Mиша Эльман шёл по 57-й улице в Манхэттене (по той же улице, где находится Карнеги-Холл). Турист спросил его: «Как попасть в Карнеги-Холл?» - Занимайтесь.
Oн был первым всемирно-известным скрипачом из Одессы. Но семья его была родом из Бердичева. Для большинства людей Бердичев - символ маленького, отсталого, провинциального местечка. Но в 19-м веке в Бердичеве проживала вторая по величине еврейская община Российской Империи; из 53 000 жителей его eвреев было 42 000.
Mало того, что семья Эльмана была из Бердичева; Мишин дедушка Иосиф был к тому же профессиональным музыкантом! Иосиф был скрипачом-самоучкой. Будучи совсем молодым, он переехал в Умань, гораздо меньший по величине город, население которого составляло 25 000, из них 18 000 евреев. Там он стал самым знаменитым клезмером Умани и окрестностей. По словам Саула, отца Миши, «русские помещики часто приглашали Иосифа играть на их торжествах. Это была большая честь для еврейского музыканта».
Но когда Иосиф не играл на свадьбах и похоронах, его профессия музыканта была совсем не престижной. «Хотя все евреи были товарищами по несчастью, гетто тоже имело свои классовые различия! Богатый еврей, благодаря своим возможностям учиться, был патрицием. После него был средний класс: купец, торговец, лавочник; они обычно имели хорошее еврейское образование. Ежедневно они проводили несколько часов, изучая Библию - в отличие от презренных рабочих и ремесленников. В браке различные классы не смешивались. Таким образом, мой отец, в силу своей профессии музыканта оказался в самом низшем классе, и хотя люди ценили его искусство, аплодисменты были того же рода, которые получал искусный портной» (из воспоминаний Саула Эльмана).
«Только вчера он аплодировал моей игре! Сегодня он встречает меня на улице и в глаз не замечает», жаловался Иосиф сыну Саулу.
Чтобы гарантировать Саулу более высокое положение в жизни, дедушка Иосиф не учил его музыке. «В моём детстве, пишет Саул, отец ревниво предохранял меня от любого контакта с музыкантами. Мне даже не разрешалось играть с детьми музыкантов, и мой отец никогда не пропускал возможности ещё раз напомнить мне о страданиях и унижениях, составляющих судьбу обычного музыканта. Так как у меня были способности к учению, отец советовал мне стать раввином».
Чтобы заработать на жизнь, Саул стал торговцем сеном; это была куда более престижная профессия. Он начал в деревне Тальное, где 20-го января 1891 года у него и родился Миша Эльман.
Они жили в избе с соломенной крышей и земляным полом. По словам Миши Эльмана, «там была гостиная и спальня. Была ещё и кухня с большой печью. Она казалась мне сделанной из глины. Печь обогревала весь дом. Мне нравилось, что когда было очень холодно, там были ступеньки снаружи печки, и было достаточно места позади нее, чтобы согреться. Уборная была во дворе. Своей бани не было; люди ходили в публичную баню».
Живя в Тальном, Саул страдал, не слыша скрипку своего отца. «Моё желание играть на скрипке стало совсем невыносимым. Я написал отцу, умоляя его послать мне одну из его скрипок, которые он обычно держал на продажу. Когда скрипка прибыла, я восторженно взял инструмент и начал играть. Потом странная вещь случилась! Я увидел себя в зеркале - ненавистное отражение! Музыкант! Всё, чему учил меня отец, всплыло в моей голове. Моя жена, которая вдруг вошла в комнату, сказала мне: «Да ты совсем изменился. Ты выглядишь как профессиональный скрипач!»
Я никогда больше смычка не касался, но использовал скрипку как гитару. Это мне казалось более достойным уважения. Звучит невероятно, но это правда».
Саул был с амбициями. В 1893 году он перевёз семью в Шполу, близлежащее местечко; из примерно 12 000 жителей его почти половину составляли евреи. Там, в дополнение к торговле сеном, Саул начал давать уроки древнееврейского языка. Эльманы поселились в доме побольше, но с деньгами было туго. Как Миша вспоминал, «мы были настолько бедны, что никогда и дней рождения не праздновали. Мы об этом и думать не могли; ведь это бы значило потратить деньги». После тяжёлого рабочего дня Саул доставал свою скрипку и тренькал на ней простые народные еврейские мелодии, аккомпанируя семье, певшей их. С трёх лет Миша начал петь вместе с семьей. Как пишет папа Эльман, «Миша быстро понял, что все хотели его слушать, и он начал использовать свои способности. Чтоб избежать наказания за свои проделки, он тут же предлагал спеть что-нибудь! Обычно этого было достаточно, чтобы его простить».
K тому времени, когда Мише исполнилось пять лет, он нашёл то место, где отец прятал свою скрипку, и втайне пытался на ней играть. Конечно, она была чересчур большой для него. После нескольких месяцев ребёнок признался отцу в своём желании играть на скрипке. Саул принёс ему маленькую скрипочку и показал, как пользоваться смычком. Мальчик делал большие успехи; в этом ему помогал местный музыкант, окончивший Киевское музыкальное училище.
Весна 1897 года была памятной. Сначала был Шпольский погром. Погромы зачастую бывали на Пасху. «Жиды Христа убили. Бей жидов!» Вот как Миша запомнил этот погром: «Я помню, было холодно. Днём отец обычно ходил по домам учеников, и его не было дома. Вдруг мы услыхали крики и грохот камней по окнам и дверям. Я помню маму, говорившую «надеюсь, что отец сумеет вернуться домой». Отец вернулся и, когда он вошёл, мы закрыли дверь на замок. Мы затемнили окна занавесями, затушили керосиновые лампы и ушли в подвал. Там мы провели четыре дня. Вероятно, мы что-то ели. Почему это случилось? Когда крестьяне напились, они сказали «Идём, жидов побьём», а полиция их не останoвила».
Графиня Урусова, крупнейшая землевладелица Шполы, приехала из Парижа, чтобы оценить разрушения. Еврейский комитет сделал попытку встретиться с графиней и рассказать, что в действительности произошло в её отсутствие, но она с ними встретиться отказалась.
Тем временем, вся Шпола говорила о чудесном ребёнке, играющем на скрипке, и графиня Урусова тоже захотела услышать мальчика. Как Саул пишет в своих Мемуарах, графиня пожелала услышать Мишу «после Пасхи, вскоре после Шпольской бойни. Раны местечка ещё не зажили; ограбленные дома оставались в руинах; уродливые дыры в стенах домов, разбитые окна и двери напоминали о днях ужаса. Всё ещё свежи в нашей памяти были образы окровавленных тел наших мучеников, лежащих на улицах Шполы.
Mне не хотелось приводить ребёнка в дом врага нашего народа, но после совещания с некоторыми влиятельными евреями местечка, которые посоветовали мне не увеличивать вражду графини к евреям (ведь мой отказ был бы оскорблением для неё), я согласился привести к ней ребёнка.
Всего за несколько недель до того графиня отказалась встретиться с делегацией важнейших шпольских евреев, а сейчас она пригласила бедного учителя древнееврейского языка и его маленького сына и прислала за ними свою карету, только потому, что малыш знал, как играть на скрипке».
Koгда графиня услышала Мишу, она захотела его усыновить. «Г-н Эльман, вы обладаете сокровищем. Продайте мне его! Назовите цену!» Я был в панике, но вскоре понял, что мы живём не в средневековые времена. «Вы уже очень богаты, госпожа, я сказал, у вас всего достаточно без моего мальчика, а для меня он единственное моё сокровище».
В конце концов графиня согласилась оплачивать уроки местного учителя музыки для Миши. Мальчик играл всё лучше, и графиня решила устроить публичный концерт для уважаемых горожан. Вскоре афиши были развешаны по всей Шполе с объявлением о первом Мишином публичном выступлении.
В день концерта Саул узнал, что по приказу графини всем евреям было отказано в праве присутствовать на концерте. «Если б я знал об этом заранее, я бы объяснил графине, что,если она не отменит этот приказ, я не разрешу ребёнку играть. Но в этот момент было уже поздно. Большое количество гостей приехало со всей округи, и все мои протесты были бы напрасны; ведь все билеты были уже проданы.
Как один из евреев, переживших погром, я чувствовал, больше чем никогда, горечь, яд той слепой ненависти, что зовётся антисемитизмом.
И теперь я должен был участвовать в этом позоре. Мой ребёнок должен был развлекать тех, кто в своей слепой страсти забыл самые элементарные принципы человеческой справедливости; они были готовы слушать и восхищаться бедным еврейским мальчиком, в то же самое время демонстрируя отвращение к его народу. Уже эта мысль сводила меня с ума.
Концерт, хотя и Мишино первое публичное выступление, меня совершенно не интересовал. Ночь после концерта была долгой. Сон не приходил. Я думал о концерте и о многих других унизительных инцидентах. К рассвету у меня уже был план. Я решил поехать в Одессу.
Приняв решение, я начал действовать. Я поехал в Тальное и продал мой там дом. Возвратившись домой, я отдал жене половину вырученных денег и с остатком денег поспешил покинуть местечко. Попрощавшись с нашими близкими, Миша и я двинулись на наш железнодорожный вокзал. Мы шли, и наши сердца были полны верой и надеждой.
Представьте себе нас, прибывших в мае 1897 года в Одессу, центр культуры и просвещения, куда мы, как в Мекку, последовали за постоянным потоком молодых интеллектуалов. Культурный центр русского гетто казался мне подходящим местом, где должен был начаться (и в этом я никогда не сомневался) триумфальный марш моего одарённого сына через весь Западный мир».
Благодаря мадам Пуриц, которая превратила свой огромный дом в приют для нищих талантливых детей, учитель скрипки Александр Фидельман послушал маленького мальчика и предложил учить его бесплатно. Но Саулу этого было мало. Он хотел, чтобы Миша стал студентом Одесского Музыкального Училища при Императорском Русском Музыкальном Обществе (чувствуете разницу?). На что Фидельман ответил, что шестилетний ребёнок был чересчур мал для училища, что ему сначала нужны индивидуальные занятия.
Фидельман был учеником Леопольда Ауэра и Адольфа Бродского, двух лучших скрипичных учителей России (Ауэр был основным профессором скрипки в С. Петербургской консерватории, а Бродский занимал ту же должность в Московской консерватории). В Одессе Фидельман преподавал в Одесском музыкальном училище.
Но давайте оценим ситуацию с точки зрения Саула: «Карьера Миши была для меня вопросом жизни и смерти. Я продал свой дом, оставил жену и детей, друзей и родственников в моём родном городе. Неужели всё это должно было быть подвергнуто опасности из-за этого учителя?»
Бесплатные уроки? Миша уже имел бесплатные уроки в Шполе. Но стать студентом Одесского музыкального училища, носить их щегольскую форму - это произведёт впечатление на Шполу и Бердичев.
Ничто не могло остановить Саула. По его настоянию, Фидельман рассказал профессору Климову, директору училища, о вундеркинде, который только что прибыл в город и занимается с ним. После экзамена, Миша получил право на бесплатное образование в училище и стипендию в 8 рублей в месяц. «Тогда это была для нас большая сумма. Предложение финансовой помощи было для меня решительным доказательством того, что Миша считался особым случаем, почти беспрецедентным».
Перевод с английского
Продолжение см. Часть 2
Добавить комментарий