Сергея Юрьенена в России не слишком печатают, не очень знают. Причиной можно назвать его «невозвращенство», долгую работу на «вражеском голосе» - Радио «Свобода». После окончания Холодной воды его проза начала печататься в России, но, как кажется, всплеска читательского интереса не вызвала. Первый прочитанный мною роман писателя «Дочь Генерального секретаря», присланный из Парижа другом Юрьенена, Николаем Боковым, поразил раскованностью – ощущалось, что человек вырвался на свободу и наслаждается ею в полной мере – это сказывалось в построении сюжета, когда действие то и дело перемещалось из одной страны в другую и из одного временного отрезка в другой, в языке, в котором легко переплетались лексемы из многих языков, в изображении любви, здесь Юрьенен явно следовал какой-то своей дорогой, привнося в целомудренную российскую литературу не свойственный ей эротизм. Сил у автора было много, и сил нерастраченных.
И вот передо мной последний по времени роман Юрьенена, под странным для русского уха названием «Фён»[1].
В этом сложном по жанру повествовании – автобиография? политическое расследование? шпионский роман? - действие происходит в Германии, в Мюнхене, потому и в названии появляется это немецкое слово «фён». Проходит оно и через повествование, ибо его герои, в основном русские, работающие на Пц (Подрывной центр), страдают от баварского суховея:
- Из ада! И не дует, а пронзает тебя наскрозь.
Или так:
- Называется ветром, но движение воздуха не ощущается. Просто замечаешь, что вокруг все сходят с ума.
А еще так, но это уже к концу: «...в средние века в Баварии было правило... Преступление, совершенное в момент фёна, наказывалось менее строго, потому что фён считался смягчающим обстоятельством. За убийство не четвертовали, а просто вешали...»
Напрягаю память, пытаясь вспомнить, встречался ли «фён» в читанном мною в юности великолепном романе Лиона Фейхтвангера «Успех», где действие тоже происходит в Мюнхене. Нет, не припомню. В книге Фейхтвангера столица Баварии показана как город, в многочисленных пивных которого начинался «национал-социализм», иначе «фашизм». Про мюнхенские пивные, взрастившие фашистский путч, Юрьенен тоже упоминает, и вообще оказывается, что здание Пц, где работает alter ego автора, писатель и журналист Андерс, имеет свою историю: в войну там был госпиталь для немецких военных, после войны - тут находились американские оккупационные войска, и уже в годы Холодной войны возникло финансируемое американским Конгрессом, ни разу не названное автором по имени, а только жутковатой аббревиатурой Пц, - «радио Свобода».
Отсылок к роману Фейхтвнгера у Юрьенена я не встретила, зато есть у него - и на первых же страницах – обращение к известной поэме Генриха Гейне «Германия. Зимняя сказка». Как и автобиографический герой Гейне, автобиографический герой романа «Фён» приезжает в Германию из Франции зимой. Разница между ними лишь та, что, как пишет Юрьенен о Гейне, «на самом деле возвращение автор совершил только в своем воображении, физически оставшись в Париже, где лежит на кладбище Монмартра».[2]
А герой Юрьенена реально приезжает в Мюнхен из Парижа, чтобы работать на радио, зарабатывать деньги, которые писательский труд принести ему не может. В Пц его ожидает должность аналитика с последующим карьерным восхождением – и это означает, что и его жизнь, и жизни его парижской жены Лолы и их маленькой Нюши, получат некую прочную материальную основу.
Не с первого, но со второго раза Андерс, или как позже начинает звать его автор, – Рай, «продается» Пц, то есть фактически вливается в ряды «антисоветчиков».
С Гейне автора «Фёна» сближает еще одно обстоятельство. Оба они «невозвращенцы», беглецы, политические беженцы. Стоит сказать несколько слов об удивительной биографии Сергея Юрьенена. Будущий писатель родился в Германии, а именно: во Франкфурте-на-Одере, в советской зоне оккупации – через три года после окончания войны. Его рождению предшествовала трагедия – его отец, тоже Сергей Юрьенен, человек со шведскими корнями, техник-лейтенант, был по ошибке застрелен своими, когда ехал на партконференцию в Берлин.
Мать Сергея, Любовь Москвичева, происходила из семьи военнопленного австро-венгра, в войну из родного Таганрога она была отправлена в Германию и четыре года провела в трудовом лагере в Вестфалии, где из-за черных кудрявых волос ее часто принимали за еврейку (в книге мне встретился эпитет «библейские» при упоминании глаз матери). После смерти мужа она с маленьким сыном вернулась в Советский Союз. Потом у сына была учеба, журфак Белорусского и филологический факультет Московского университета; в последнем начинающий писатель встретил иностранную студентку Аурору Гальего, дочь генерального секретаря компартии Испании... Свадьба была международной, молодых напутствовала Долорес Ибарурри. Но коммунистичское сердце Игнасио Гальего радовалось недолго. Отправившись в Париж через три года после свадьбы (1977), молодые там остались. Сергей стал невозвращенцем.
Роман как бы предполагает погруженность читателя во всю эту историю. Мало того, автор, по какой-то причине, уверен, что читателю известны «тайны» как Старой площади (Центральный Комитет компартии СССР), так и Лубянки (Комитет госбезопасности) и что он, читатель, безошибочно ориентируется в том, что происходит в головах их сотрудников.
Сознаюсь чистосердечно: все, полные намеков и умолчаний, разговоры обитателей этих кабинетов, воспроизведенные в романе, прошли мимо меня, я не смогла углубиться в их суть и понять коварство и изощренность замыслов. Зеркальным образом все то, что, по воле автора, говорилось «подрывниками-антисоветчиками» в Пц, то бишь на радио «Свобода», я тоже не смогла понять, то ли по причине непосвященности, то ли из-за особой зашифрованности высказываний.
Диалог Юрьенена оказался мне не по зубам. И в этом я виню исключительно себя – нет политико-«подрывного» мышления. Зато какой пир для тех, у кого оно имеется! Вот к этим людям я сейчас и обращаюсь. Помогите! Андропова, Михаила Сергеевича Горбачева я узнала легко, а вот с менее известными персонажами - как по ту, так и по эту сторону - справиться не получилось.
Заинтересовал меня некий бывший российский резидент, по фамилии Менкин. Сам он называет себя «дважды эмигрант Советского Союза». Вот его данные: родился в Питере перед революцией, закончил Сорбонну, отец – артист, мать – княгиня. Завербованный Сергеем Эфроном, воевал в Испании. После жил в Америке, а перед войной вернулся с родителями в СССР. В это время, как пишет автор, «большинство знакомых по Парижу третий год как подводились на Лубянке под расстрельную статью». Менкиных однако не трогали - из-за родовитой княгини-мамы? из-за дяди-актера, веселившего Сталина на Кремлевских обедах? В таком же роде биография любимчика фортуны продолжается и дальше...
Пересказываю этот сюжет исключительно для знатоков вопроса, способных угадать героя. О себе скажу, что поначалу обрадовалась, встретив подсказку о том, что шестнадцатилетний Мур, сын Цветаевой, оставил в своем дневнике восхищенные записи о Кирилле Менкине, «баловне судьбы». Решила, что это Дмитрий Сеземан, удивительный человек, реэмигрант, которого до его второй эмиграции во Францию мы с сестрой встречали в Московском Молодежном Музыкальном клубе. Но потом поняла, что не угадала: и родился не там, и в Испании не воевал, и родители его были репрессированы... Так и осталась сия загадка мною не разгадана...
Роман Юрьенена строится на пересечении двух сюжетных линий и двух взаимопересекающихся голосов: писателя Андерса-Рая и некоего Кирилла Кондратьевича, агента тайной полиции с советской стороны, которому поручено «вести» писателя, следя за ним и ставя палки в колеса. Замысел симпатичный, но, как кажется, до конца не осуществленный: после нескольких сцен «самообнажения» Кирилла и его диалогов с Шефом, в коем угадывается Андропов (о диалогах смотри выше), агент из нашего поля зрения уходит, и писатель всецело переключается на своего alter ego. И вот тут, когда двойной сюжет переходит в «одинарный», повествование входит в спокойное русло биографического романа.
Но прежде чем коснуться фигуры автора и его жизни в Мюнхене, окинем взглядом тот безрадостный ландшафт, который окружает его в пресловутом мюнхенском Пц.
Местечко это сами «сотрудники» называют «банка с пауками», описано оно даже с какой-то гадливостью. Порой кажется, что это пишет Валентин Зорин из времен моей советской юности: «Что тут собрало их и держит, кроме американской зарплаты, непонятно. Антисоветизм, конечно. Антикоммунизм... Но это отступало, как вершины Альп.
На первый план выходила междоусобная борьба». Беспощадность оценки, по-видимому, объясняется тем, что был Рай на радио «чужаком-варягом», русские из всех трех эмиграций, представленные на «вражеском радио», заволновались, испугались за свое место, объединились против «выдвиженца»... С другой стороны, на следующей же странице читаем о тех же сотрудниках: «Оказалось: не инопланетяне. С виду даже не герои. Но кто же еще? Вот именно что «нашего времени». Заброшенные Америкой к самым границам тьмы и обреченные в случае войны». Вот и поди разгадай уже эту загадку.
Все же кем эти сотрудники являются для Рая - «пауками в банке» или «героями» (пусть и нашего времени)? По-видимому, и тем, и этим. Если отыскать в книге куски, описывающие работников «идеологически-подрывного фронта», но уже по другую сторону границы, то окажется, что автор призывает чуму «на оба дома». При этом мюнхенскому «дому» он сочувствует. Да и есть за что.
Возглавляет его в те 1980–е годы «советский агент», разоблаченный только в Перестройку, еще одна сотрудница-монтажер, приставленная к Раю, тоже работает на ГБ, собственная безопасность у сотрудников радио весьма относительна, в любую минуту Пц могут взорвать, как уже было в 1981, в год появления на радиостанции Рая.
Тема «взрыва», повредившего стену и выбившего глаз сотруднице, продолжится в самом конце книги, когда выяснится, что его готовил весь соцлагерь вкупе со своими друзьями, террористами. Глаз читателя безошибочно вычленяет из текста очень современный материал: «Дамаск выдал людям Карлоса (лидер «организации Вооруженной Арабской Борьбы») сирийские дипломатические паспорта и предоставил опору в посольстве Сирии и в соцстранах». Они-то и подложили бомбу под здание свободного «мюнхенского радио». Прикрывавший терракт КГБ возложил за него ответственность на ЦРУ. Очень знакомый мотив, даже впечатление «дежавю», но спроецированного в будущее.
Приведу еще один эпизод из 1980-х, отчасти отражающий сегодняшнюю ситуацию в мире.
«Апокалипсис казался ближе, чем в конце 70-х, когда началось в Афганистане. Советы его, похоже, добивались. Особенно генералитет, завязнувший в «горах Востока», но еще более уверенный в ракетно-ядерной победе... В брутальной злобе дня точно так же, как в риторике, Кремль заносило столь круто, что Рай бы не удивился появлению новых советских чудо-танков на плавных равнинах и всхолмьях «Свободной земли Баварии...».
Но довольно. Лично мне, как, скорей всего, и большинству читателей, так уже опротивело все, что связано с языком агрессии и военного безумия, что оставим эти страницы романа тем, кто всем подобным еще не пресытился. Будем говорить о частной жизни писателя и радиожурналиста, сделавшего головокружительную карьеру от аналитика до руководителя отделом культуры на русском радио, работающем за рубежом. Карьерный рост однако не способствовал процветанию его семейных отношений. Лола, его парижская жена испанских кровей, в скучном бюргерском Мюнхене жить не пожелала. Приехав с подростком Нюшей к мужу, выдержала без Парижа недолго и очень быстро отбыла назад, а затем и попросила развода[3].
Как? ей не понравились «Баварские Афины»? А что в самом деле! Ну, есть там Английский сад, райское местечко, совсем неподалеку от «ада», жуткого Пц, но в остальном... Вот, скажем, дом, где Рай поселился: «Многоподъездная безотрадность в стиле гитлерюгенд. Брат-близнец тех, что воссоздавали в Союзе советские военнопленные». А вот предлагаемый стиль жизни: «Моторы, механизмы – во всем этом новая страна превосходила предыдущую. Не в том, что для счастья человеку нужно. Начиная с сигарет, которые курились здесь не вдохновенно, как в Париже, а через не могу. Ни остроумия, ни веселья, ни эротического волнения в асмосфере».
Не очень уверена, что российский читатель , особенно патриот, оценит эту аргументацию. Все же у нас на родине всегда было маловато остроумия, веселья и эротического волнения, возможно, даже меньше, чем в Мюнхене. Но писатель Рай уже давно вылетел из отчего гнезда, да и жена –иностранка могла его «офранцузить». Во всяком случае, в отстутствии жены, а потом уже будучи в разводе, он довольно часто, и даже в Мюнхене, испытывал это самое «эротическое волнение». Сергей Сергеевич Юрьенен, как яствует из чтения его предыдущих романов, считает эротику такой же равноправной составляющей своих писаний, как и политику. В «Фёне» ее много, и разнообразной. Для неопытных в этом вопросе читателей, к коим отношу и себя, некоторые страницы представляются прямо-таки ... как бы поделикатней выразиться... чересчур пряными.
Прослеживая эволюцию сотрудников и сотрудниц Пц, Рай описывает разнообразные человеческие экземпляры, мне были особенно любопытны те, кто прибыл к нему в эпоху Перестройки, когда Горбачев отменил глушение и радиостанции срочно потребовались новые «горячие» голоса. В то время Рай (читай Сергей Юрьенен) раскручивал свое детище - передачу «Поверх барьеров».
Посланцами из России явились некий Голубой Принц и Маруся Королева. Оба хваткие и циничные, он – «голубой», совращающий российского парнишку прямо на глазах у его товарищей и позже тайно убитый этими парнями в Английском парке, она... но для этой молодой журналистки и одновременно помеси неразборчивой потаскушки с женщиной-вамп, писатель находит такие обороты и положения, что, право, берет оторопь ... «Рай заводит руку назад и попадает в изножье шелковых штанов»... Кажется, только в мемуарах Дмитроия Бобышева встречала что-то похожее.
В те же перестроечные годы на радио зачастили писатели из России, кое-кто был здесь еще в эпоху Железного Занавеса. Псевдонимы прозрачны – писатель Видов и поэт Озаренский, но и без прозрачности псевдонимов того и другого легко узнать по описанию, это – Андрей Битов и Андрей Вознесенский.
К Битову у автора особые чувства, тот заметил его в самом начале писательства, предсказал тяжелую судьбу, что впоследствии сбылось. Даже перед «благословившим» его писателем Сергей Юрьенен по швам не вытягивается. Портрет же Вознесенского получился достаточно саркастический: руководитель группы совписателей, поэт Озаренский, «который и так все время проводил в Париже на высшем культурном уровне, наскучив провинциальным Страсбургом, преждевременно бросает вверенных ему коллег. «Кремль отзывает... Перестройка в опасности!»
Подумалось, что в реальности поэт, скорее всего, действительно покинул скучную «болталогическую» конференцию – прикрылся лозунгом о Перестройке - и сбежал.
От тяжелых ли личных переживаний, от перегрузки ли на работе, но Рай получает инфаркт. Это печальное личное событие совпало с грандиозным мировым - крушением Советского Союза.
А в связи с последним у американского начальства возникает мысль, что содержание «антисоветского радио» в новых условиях - лишняя статья в бюджете. Правда, по некотором размышлении, радио все же оставляют, сильно сократив его бюджет и переведя его штаб-квартиру из Мюнхена в Прагу.
Мы приближаемся к последним страницам романа – герой покидает Мюнхен. «Над поворотом в безлюдный Английский парк хором надрывается черная туча ворон, оттеняя ледяное безразличие, которым просто потрясает его город, где прожито десять с лишним лет».
Дальше для нашего автора-героя начинается «пражский период», также десятилетний, но он уже находится вне границ романа. Прикидываю: я интенсивно слушала СВОБОДУ, живя в Италии, в 1990-х, передачи шли уже из Праги. Прекрасно помню голос Сергея Юрьенена, его Литературный час. Помню, как мечтала когда-нибудь принять в нем участие, тем более, что в передаче часто звучали новые имена, устраивались дебюты... Наверное, не одну меня стимулировал тогда к творчеству этот бодрый, увлекающий за собой голос.
Но вернусь к роману. Нельзя не сказать о его писательском языке - динамичном, лапидарном, но часто непонятном, так как автор исходит из своих ассоциаций и ничего не поясняет. Его фраза то и дело включает скрытую цитату, с которой автор играет по-своему: «Неясное чувтво угрозы заставляло вспомнить Мюнхен на второй день Чернобыля, когда сияло, как где-нибудь, должно быть, в Аризоне или в Неваде, и никто не мог предположить, что это не особо радикальный фён, а радиоактивный распад тоталитарной системы на стронций-90, на цезий-137... и на другие долгие дела».
В одном предложении поместился и зловредный Мюнхенский фён, и Чернобыльский радиоактивный фон, и распад Советского Союза, и даже цитата из Маяковского («и другие долгие дела» из стихотворения «Товарищу Нетте...»), с вложенным в нее новым, выводимым из ужасающего чернобыльского контекста смыслом.
Или вот такое рассуждение о войне: «Чтобы страна смогла преподать тот самый великий урок человечеству, о котором предупреждал один русский крейзи». Здесь фраза из «Философического письма» Петра Чаадаева о возможной задаче России преподать человечеству «великий урок» примеряется к ситуации ядерной войны, а сам Чаадаев, один из умнейших людей времени, назван «крейзи», то есть сумасшедшим, каковым его хотел считать Николай Первый. Согласитесь, не всякий читатель способен в таких случаях уследить за авторской мыслью.
Владеющий несколькими языками, помимо русского (английский, французский, немецкий, отчасти испанский), автор вводит иностранные слова и обороты в словесную ткань, создает новые слова на основе иностранных – «абюзирует», «лансировала» или такой неологизм - «скоммуниздили».
Есть в тексте зацепившее меня место, где говорится, что Сергей Эфрон, возглавлявший Союз возвращения на родину, «был на зарплате у полпредства СССР». Очень бы хотела прояснения этого вопроса. Дочь Сергея Эфрона и Марины Цветаевой, Ариадна Эфрон, уже после своей ссылки утверждала, что отец служил Советам не за деньги, что он не взял у чекистов ни франка[4]. Про «зарплату» слышала неоднократно, но была бы рада узнать источник этих сведений. Руфь Вальбе утверждала, что соответствующие советские архивы, в которых могли бы содержаться сведения об Эфроне как о платном агенте, закрыты.
На последних страницах книги неожиданно наткнулась на имя Тургенева. Разговор о нем ведут директор радиовещания и Рай. Директор цитирует «русского классика»: «И я сжег все, чему поклонялся, поклонился всему, что сжигал»[5]. На слово «классик» в применении к Тургеневу Рай реагирует так: «второстепенный». У меня на сей счет свое мнение. Тургенев вовсе не «второстепенный классик», да и бывают ли такие? Иван Сергеевич - русский классик на все времена. И если в наше время он не слишком востребован, это беда не его, а наша.
И вообще, как мне показалось, Тургенев возник в романе не случайно. Легко заметить сходство «Фёна» с тургеневским «Дымом». И действие происходит в Германии, и по его ходу разгораются горячие «русские» страсти, и ведутся политические разговоры, все больше о судьбе России, а в итоге герой (alter ego автора) терпит любовное и жизненное крушение - и все ему представляется «дымом».
Но ведь и Рай у Сергея Юрьенена расстается с любимой женщиной и проходит через очень жесткие испытания.
Так не будет ли этот «дым», разрушивший счастье тургеневского Литвинова, прямым аналогом разрушительного баварского «фёна»?
[1] Сергей Юрьенен. Фен. Franc-Tireur, USA, 2015
[2] Если углубиться в вопрос, то следует сказать что, хотя Гейне действительно похоронен во Франции, Германию он все же посетил, даже дважды, несмотря на угрозу ареста из-за его статуса политэмигранта. Свою поэму «Германия. Зимняя сказка» (1844) он написал под впечатлением от реального посещения им родных мест в 1843 году...
[3] Дополнительный мотив разрыва – ревность жены, спровоцированная самим Шефом КГБ и направяляемая из его кабинета, кажется мне моментом сомнительным, если не комичным... Вообще отсылки к «руке Москвы» в вопросах частной жизни, даже при том, что автор уверен в реальности рассказываемого, вызывают недоверие...
[4] См. Письма Ариадны Эфрон «История жизни, история души» в 3-х т. «Возвращение», 2008, составитель Руфь Вальбе.
Ирина Чайковская. Вглядеться в поступь Рока. Интервью с Руфью Вальбе. Журнал ЧАЙКА, № 17, 2009
[5] Цитата принадлежит не самому Тургеневу, это строчки из стихотворения Михалевича, одного из героев «Дворянского гнезда».
Добавить комментарий