Не без удовольствия и волнения прочитал воспоминания Геннадия Разумова о похоронах Сталина. Мне тогда было 18 лет, я оканчивал первый курс педагогического института иностранных языков в Ленинграде, когда умер великий вождь. В те годы я был до невероятности идейным, преклонялся перед именем Сталина и верил всему, что писали в советских газетах. Разумеется, я был активным комсомольцем, членом институтского комитета комсомола, и смерть Сталина была для меня величайшей трагедией. В тот же день я попросил у папы денег на поездку в Москву и вечерним поездом отбыл в столицу. Я поехал в общежитие Московского инженерно-строительного института, где учился мой одноклассник – ведь предстояла очень серьезная операция: пробиться в Колонный зал, поэтому не хотелось беспокоить родственников.
Обменявшись мнениями с моим однокашником и его соседями по общежитию, решили: всю ночь не будем спать, а на рассвете попытаемся найти конец очереди, которая приведет в колонный зал. Как известно, в дни похорон Сталина, по Москве формировалось бесчисленное количество очередей, большинство которых никуда не вели, и это еще больше нагнетало массовое состояние психоза. Но нам почему-то повезло: в 6 часов утра мы встали в какую-то очередь, и она оказалась правильной. Нам не пришлось давиться в безумной толпе на Трубной площади, где погибло немало людей, но я видел одного совершенно растерзанного человека в одной галоше, который требовал у милиционера, чтобы его пропустили, а когда милиционер отказался, этот человек в ярости сорвал с себя вторую галошу и запустил в милиционера. Видел десятки других пострадавших, покалеченных и просто обезумевших людей.
Как бы то ни было, но к 10 часам утра мы без всяких происшествий вошли в Колонный зал. Слева сидел оркестр, исполнявший траурные мелодии, а прямо располагалось возвышение, перед которым на красных подушечках блестело бесчисленное количество орденов и медалей покойного. Но, пожалуй, еще больше сверкали начищенные до невероятного блеска сапоги генералиссимуса, которые, признаться, подавляли весь остальной антураж. Перед этими сапогами стояло несколько офицеров, которые неустанно повторяли одну и ту же фразу: «Не задерживайтесь, проходите, прошу не задерживаться». Только теперь, обогнув возвышение, мы смогли увидеть знакомые по бесчисленным фото усы и лицо человека, который правил нами три десятилетия.
На следующий день я уже был в Ленинграде, еще не осознав что приобщился к истории, став свидетелем одного из важнейших событий в летописи моей страны. В институте меня встретили неодобрительно, а в комитете комсомола мне объявили замечание за то, что в такой ответственный момент я покинул свой пост комсомольского вожака и уехал в Москву.
Через некоторое время я снова побывал в Москве, и побывал в Мавзолее, где оба забальзамированных вождя лежали рядом. Больше я уже Сталина никогда не видел.
А потом был доклад Хрущева о разоблачении культа личности. Мы, студенты уже четвертого курса, слушали, затаив дыхание, о кровавых преступлениях вождя народов, и я буквально кожей ощущал, как из меня выдавливается юношеская наивность, прекраснодушие, а на их место вползает разочарование и неверие. Так вместе с похоронами Сталина были похоронены мои прежние верования и идеалы.
Добавить комментарий