Так получилось, что вскоре после капитуляции гитлеровской Германии Мюнхен, столица Баварии, привлек к себе большое число русских беженцев от коммунизма. Причем тут были и так называемые «старые» эмигранты первой волны, проживавшие ранее в Югославии, Чехословакии, Польше, Прибалтике..., и «новые» эмигранты — беженцы второй волны, еще недавно жившие в СССР. Оказавшись в оккупированных западными союзниками частях побежденной Германии, эмигранты первой волны чувствовали себя в сравнительной безопасности.
В ином положении оказались люди, обладавшие на 1939 год советским гражданством: согласно договоренности, достигнутой Сталиным с Рузвельтом и Черчиллем, они подлежали возвращению на родину, не исключая насильственного варианта. Пример тому — выдача англичанами и американцами интернированных военнослужащих армии Власова и разных казачьих частей, всего порядка 60 тысяч человек.[1] Случаи насильственной выдачи происходили и в лагерях, учрежденных для перемещенных лиц (Ди-Пи). Поэтому многие старались избежать лагерей с их обеспеченным пропитанием и, живя впроголодь, старались приткнуться где-нибудь в городе, чтобы быть менее заметными. Но и это не служило гарантией безопасности: советские репатриационные комиссии активно охотились за лицами, проживавшими на частных квартирах; бывали случаи их похищения прямо на улице.
Среди таких гонимых оказалась семья доктора Петра Николаевича Раевского, состоявшая из его жены и дочери Оли. Были они родом из Харькова, во время войны временно осели в Праге, а приближение Советской армии заставило семью податься на Запад. К лету сорок пятого года Раевские добрались до Ульма, поразившего их своим замечательным готическим собором, который чудом уцелел и теперь возвышался над почти полностью разрушенным бомбами городом. Ольга впоследствии писала:
«Летние месяцы запомнились мне паровозными гудками, ставшими для меня символом возрождающейся жизни. Уехали мы из Ульма неожиданно и буквально в чем стояли. Добрый друг, узнавший, что моему отцу опасно оставаться в городе, пришел к нам с билетами на поезд, и в тот же вечер мы втроем уехали в Мюнхен, где было менее опасно.»[2]
Куда было податься в этом чужом полуразрушенном городе? Добрые люди — пожилая русская женщина с двумя взрослыми дочерьми — приютили их у себя. Теперь их в крошечной комнате оказалось шестеро! Но вот Раевские прослышали, что один православный священник получил в свое распоряжение от американских оккупационных властей целый дом. Туда они направились в надежде найти временное пристанище. Этим священником оказался молодой энергичный отец Александр Киселев из Эстонии. Раевские застали его сидящим на корточках во дворе дома, где он чинил протекавшую трубу. Доктор Петр Николаевич и отец Александр сразу почувствовали друг к другу взаимную симпатию. Нашлась в этом доме для Раевских и комната, в которой они прожили четыре года.
Четырехэтажное здание в зеленой части города, Богенхаузен, вошло в историю как Дом «Милосердный самарянин». Несмотря на сильноповрежденную крышу, отчего дом протекал с верхнего этажа до подвала, там плотно осело около десятка семей, теперь они собственными руками приводили его в жилое состояние.
Дом служил более чем убежищем для русских беженцев: там была устроена домовая церковь и тут же — Отдел социальной помощи, которым заведовала жена о. Александра матушка Каллиста. Отдел занимался распределением продовольствия и вещей тем, кто укрывался от насильственной репатриации в лесу или по разным углам. При Доме была небольшая иконописная мастерская, а также издательский отдел, выпускавший ротаторным способом небольшие книги и учебные пособия. С появлением там доктора Раевского при Доме возникла амбулатория, в которой под его руководством работало еще тринадцать врачей, оказывавших бесплатную медицинскую помощь беженцам. Кроме того, доктор Раевский основал курсы сестер милосердия для группы девушек, живших на верхнем этаже в одной общей комнате.
Понимая жизненно важную задачу обеспечения безопасности тех, кто подлежал выдаче, о. Александр, вероятно, провел по бумагам недавних советских граждан как эмигрантов первой волны. При этом он обеспечил всех насельников дома как «старых», так и «новых», регулярными пайками от международной организации помощи беженцам (ЮНРРА, позже ИРО), в том числе и тех, кто там не проживал, но был к Дому приписан.
Главным делом Дома была его русская гимназия, помещавшаяся на втором этаже. В ней учились дети и подростки из семей, живших в самом Мюнхене и его ближайших пригородах. У тех же, кто находился в большом лагере для перемещенных лиц Шлайсхайме, недалеко от города, имелась своя большая школа.
Второй этаж Дома не мог вместить всех учащихся, занимались в две смены — младшие утром, старшие после обеда. В эту вторую смену попала Оля Раевская; несколько позже поступила туда и я. Мы сделались одноклассницами, проучившись вместе несколько лет. Оля неизменно слыла у нас первой ученицей. Именно «первой, а не «отличницей», слово, не привившееся в нашем быту; гимназия во многом придерживалась старых порядков и старых выражений.
Само деление на четырехклассную начальную школу и гимназию, состоявшую из восьми классов (всего 12), было отголоском дореволюционного времени. Преемственность от старых времен привнесли преподаватели из Югославии и других эмигрантских очагов. В отличие от учителей с советским стажем, они обращались к нам на «Вы». Например, учитель математики Д.В. Осмоловский заработал себе прозвище «Будьте любезны»; именно так он предлагал нам ответить урок или решить задачу. На Олю это произвело должное впечатление: «Мы были еще гимназисты и гимназистки, но наши преподаватели как-то давали нам почувствовать, что мы уже почти взрослые — относились к нам серьезно и ответственно», - писала она позже. [3]
Не только это оставило свой след. Сама атмосфера в Доме «Милосеродный самарянин», направленная на оказание взаимной помощи и помощи другим, идеализм преподавателей, тратившим силы на наше школьное и внешкольное образование, лекции приглашенных профессоров-гуманитариев, которые мы слушали в школьном зале после уроков или экскурсии по музеям и архитектурным достопримечательностям под предводительством директора гимназии П. Д. Ильинского, искусствоведа-энтузиаста, всё это оставило на Ольге глубокий след и, в значительной мере, определило ее дальнейший жизненный и академический путь.
Мы не стали тогда близкими друзьями; я дружила с другой Раевской в нашем классе, Катей. Род обеих Раевских вероятно восходил к общим корням, без близкого родства между ними; Олины предки были преимущественно духовного звания, Катины — из известного рода военных. Ни я ни Катя не отличались слишком большим прилежанием, Оля казалась нам слишком уж серьезной: она не участвовала в наших внешкольных затеях, не приходила на танцульки, не состояла, как большинство гимназистов, в русских скаутах-разведчиках (ОРЮР).
Зато ее присутствие было заметно в мероприятиях, проводившихся в рамках РСХД — Русского студенческого христианского движения, и, чем старше она становилась, тем активнее участвовала в Движении. Не помню, чтобы у Оли были закадычные подруги; одинаково приветливая со всеми, она охотно, помогала решать алгебраические задачи и делилась своими аккуратными записями уроков; по некоторым предметам у нас не было тогда учебников, приходилось вести запись со слов учителей. Оля это делала мастерски и не раз выручала меня своими конспектами.
Официально гимназия при Доме «Милосердный самарянин» просуществовала лет восемь, но фактически она стала сходить на нет после четырех лет, когда начался стихийный разъезд Ди-Пи по разным странам, преимущественно за океан, и преимущественно в США. Семья доктора Ревского уехала в Америку в мае 1949 года. Незадолго до этого Оля успела сдать выпускные экзамены и получить признанный баварским Министерством образования аттестат зрелости.
Спустя несколько лет и я переселилась в США, но жили мы с Олей на противоположных берегах континента — она в Калифорнии, я в Нью-Йорке, потом в Вашингтоне. Однажды мы свиделись на многолюдном съезде Американской ассоциации славистов, проходившем в Гонолулу, но тогда нам толком поговорить не удалось. Другое дело — трехдневная встреча в Нью-Йорке, устроенная бывшими учениками по случаю пятидесятилетия основания давно переставшей существовать гимназии. Юбилей этот собрал наших однокашников из разных концов Старого и Нового Света. Прилетела из Калифорнии и Оля.
Девочка-Оля, теперь седеющая женщина с короткой стрижкой, просто, но со вкусом одетая, обладала к тому времени солидной репутацией в академическом мире. В Калифорнии Оля продолжила свое образование в университете Беркли. В нем окончила два факультета; в 1954 году получила степень бакалавра по биологии, а, проработав несколько лет по этой специальности, изменила направление и поступила в аспирантуру на соискание сперва магистерской, потом докторской степени по русской литературе. Диссертацию на тему искусства в творчестве Бориса Пастернака Ольга писала под руководством профессора Глеба Петровича Струве. В аспирантуре Ольга встретила своего будущего мужа, Роберта Хьюза. Потомственный американец, он влюбленный в русскую поэзию, тоже был учеником Струве, став исследователем творчества поэта и пушкиниста Владислава Ходасевича. В течение многих лет, до самого выхода на пенсию, сперва как аспиранты, потом как профессора, Ольга и Роберт оба преподавали в Беркли русский язык и литературу на кафедре славянских языков, оба были известны среди славистов своими публикациями. Скрепленный общими интересами, брак оказался долгим и счастливым.
Диссертация Ольги о Пастернаке вышла книгой на английском языке под названием “The Poetic World of Boris Pasternak”(Princeton, 1974). Далее, вместе с Лазарем Флейшманом, Ольга и Роберт приняли участие в сборнике «Русский Берлин» (Париж, 1983; Москва, 2003), посвященном творчеству русских, населявших Берлин в ранний период эмиграции, 1921-1923 годы. Ольга была соредактором сборника. В декабре 2002 года супруги приняли участие в посвященной этой теме научной конференции, которая состоялась в Москве в Библиотеке-фонд «Русское зарубежье», впоследствии —Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына. До этого Ольга была одним из редакторов трехтомника материалов конференции, посвященной тысячелетию крещения Руси[4].
Важный вклад Ольга Раевская-Хьюз внесла в изучение творчества писателя Алексея Ремизова: в 1986 году выходит, под ее редакцией и с ее вступительной статьей, ранее не собранная автобиографическая книга Ремизова «Иверень» (Berkley). Ряд статей, связанных с Ремизовым, Ольга публикует в Вестнике русского христианского движения (Париж). К моменту нашей встречи в Нью-Йорке Ольга уже работала над следующей книгой — «Встреча с эмиграцией: из переписки Иванова-Разумника[5] 1942-1946 годов. [6] Сюда вошла, в частности, и переписка с Ремизовым и его супругой. Отдельной работой стала переписка Алексея Ремизова с философом Борисом Вышеславцевым, опубликовнная Ольгой Раевской-Хьюз в том же Вестнике, с ее комментариями.[7]
Ольга была не только одним из постоянных авторов Вестника, она входила в его редакционную коллегию и сотрудничала с главным редактором Никитой Алексеевичем Струве. Вот почему, когда в Москве была создана Библиотека-Фонд Русское зарубежье одним, из учредителей которой был Струве, он обратился к ней с просьбой помочь комплектованию библиотеки эмигрантскими изданиями, ранее не доступными читателю в Советском Союзе. Ольга, естественно, ответила согласием. А когда ее запросили из Москвы, не знает ли она кого-то, кто бы мог заняться этим на Восточном побережье США, Ольга, помня о нашей недавней встрече в Нью-Йорке, предложила мою кандидатуру. Так родился Комитет «Книги для России», в котором мы с Ольгой сотрудничали самым тесным образом в течение 20 лет.
К моменту образования Комитета мы обе уже были на пенсии. Помня о призыве Солженицына не дать пропасть воспоминаниям отдельных людей, мы занимались не только сбором и доставкой в Россию уже опубликованной литературы, но также выискиванием архивных материалов, а позже и произведений искусства художников-эмигрантов, как и других выставочных экспонатов для музея Дома русского зарубежья.
Ольга проявила себя хорошим организатором, с ней легко было работать. Недаром она успешно совмещала свою академическую деятельность с обязанностями старосты в своем православном приходе в Беркли. Кроме того, на протяжении ряда лет как человек безупречной честности она занимала должность председателя крупного благотворительного фонда, основанного в Калифорнии успешным русским предпринимателем И. В. Кулаевым, неся ответственность за справедливое распределение помощи различным русским организациям.
Одним из аспектов моего сотрудничества с Ольгой явилось создание двух сборников: «Судьбы поколения 1920-1930-х годов в эмиграции», в котором одна из глав принадлежит ей самой («В Доме “Милосердный самарянин”), и сборнике, посвященном гимназиям и внешкольному воспитанию в эмиграции. Название второго сборника «Наставникам, хранившим юность нашу...», заимствованное у Пушкина, было предложено Олей. Как и «Судьбы поколения», книга вышла в твердой обложке в издательстве «Русский путь» (Москва, 2017), при Доме зарубежья.
Здоровье не позволило Ольге быть в Москве на презентации наших книг. Зато Оля часто вспоминала, каким незабываемым событием явилась наша встреча в стенах Дома в 2005 году по случаю десятилетия его существования. Приехали: Ольга и Роберт Хьюз, Никита Алексеевич Струве с женой, прибывшие из Парижа, из Вашингтона вместе со мной прилетел ныне покойный член нашего Комитета Никита Валерьянович Моравский - и многие другие из разных стран света.
Наше общение в гостеприимных стенах Дома с его директором Виктором Александровичем Москвиным и его ближайшими сотрудниками, обсуждение дальнейших планов, поразившая нас своей искренностью речь тогдашнего мэра Москвы Лужкова, всё это создавало удивительную атмосферу оптимизма, веры в выход России из тисков навязанного ей коммунизма на новый путь. Тогда мы находились почти в состоянии эйфории и ничто не предвещало возможности нового трагического поворота российской истории. Если бы некто, обладающий даром провидения, сказал, что на Ольгин родной Харьков будут сброшены бомбы и полетят ракеты — откуда? -- из России! — мы сочли бы это за бредовый вымысел.
Ольга Петровна Раевская-Хьюз, сообщил ее муж, скончалась у себя дома в Беркли, Калифорния, третьего августа этого года. Мир ее праху!
[1]Б.С. Пушкарев. Две России ХХ века; 1917–1993 (М. «Посев», 2008, с. 332
[2] «Судьбы поколения 1920-1930-х годов в эмиграции». Ольга Раевская-Хьюз: «В доме «Милосердный самарянин». (М.; Русский путь, 2006) с. 143.
[3]Там же. с. 148
[4] Slavic Cultures in the Middle Ages, 1993; Russian Culture in Modern Times, 1996 Slavic Cultures in the Middle Ages, 1993; Russian Culture in Modern Times, 1996
[5] Разумник Васильевич Иванов-Разумник, писатель; Дата рождения: 25 декабря 1878 Место рождения: Тифлис, Российская империя: Дата смерти: 9 июня 1946, Германия.
[6](М.; Париж: Русский Путь; YMCA-Press, 2001).
[7] 2005/2006. №190 (1‒2 Вестник русского христианского движения)
Добавить комментарий