Жизнь и смерть еврейского театра. Факты семейной биографии. Часть 33

Опубликовано: 20 ноября 2017 г.
Рубрики:

Осколки

В первый же год я сдал экзамены по вождению и на скопленные в подработках деньги смог купить довольно приличный фордовский автомобиль Mercury Monarch 1978 -го, то есть прошлого года выпуска. Это была машина красного цвета с кожаным верхом - мой первенец в Америке. Живя в Москве, я не мог скопить даже на "Запорожец".

За рулём своего красавца я чувствовал себя королём. Иногда на радостях превышал скорость. И "допревышался". В декабре, при первом же снеге, я мчался по бруклинской Оушен Авеню. Снежок припорошил скользкую дорогу. Впереди я увидел автоцистерну, которая стояла вторым рядом и заправляла жидким топливом котельную многоквартирного дома.

Я попытался объехать цистерну, выйдя на единственную свободную полосу, но мой автомобиль заскользил к цистерне и врезался в угол этого железного гиганта. Так погиб мой замечательный "Меркюри Монарх". Это была моя первая, но, к сожалению, не последняя автоавария.    

 ...Мои рассказы, выходившие еженедельно в газете "Новое Русское Слово", понравились переводчику Григорию Тительману, и он предложил совершенно бесплатно перевести их на английский.

Мы взялись за работу. Я отправил переводы в американский журнал Present Tense, который с 1973 по 1990 год издавался Американским еврейским комитетом. Там появились мои первые публикации на английском языке. Я даже получил небольшой гонорар, который разделил с переводчиком. До эмиграции Григорий Тительман был учителем английского языка и военного перевода в Киевском суворовском училище.

В Нью-Йорке он создал вместе с Анной Гутник переводческую фирму Titan Translation. Семьи Тительман и Гутник давно дружили и работали вместе. Григорий Ефимович нежно называл Анну Аннушкой, а она его Титом. Отсюда и "Титан". Оба были абсолютными бессеребренниками, влюблёнными в свою профессию, в лингвистику, в английский язык. Они выпускали на кассетах уроки английского языка для эмигрантов из СССР и вели уроки на радио "Горизонт".

Когда Анна переехала из Нью-Йорка в Вашингтон, Григорий взялся за создание сборника американских пословиц и поговорок. Первое издание его сборника, который можно назвать и учебником, и даже энциклопедией, выпустило солиднейшее американское издательство Random House в 1996 году.

В книге было собрано более полутора тысяч пословиц и поговорок, используемых американцами в современном английском языке, с авторскими пояснениями, комментариями и примерами из американской литературы. Григорий Ефимович, который к тому времени стал Грэгори Тайтелманом (Gregory Y. Titelman) радовался выходу книги как ребёнок. Он всегда был улыбчивым, а в тот день, когда сообщил мне о выходе книги, от смеха морщинки у глаз расходились лучиками: 

 - Представляешь, недавний русскоязычный эмигрант стал автором такого собрания народных американских пословиц и поговорок, какого в Америке ещё не было! Разве это не чудо?

 Ещё большим чудом стало то, что в 2000-м году Random House выпустил второе, дополненное издание, в котором насчитывалось более 1600 пословиц и поговорок, плюс 10 тысяч примеров различного их использования. Грэгори Тайтелман проделал гигантскую работу, которая получила очень высокую оценку читателей. Всего у Тайтелмана вышло 5 таких сборников, которые издательство назвало словарём. Я горжусь тем, что именно Грэгори занимался литературным переводом моих рассказов, которые были опубликованы в некоторых американских газетах и журналах. 

 Как после успешных ролей в театре, как после съёмок в кино, так и после публикаций в американской печати я садился на диван у телефона и ждал обвала звонков с приглашениями от издателей и главных редакторов. Я тогда не понимал, что в Америке необходимо иметь литературных агентов, театральных агентов, менеджеров, которые тебя "продают", "раскручивают". Но хорошие агентства берут только тех, которые уже раскручены, чтобы на них можно было заработать. А плохие агентства набирают количество и ждут, пока кто-нибудь сам пробъётся.

После того как меня заняли в нескольких фильмах, мне предложили вступить в Гильдию киноактёров, то есть в профсоюз, ибо без этого меня уже нельзя было занимать в следующих кинопроектах. Я должен был уплатить вступительный взнос (тогда это было, кажется, 700 или 800 долларов), а потом - членские взносы, отчисления от гонораров и т.д. При этом членство никак не гарантировало занятость. Получилось даже наоборот. Пока я не был членом SAG-AFTRA (Гильдии киноактров и Американской федерации артистов радио и телевидения), моя работа обходилась продюсерам дёшево и меня брали, но став членом профсоюза я, по профсоюзному контракту, должен был получать намного больше и поэтому стал менее выгоден.

Просидев пару лет без работы, но зато с удостоверением члена Гильдии, я вышел из неё. Остались позади крошечный эпизод в фильме Алана Пакулы "Выбор Софии" с Мэрил Стрип в главной роли, озвучивание русской речью в фильме Уоррена Битти "Красные" (о Джоне Риде), одна из ролей второго плана в телефильме "Дневник Юлии" (по сценарию Константина Кузьминского). Кстати, на озвучивании "Красных", где была собрана группа русскоязычных актёров, я увидел выпускников Щукинского училища Елену Брацлавскую и Александра Халецкого. Оба фантастически красивые, удачно снявшиеся в начале 70-х в кинофильме Леонида Быкова "Где вы, рыцари?", они эмигрировали в Америку в 1975 году. Была творчески перспективная супружеская пара.

Записали песни, с которыми выступали как дуэт Sasha & Lena. Халецкий оказался талантливым художником и писателем. Его работы выставляют в картинных галереях и музеях. Вскоре по приезде в Америку написал полубиографический роман "Метро". Затем другие книги. В общем, его жизнь в Америке сложилась весьма успешно. А жизнь Лены не задалась. Говорят, впала в депрессию, разошлась с мужем, следы её затерялись. По слухам, ушла в религию. 

 Уйдя из Гильдии киноактёров, я стал получать заказы на дикторское закадровое озвучивание американских документальных и рекламных фильмов. 

 

Дни были расписаны. Я возил маму на репетиции и спектакли в еврейском театре Фольксбине, на её творческие встречи в зале организации Арбетер Ринг. Сам участвовал в литературных вечерах, в частности, в устном журнале "Берег" вместе с Сергеем Довлатовым и Вадимом Консоном. Вадим тогда работал звукорежиссёром и диктором на Радио "Свобода", а позднее начал издавать юмористический журнал "Петух". В прошлом Вадим Консон был довольно успешным киевским автором эстрадных фельетонов, юмористических рассказов, либретто для оперетт. Остроумный, на редкость спокойный, очень компанейский, пьющий. А непьющих на радио "Свобода" было мало.

С годами их становилось всё больше. Когда я начинал там работать, из непьющих были главный редактор русской службы Вячеслав Яковлевич Шидловский - сын священника, поэт, журналист, очень интеллигентный и доброжелательный человек, Джин Сосин - один из основателей и первых сотрудников радио "Свобода", политолог Арч Паддингтон, редактор Лариса Сильницкая, жена чешского историка и политолога Франтишека Сильницкого.

Потом редакция пополнилась новыми эмигрантами - из Третьей волны. Сначал пришёл Юрий Гендлер. Его взяли вторым редактором - в помощь Сильницкой. Умный, инициативный, с юридическим образованием, бывший политзаключённый, сидевший за распространение самиздата, он вскоре оттеснил Сильницкую, затем оттеснил Шидловского и стал главным редактором русской службы в Нью-Йоркской студии.

Привлёк к работе Сергея Довлатова, Петра Вайля, Александра Гениса, Бориса Парамонова, Марину Ефимову, Раю Вайль. Сотрудничал с редакцией Аркадий Львов. И почти каждый вечер в конце рабочего дня в кабинете Гендлера собирались средне и сильно пьющие сотрудники, брали коньячок или водочку, и шла весёлая, увлекательная беседа на разные темы. Не помню, чтобы в этих застольях принимал активное участие штатный сотрудник научный обозреватель Евгений Муслин и внештатные сотрудники - кинорежиссёры Слава Цукерман и Генрих Габай, правозащитники-публицисты Борис Шрагин и Людмила Алексеева, священник Михаил Меерсон-Аксёнов, спортивый обозреватель Евгений Рубин.

В начале 80-х годов радио "Свобода" обвинили в монархизме-антисемитизме. Даже Конгресс занимался расследованием. Обвинения не подтвердились. Я бы сказал, что, во всяком случае, внешне, никакого духа антисемитизма там не было. Мой режиссёр-продюсер Юлий Осипович Козловский, предлагая мне дикторскую работу в передаче священника Михаила Меерсона-Аксёнова, осторожно, очень тактично спросил:

 - Вам удобно участвовать в передачах о Евхаристии, о Православии, о христианских канонах? Это не противоречит вашим убеждениям, вашим национальным чувствам?

 И когда я ответил, что рассматриваю свою работу как актёрство, что привык играть на сцене разные роли, как положительные, так и отрицательные, Козловский понимающе улыбулся, и мы пошли в студию, где нас уже ждал отец Михаил. Нет, антисемитизма я там не чувствовал, хотя среди представителей Второй и Первой волн были разные люди. Например, служил на радио редактором старичок с распространённой фамилией Адамович.

Говорили, что он при немцах редактировал белорусскую газету. Когда я стал писать репортажи для радио "Свобода", он редактировал мои тексты. Как выяснилось, он был знатоком и белорусского, и украинского, и русского языков, легко переходил с одного на другой, и каждый раз идеально грамотно. Я часто писал на еврейские темы, и старичок Адамович с большим уважением менял в моём тексте разве что запятую. 

 Как-то, роясь в небольшой библиотеке радио "Свобода" в поисках нужной мне газетной статьи, я услышал разговор двух старичков, которые когда-то работали на "Свободе" и захаживали сюда по привычке. Весь разговор не помню, но одна фраза врезалась в память:

 - Я тогда в юнкерах большевистского солдатика шашечкой... шашечкой... 

 "Ух ты! - подумал я. - Вот живой осколок истории России!"

 В Америке я застал немало свидетелей и участников давних исторических событий, о которых читал ещё в школе. Первая мировая, Гражданская, Октябрьская - это было для меня почти так же далеко, как история древнего Рима. И вдруг - вот они тут, участники. Живые осколки. Так думал я тогда. А теперь сам - осколок прошлого. Как я сейчас собираю те осколки, чтобы, словно археолог, откопавший черепки, соединить их в единый кувшин и дать представление о когдатошней жизни, так, надеюсь, когда-нибудь новый археолог откопает эти заметки и сложит-склеит мозаику в картинку жизни моего поколения. 

 ...И опять об осколках прошлого: пригласили меня для участия в литературно-музыкальных вечерах, которые устраивал Синод Русской Зарубежной церкви. Там я познакомился с поэтами Иваном Елагиным и Борисом Нарциссовым, с певицей Ириной Бриннер, кузиной актёра Юла Бриннера. Все они - интересные личности.

Я с огромным удовольствием слушал стихи Ивана Елагина. А Нарциссов... Как-то я вёл вечер поэзии в Рахманиновском зале недалеко от Колумбийского университета, представлял выступающих, среди которых были поэты - эмигранты Второй и Третьей волны Елагин, Нарциссов, Евгения Димер, Виктор Урин и Андрей Клёнов. Когда я, кратко рассказав биографию Нарциссова, назвал его человеком-легендой, ко мне подскочил Андрей Клёнов:

 - Как вы могли назвать Нарциссова "человеком-легендой"? Здесь только один человек-легенда - это я!

 Андрей Клёнов - литертаурный псевдоним Арона Куперштока. В московских литературных кругах о нём шутили: "Вскормлённый в неволе Арон молодой". С отбытия Клёнова-Куперштока из СССР и освобождения им квартиры в писательском кооперативе начинается "Иванькиада" Войновича. Если учесть этот факт, то Андрей-Арон прав: он "человек-легенда", благодаря Войновичу.

Надо отдать Клёнову должное - он был хорошим поэтом-переводчиком, а эмигрировав в Америку, стал писать стихи и прозу. Не только писать, но и издавать. А издав, он сам свои книги продавал. Возил их в тележке для продуктов, заходил с тележкой в русские рестораны по пятницам, субботам и воскресеньям, когда там народ гулял вовсю, ходил между столами и, перекрикивая музыкантов и певцов, уговаривал полупьяную публику: "Купите мою книгу. Вот, например, "Картинки Нью-Йорка".

Замечательная книга, всего 20 долларов." Было неловко за профессионального писателя, и книгу покупали из жалости. А потом официанты находили забытую или оставленную в ресторане за ненадобностью толстую книгу Клёнова в твёрдой обложке. Помнится, в Москве, когда на улице или на бульваре проходили Дни Поэзии и поэты стояли за столиками, продавая свои сборники с автографом, то среди тех поэтов, казавшихся мне небожителями, были Андрей Клёнов и Виктор Урин.

А в Америке, в Нью-Йорке, они уже не были небожителями. Жили в субсидированных домах для людей с низким доходом, продавали свои книги в ресторанах. Виктор Урин предлагал денежно поддержать созданный и возглавляемый им некий "Всемирный союз поэтов". Они были и жертвами, и осколками советского прошлого. Английского не знали, писать по-английски не могли. Иосиф Бродский был исключением, а Клёнов и Урин - правилом. Они были крепкими профессионалами, но эмигрантами.

Когда-то в Москве была группа испанских поэтов-антифашистов, эмигрировавших из Испании после победы Франко в Гражданской войне. Они писали стихи по-испански, собирались вместе и читали стихи друг другу. Кого-то даже переводили на русский и издавали малым тиражом, например, Хулио Матеу. Но они оставались эмигрантами, которых мало кто знал и мало кто читал.

Пишущим только по-русски и живущим в Америке или любой другой западной стране поэтам и писателям трудно рассчитывать на признание. Они всегда будут на обочине, в гетто. Разве что их книги вернутся к русскоязычному читателю в России, либо им очень повезёт с переводчиком, литературным агентом или покровителем, как повезло Довлатову, которого усиленно рекомендовал Иосиф Бродский. 

 

Комментарии

Замечательные мемуары!

Читаю с удовольствием.

Автору надо издать эти записки отдельной книгой.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки