаружил в работе профессора истории много фактологических ошибок и неточностей в датах. Вот вам и профессор истории одного из лучших колледжей Америки, числящихся в Лиге Плюща. А потом мы удивляемся не слишком высокому уровню гуманитарного образования в университетах Америки. Но всё равно спасибо автору книги за то, что много страниц посвящено бывшей актрисе Московского еврейского театра Нехаме Сиротиной.
Добавить комментарий