Продолжение. Начало в N17 [172].
Летом 1958 года наш батальон стоял лагерем на берегу реки Мургаб между городами Мары и Байрам-Али. Кстати, в этих местах, лет через десять, шли съемки знаменитого фильма "Белое солнце пустыни", в которых принимал участие автор этих строк. Но, как понимаете, не в качестве актера, а всего лишь пиротехника.
Подразделения отрабатывали вопросы преодоления и заграждения водных преград. Стояла несусветно жаркая, впрочем, вполне обычная для туркменского лета, погода, и занятия на реке для солдат были сущим благодеянием. Они работали в насквозь мокром обмундировании, и всеми силами старались не вылезать из воды.
В один из таких знойных деньков меня вызвали в штаб батальона. Комбат, подполковник Иван Маленьких, грузный сибиряк, по прозвищу "Батенька мой", выслушав мой доклад, сказал: "Тут, батенька мой, приехали по твою душу. Вот, знакомься, товарищ из органов. Но ты, батенька мой, не боись, он не арестовывать тебя явился", — захохотал комбат и представил меня солидному туркмену в штатском, оказавшимся начальником областного управления ГБ, имя которого я и не разобрал толком.
Тот сразу же изложил суть дела. Сотрудники его "конторы" раскрыли целую банду, которая занималась производством и сбытом анаши, (так в Средней Азии называют наркотик, изготовленный из опиума). Задержать, однако, им удалось только двоих. Остальные либо сбежали, либо погибли при задержании. Еще выявили место, где и производилась анаша. "Лаборатория" эта располагалась в крепости Султан-кала, на территории городища развалин древнего Мерва. Там же, очевидно, должны храниться и запасы сырого опиума. Но задержанные знают только где "лаборатория". Так вот, он обратился к начальству в республиканском Комитете ГБ с просьбой прислать специалиста для поиска сырого опиума. А сегодня ему позвонили и посоветовали обратиться к нам.
Ну, понятно, кто специалист-кладоискатель: это капитан Штейнберг. Я не больно-то возрадовался перспективе искать неведомо что и неведомо где и начал отбрехиваться. Но "Батенька мой" сказал, что ему из штаба корпуса уже приказали, так что придется выполнять.
Следующим утром в лагерь приехали гебисты, саперы погрузили поисковое снаряжение, и мы отправились на городище. Оно находилось всего лишь в пяти километрах от лагеря. Собственно, развалины древнего Мерва, составлявшие это городище, тянулись сплошной полосой на протяжении более 25 километров между городами Байрам-Али и Мары. Ведь Мары до 1937 года тоже назывались Мервом. Город переименовали, наверно, чтобы по-туркменски звучал.
А Мерв в Средние века был одним из самых больших городов Средней Азии и занимал всю площадь нынешнего городища. Он процветал, особенно в XII веке, когда был столицей империи турков-сельджуков. Но в 1222 году Мерв был буквально стерт с лица земли татаро-монгольскими ордами Чингисхана. Жителей Мерва вырезали почти полностью, в рабство увели лишь немногих мастеровых и женщин. С тех пор и стоят-разрушаются остатки былого величия. А Мары — наследник Мерва, в Туркмении стал областным центром, впрочем, был он сравнительно небольшим пыльным городом с глинобитными домами.
Крепость Султан-кала в древности была центром Мерва. В ней находился мавзолей султана Санджара — самого великого властителя империи турков-сельджуков. Когда-то мавзолей считался одним из самых величественных сооружений Средней Азии. Но в ХХ веке от него остались только стены.
Что мы и увидели, подъехав к мавзолею. Разгрузились, и гебисты повели нас к подпольной "лаборатории", где изготовляли анашу. Она и впрямь была подпольной, потому как находилась в каком-то подземелье. Впрочем, отнюдь не средневековом, а вырытом сравнительно недавно.
Наша задача заключалась в отыскании запасов сырого опиума. По данным гебистов, производители наркотика хранили сырье в молочных бидонах. Это обстоятельство вселяло надежду, что наши труды увенчаются успехом. Ведь основное оружие саперов того времени — индукционный миноискатель, предназначался для поиска металлических предметов, даже таких крохотных как медная гильза детонатора. Ну, уж массивный молочный бидон, сделанный из оцинкованной стали, поисковый блок должен "услышать" наверняка и под солидным слоем грунта.
Однако, обшарив весь погреб, мы ничего не нашли. Снаружи к входу "лаборатории" между развалин извивалась узкая дорожка. Было очевидно, что именно по ней и подтаскивали сырье. Стали проверять все пустыри, примыкавшие к дорожке, убили на это несколько дней. Да и сами помучились изрядно, ведь работать приходилось на открытых местах, а зной в Туркмении летом не слабее, пожалуй, чем, скажем, в Сахаре.
Прошла неделя. Мы сменили миноискатели на более чувствительные, ИМП, предназначенные для подводного поиска. Результат — нулевой. Ситуация тупиковая, не обшаривать же все городище, на это целый год потребуется.
Как-то решил я осмотреть мавзолей Султана Санджара. Не в связи с нашими трудами, а просто из интереса в таком знаменитом месте побывать. Тем более, до него от "лаборатории" — рукой подать.
Мавзолей, конечно же, сильно пострадал за столетия, все изразцы осыпались. Когда-то на нем были купола, остался только массивный остов. Стены, толщиной более 5 метров, как и все сооружения древнего Мерва, сложены из сырцовых кирпичей. В центральном помещении кучи мусора и обломков, но светло — крыши-то нет.
И вдруг мне показалось, что в некоторых местах стены не такие щербатые, как в других. Странно, они ведь сплошь одинаково были облицованы керамической плиткой, которая вся обвалилась невесть когда. Я подошел к такому сравнительно гладкому месту, ковырнул стену финкой. Мать честная! А под слоем глины — доска! Позвал солдат, и уже через час в стенах мавзолея были вскрыты ниши. В них-то и стояли бидоны с сырым опиумом, замаскированные дощатыми щитами, которые сверху были покрыты слоем глины.
Всего бидонов оказалось семь, еще столько же, примерно, могло поместиться на свободные места в нишах. Я немедленно приказал закрыть ниши щитами, выставил часовых и помчался в лагерь. Комбат, выслушав доклад, очень обрадовался: "Ну, батенька мой, сработал ты вовремя. Не хотел говорить, пока ты там копаешься. А знаешь ли ты, батенька мой, что вчера приказ пришел, утвердили тебя начальником штаба. Дождался, все-таки. Так что, батенька мой, заканчивай эту петрушку побыстрей и принимай дела".
Поскольку телефонной связи у нас не было ни с кем, подполковник связался по радио со штабом корпуса и сообщил о находке. Судя по тому, что уже через час явилась целая орава гебешников, из Ашхабада им позвонили немедленно. Поехали в мавзолей Санджара, и я им показал обнаруженные тайники в его стенах. Не скрывая радости, гебешники попросили перепроверить еще раз. Ну, уж дудки, подумал я, пусть копаются сами, забрал своих саперов со снаряжением и вернулся в лагерь. Очень мне хотелось поскорей приступить к новой должности. Начальник штаба отдельного батальона — майорская категория, новый уровень для строевого офицера. Какие теперь могут быть криминальные дела!
Однако я ошибался. Лагерный сбор шел к концу, я по уши погрузился в штабные дела, исполняя отчетные документы, отправляя всякие донесения и готовя штабное имущество к обратному маршу. Но, как говорится, по закону подлости, в самый неподходящий момент пришла радиограмма из Ашхабада, в которой корпусное командование приказывало оказать необходимое содействие марыйским гебешникам в решении вновь возникших проблем.
Суть проблем прояснилась в тот же день. В лагерь заявился тот же полнотелый "искусствовед в штатском", который приезжал в связи с поиском опиума. Оказывается, его сотрудники поймали самого главного наркодельца, не только местного масштаба, но и — как похвастался гебешник — всей Туркмении. О нем в органах знали давно, сеть его наркоторговцев и курьеров действительно охватывала всю республику, даже в Узбекистан забиралась. И вот, один из схваченных недавно близких соратников наркобарона, выдал его местонахождение. Мне подумалось — уж этому парню наверняка досталось по полной программе, если он "раскололся".
А сам наркобарон, оказывается, проживал недалеко — на окраине Байрам-Али. Его дом находился на территории известного не только в СССР климатического санатория, в котором, благодаря весьма низкому уровню влажности при каракумском зное, успешно излечиваются болезни почек. Санаторий возник на базе построенного еще в 1888 году дворца. У сына императора Александра Третьего были больные почки. Врачи рекомендовали именно этот район Мургабского оазиса, который, кстати, тогда осваивался Россией. Для Великого князя, который должен был систематически приезжать на лечение, построили целый дворец и разбили большой парк, в котором соорудили и помещения для обслуживающего персонала.
В советские времена понастроили санаторные корпуса отнюдь не дворцового типа, и почечные больные лечились там во множестве. Так вот, наркобарон и жил в том самом парке. Занимал один из старинных особняков, предназначенных для великокняжеской прислуги. Выбор, надо сказать, был абсолютно правильный. Среди множества приезжих, которые ежемесячно сменялись, его непросто было вычислить. А сам он значился каким-то санаторным работником.
Когда его выявили и задержали, в этом особняке провели самый тщательный обыск. Искали, ни больше — ни меньше, бриллианты! Потому как имелись агентурные сведения, что наркобарон уже много лет скупал драгоценности с бриллиантами. "Расколоть" самого главного "пахана" туркменской наркомафии им не удалось. Но при обысках гебешники взломали полы, отодрали подоконники и нашли немало брусков золота. Анализ показал, что они сплавлены из золотых колец, браслетов, туркменских женских украшений и других драгоценностей. Видимо, "пахан" извлекал из оправ бриллианты, а сами оправы шли на переплавку.
Так вот, моя задача состояла в том, чтобы попытаться эти драгоценные камни отыскать. Ничего себе работенка! Понимая, что, так сказать, отбрехаться вчистую не удастся, я попытался предложить в качестве кладоискателя старшего лейтенанта Царюка, который и принял мою роту. Мол, я теперь начальник штаба, у меня другие задачи, тем более, что на днях лагерь сворачивается.
Но гебешный начальник и слышать не хотел об этом. А "Батенька мой" отличался крайней трусливостью, если дело шло об указаниях свыше, и меня не поддержал. Хотя, как начштаба, я ему же в лагере очень даже был необходим.
Короче, на следующий день, прихватив с собой пару саперов и комплект поиска МЗД (мин замедленного действия), я отправился с гебистами в особняк главы туркменской наркомафии — до него было рукой подать, не более десятка километров. Особняк оказался солидной каменной постройкой под оцинкованной железной крышей. Неплохо строили при императорах российских — на века. Внутри, однако, — сущий бедлам. Гебисты всю мебель переломали и вытащили во двор. Полы отодраны, так что ступать приходилось осторожно, чтобы не провалиться между балками.
Миноискатели и щупы для поиска бриллиантов явно не подходили — кругом полно гвоздей набито, штырей и болтов всяческих. Стали мы прослушивать стены пьзостетоскопами, простукивая киянками в надежде обнаружить пустоту. Куда там! Глухая каменная кладка несущих стен, кирпичная — простенков, несколько слоев штукатурки и покраски давали вполне одинаковое тупое звучание в наушниках пьезоусилителей. На прослушивание всех комнат особняка ушел весь день.
Оставалось последнее средство — осмотр стен через цветоконтрастные стекла поисковых очков. Они давали возможность обнаружить разницу в слоях покраски. Но для успеха такого рода поиска было необходимо мощное освещение. Между тем, окна особняка шириной не отличались, да и деревья, окружавшие дом, создавали сумрак в его помещениях. В общем, я сказал гебистам, что необходимы мощные электролампы, типа киношных юпитеров. Ежели такие раздобудут — применю последнее средство поиска. Если нет — все на этом, ребята!
Прошло три дня. До окончания лагерного сбора оставалось меньше недели, и я уж вообразил, что разрабатывать бриллиантовые "копи" царя туркменской наркомафии мне не придется. Но на четвертый — явились родимые и привезли самый настоящий юпитер. Они его добыли на ашхабадской киностудии "Туркменфильм". Ну, что ж, деваться некуда, поехали в санаторий.
В особняке установили кинофонарь, направили на стенку коридора. Я надел цветоконтрастные очки и осмотрел стены, меняя в оправах светофильтры. Пошли дальше, освещая и осматривая поочередно стены комнат. И вдруг! — померещилось, что ли? На простенке явно вырисовывался прямоугольник, примерно, сантиметров 20 на 15. Снял очки — нет ничего, надел — появился!
Очертил находку карандашом и стал финкой снимать слои штукатурки, пока не обнажились два кирпича. Простучали и прослушали это место — нет пустот. Стал крошить растворные швы между кирпичами, пока не смог их вытащить. А за ними — губчатая резина. Она вплотную обтягивала деревянную шкатулку. Вытащил, и гебисты прямо вырвали ее из рук. Поставили бережно на подоконник, откинули крышку, и, буквально, зарябило в глазах. Грани кристаллов, которыми была набита шкатулка, ослепительно переливались в лучах "юпитера".
Сколько там было бриллиантов, понятия не имею, до этого я вообще о них только слышал, видеть не довелось. Думаю, однако, что ценность они представляли немалую. Это, кстати, подтвердили и мои верные безотлучные спутники. Они не очень-то огорчились, что находка оказалась единственной, потому что, мол, и она бесценна.
Наконец, я распрощался с ними, вернулся в лагерь. Впрочем, во все дни, оставшиеся до отъезда, опасался — не явятся ли снова по мою душу. Слава Богу, обошлось. Мы учинили — как положено — заключительный парад, погрузились на машины и потянулась батальонная колонна по краю Каракумской пустыни — восвояси.
Так завершились мои кладоискательские приключения. Потом, то ли надобности не возникало, то ли должности занимал иные, но к моим услугам для поиска кладов командование более не прибегало. Впрочем, если бы возникла потребность — приказали бы без колебаний. Военное кладоискательство тем и отличается от всякого другого, что ведется не в интересах личного обогащения или ввиду особого тщеславия...
Добавить комментарий