Вопреки обычному, бомбежка аэродрома началась рано. "Уж не затевают ли фрицы наступление?", – подумал я. Взрывы, грохот... Затрещал наш верный служака Унафи. "Убит начпрод. Как там у вас?" – послышался голос командира роты.
"Порядок, потерь нет", – слышится отбой. Следом новый звонок: "Из землянок не выходить, Ю-88 идут эшелонами". Снова отбой, наконец, налет окончен. Люди берутся за свои дела. Начинается день, военный день. Жаль начпрода. Еще день тому назад видел его в штабе – шутил, улыбался. Плохая пора пришла. Не все выдерживали.
Недавно начхим не выдержал, стал непрерывно, беспричинно тихо плакать. До этого все курил, курил... Пальцы его рук были желто-коричневыми от самокруток. Его увезли, больше не вернулся...
Начался дождь, словно небо оплакивало этих двух офицеров... Дождь лил целую неделю. Все развезло. Грязь стала такая, что сапог из нее было не вытащить.
В такие дни не хочется вылезать из землянки, хотя и в ней не рай – сырость!..
"Дневальный, пора и затопить!" За перегородкой начинается возня, из топки по земле стелется синий дым, он не идет наружу, пока не прогреется труба. Раздается команда "Подъем!", за ней идут покряхтывание, покашливание, громкие зевки. Вдруг раздается громоподобный мат – опять что-то украли. С приходом во взвод четырех лагерников начались кражи. Они будоражат взвод. "Нужно будет срочно придумать ловушку, чтобы поймать с поличным”, – решаю я.
"А ну, прекратить шум!". Шум переходит в громкий шепот. Выхожу из офицерского закутка. Воздух затхлый, сушатся портянки. Выбираю
наугад две винтовки и, проверив их, направляюсь в избу-столовую. "Поздно выбрался, погода летная, в это время можно ожидать налета”, – думаю я.
Стал я замечать за собой, что допускаю много случаев лишнего риска. Вот и сейчас иду наверняка под бомбежку. Надо "встряхнуться”, а пока шаг за шагом вытаскиваю сапоги из глубокой засасывающей грязи. При такой дороге в случае налета не добежать будет до щели.
Перед избой-столовой снимаю щепой килограмма по три грязи с каждого сапога. Вхожу и... Здесь, уважаемый читатель, сделаем небольшую передышку, пожалеем рассказчика. Ему, горемыке, умчаться сразу, лихо, скажем, на вороных, да прямо в сказку – нелегко.
Наперед, в детство попасть надобно. Сказки больше среди детишек обретаются, а ко взрослым редко-редко приближаются.
Приключилось это в деревеньке одной, саратовской губернии, стало быть. Там по задворкам ягода несаженая росла, по названию не то поздника, не то паслен. Ягода так, неказистая, но за неимением другой могла на пирог сойти или так, без пирога, вполне для еды пригодная.
Было мне лет девять, и ходил я пастись в ее кустах. Вот раз иду я по знакомой дорожке, глядь, а на том месте, где раньше навоз лежал – цветок вырос. Был бы цветок тот обычный – не посмотрел бы. А тут – пером не описать... Стебелек стройненький, головка чудесное свойство имеет: если посмотришь – не оторваться, вроде понимаешь – уходить пора, да никак... Вот ведь как бывает. Выбился, значит из-под земли, стоит и миром любуется. А от него такой тонкий аромат исходит! Главное же в том, как подойдешь поближе, посмотришь на головку, вдохнешь аромат – так все сиротские невзгоды да детские обиды как не бывали...
Только при том три наказа нарушать не дано. Подходить к цветку не чаще одного раза в три дня, смотреть на него не долее трех минут, а по исходе того гляденья, съесть ягод не менее тридцати трех штук...
А как скажет кто – такого не бывает, спорить не буду. Бывает, что и не бывает! Да только со мной было! Тут и сказке конец, ну а где сказка кончается – быль начинается...
О чем же это я? Да, вхожу это я в избу-столовую и вижу что-то нереальное, чему и поверить сразу трудно.
В нашем то Дворище, а точнее сказать, грязище, где в воздухе сплошой мат висит, прелесть-девушку увидеть, да такую, словно ее только что из гостиной богатого дома вывезли, – не чудо ли? И, помимо воли, мгновенно мелькнут слова поэта: "Откуда ты, прелестное дитя..?" Ни дать, ни взять - княжна!..
Глаза большие, посмотрит – точно благодатью одарит, скажет – словно легкий-легкий ветерок освежит.
Откуда такое сокровище? Какой бурей занесло ее сюда? Если разодеть ее богато: ожерелье, заколки, сережки бриллиантовые, кушак, дорогими каменьями инкрустированный, золота червонного перстенек заветный, да браслет на руку ее пластичную – засверкает она блеском великокняжеским...
Только достойна она лучшего удела.
Красота ее не броская, да глаз не отвести. Есть в ней что-то сильное, чарующе привлекательное, сдается мне – талантливое, что надо бы сохранить для тех, кто ее не знал.
А для того одеть ее в черное бархатное платье элегантное, оживить его цепочкой с медальоном и небольшой брошью с пурпурным камнем, посадить ее за рояль, а напротив – художника именитого, дабы оставил он портрет ее на многие лета, не на одно поколение.
Осталась бы на Руси своя Джоконда, даже лучше той, знаменитой, – таинственней и краше.
Закончив еду, я собрался было выходить из избы, как произошел очередной налет немецкой авиации. Щель для укрытия находится недалеко от избы, но добираться туда нет резона; грязь по колено, пока дотянешь – надобность отпадет.
Оставшись в столовой, вспоминаю о княжне. Гляжу, стоит скромно, без намека на панику. Должно быть, не впервой под бомбами. И проникся я к ней большой симпатией. В дальнейшем по мере частых встреч начинает вырисовываться ее характер. Была она сдержанна и тем заслуживала уважение. Несколько величава в движениях и разговоре, но это никак не затрагивало других, может, потому что росла и училась в Царском Селе, где сохранились свои традиции общения. К тому же отец ее был офицером царской армии. В войну он вывез ее из осажденного Ленинграда и возил с собой по фронтовым дорогам. Вместе с тем она была подкупающе скромна. Словом, надо полагать, не случайно она привлекала к себе внимание, в том числе и мое.
Встреча с нею каждый раз доставляла удовольствие, если не радость. И еще об одном, о чем стоит упомянуть. Шла война, страшная война. Стирались с карты государства, гибли миллионы людей. Почти физически ощутимая близость смерти, ее вероятность опрокидывали моральные устои, вели к падению нравов.
На этом фоне еще сильнее проступал маленький островок, на котором распускался этот прелестный цветок...
Так что были на фронте и проблески радости... «Что, чем сказка кончилась? Пошел раз на цветок поглядеть, ан... его и нет; сорвал кто-то. То ли к груди прижать кто-то хотел, то ли на память в альбом засушить. «Как? Не то? А-а-а, про княжну...»
Война ее не замусолила. Только по окончании ее замуж вышла. Знал я и мужа ее. Совсем разные люди. Только уж это их семейная тайна... Если считать, что счастье выпадает раз на сто тысяч браков, а в остальных случаях заменяется привычкой, то с позиции теории вероятностей...»
Публикация Лианы Алавердовой
Добавить комментарий