Прежде чем писать о книге и ее авторе, мне хочется рассказать, почему мне нужно было непременно выписать «Монаха в карантине»* из Москвы и непременно познакомиться с его содержанием.
Дело в том, что на канале КУЛЬТУРА в одном из выпусков любимых мною «Правил жизни» была страничка, посвященная Иоанну Гуайте. В разговоре с ведущим Алексеем Бегахом отец Иоанн (по-итальянски Джованни) немного рассказал о своей необычной судьбе. Меня заинтересовали не только необычность этой судьбы, но и пересечение некоторых ее линий с моими.
В самом деле, отец Иоанн родился в Италии (на Сардинии), где в 1990-х моя семья прожила семь лет, тесно общаясь с католическим священником Доном Паоло и прихожанами его церкви, в которой все эти годы мы жили.
Наша сhiesa, или церковь, была названа в честь святых бессребреников Козьмы и Дамиана, окружающие называли ее San Cozma, опуская имя второго брата из этой пары святых врачей.
Вернувшись из Италии, я узнала, что церковь с таким названием есть и в Москве, в Столешниковом переулке. Много раз проходила мимо, испытывая желание заглянуть внутрь. Но как-то не случилось. И вот теперь выясняется, что отец Иоанн служит именно в этой церкви.
Но это еще не все. В Италию я ехала со статьей Сергея Бычкова, вырезанной из газеты, о злодейском убийстве православного священника Александра Меня, чья гибель меня потрясла. Видела и слышала отца Александра всего один раз, в Московском Молодежном Музыкальном клубе, но встреча эта в душе отпечаталась. И вот оказалось, что отец Иоанн – ученик Александра Меня.
С юности я интересовалась культурой и искусством армян, писала диссертацию о древнеармянской поэзии – о Григоре Нарекаци, Наапече Кучаке, Саят-Нове... И оказалось, что отец Иоанн посвятил несколько сочинений беседам с католикосом Гарегином 1, геноциду армян и поэзии Григора Нарекаци.
В общем, наверное, понятно, что получив книгу, я тут же начала ее читать.
И не разочаровалась.
А теперь хочу сказать о самой книге.
Она создавалась во время ковида, о чем говорит название. Но нужно пояснить: отец Иоанн и несколько его помощников, при всех предосторожностях, которые они неукоснительно соблюдали, все же заболели. Форма болезни у священника, как я поняла, была тяжелой, все сорок «ковидных» дней (знаменательное число!) он находился в одиночестве в своей домашней «келье». В такое время для человека верующего совершенно естественно обращение к Богу, к молитве, к той поддержке, которую дает Евангелие и примеры святых и мучеников. В тяжелую минуту человек обращается к своим корням – родителям, воспоминаниям детства. И, как правило, он осмысляет свой путь – как все складывалось, кто пробудил его душу, кто стал опорой и ориентиром... Все это есть в книге Джованни Гуайты. Но есть и еще нечто, дополнительное.
Как вы поняли, отец Иоанн итальянец, к православию он пришел не сразу. Все же основная религия на его родине – католицизм и его родители - правоверные католики. Приходу к православию предшествовали годы учения в классическом итальянском лицее, в Женеве на филологическом факультете университета, в Богословском институте во Флоренции.
В самом начале Перестройки Джованни приехал в Россию на стажировку. Сначала 2 месяца провел в Ленинграде, потом год стажировался в Институте русского языка им. Пушкина в Москве.
Дипломную работу он написал во ВГИКе – анализируя семь фильмов Андрея Тарковского, смысл которых, как он считает, один: это «евангельский рассказ о Страстях, смерти и Воскресении Спасителя». И я, представьте, полностью согласна с таким выводом.
Живя в Италии, я видела, какая огромная тяга существует у итальянцев к русской культуре. Ее можно сравнить разве что с притяжением ко всему итальянскому, испокон века существующему у россиян.
Огромную роль в духовном становлении Джованни Гуайты, в обретении им православных ценностей, сыграло знакомство с Александром Менем, ставшим для двадцатичетырехлетнего итальянца «лицом Православия». Отцу Александру, его жизненному пути в книге посвящено несколько глав.
Думаю, что не все православные священники похожи на отца Александра, есть и такие, кому дорога, проложенная Менем, кажется ложной, кто не разделяет его открытости другим религиям, его экуменизма, его защиты человека перед лицом государства и власти, его свободного от догматизма взгляда на религию. Джованни Гуайта идет именно этим путем. И в истории православной церкви ищет тех, кто был бы близок этим взглядам, ищет, как я для себя обозначила, своих «духовных близнецов»... А они есть повсюду – в России, в Италии, в Армении, в разных частях мира и даже среди разных религий... Да, да, они не обязательно православные.
Вот Энцо Бьянки, создатель монашеской общины в Бозе (Италия), в которую входят «мужчины и женщины разных национальностей и из разных Церквей». Как пример для подражания основатель и братия взяли для себя обычаи «древнего монашества». И цель у всех одна: жить по Евангелию. Такая же цель у другой итальянки – Кьяры Любич, экуменистки и матери движения «фоколяров»** . Фоколяры – живут монашеской жизнью, но в миру, среди обычных людей. И всюду, где они живут и работают, эти удивительные люди несут, по словам автора, «дух Христов».
Слышали ли вы об этих людях? Я – нет. Правда, моя старшая подруга, итальянистка и переводчица Юлия Добровольская, рассказывала мне об одной своей миланской ученице, преподавательнице университета, ставшей «монахиней в миру». Но поразительно, что, оказывается, и в России в ХХ веке был такой священник Алексей Мечев, который, в условиях послереволюционного разгрома монастырей, культивировал «монашество в миру».
Теперь, когда, приезжая в Москву, я буду проходить мимо храма святителя Николая на Маросейке, обязательно вспомню этого «маросейского батюшку», в 2000 году канонизированного Архиерейским собором. На том же соборе был причислен к лику «святомучеников» его сын, Сергей Мечев. Вот еще одна трагическая и поразительная судьба! После смерти отца в 1923 году стал настоятелем храма на Маросейке, был сослан, сидел в тюрьме, после отбытия срока переезжал из города в город, по сути став сященником «катакомбной церкви». В 1941 году снова был арестован, заключен в тюрьму и расстрелян по приговору военного трибунала за организацию «катакомбных церквей» и антисоветскую деятельность. Ему было 49 лет, место, где он погребен в общей могиле, неизвестно.
О сыне Алексея Мечева в книге Джованни Гуайты ничего не написано. Но таковы ее сила и эмоциональный напор, что поневоле начинаешь искать дополнительные сведения, связанные с ее «героями». Так, прочитав главы о Максиме Греке (Михаиле Триволисе), явном «духовном близнеце» автора, я тут же начала смотреть материалы о нем и об его итальянском «учителе», доминиканском монахе и настоятеле монастыря во Флоренции, Джироламо Саванароле, чьи проповеди и чья казнь, привели греческого юношу в тот же католический монастырь. Но так причудливо сложилась судьба этого юноши, что впоследствии он 10 лет был монахом на Афоне, а во второй половине жизни, посланный в Московию переводчиком ко двору Василия 111, вел жизнь православного монаха в Чудовом монастыре. Был он, по словам автора, «беспредельно честен», - критиковал и обличал клириков и саму церковь. До казни не дошло, но судили его церковным судом многажды (обвиняли и в ереси, и в связях с Турцией – в лучших традициях сталинского НКВД). Однако Максим Грек выстоял, уже при Иване Грозном, хотя на Афон и не вернули (о чем просил), дали спокойно умереть в Троице-Сергиевом монастыре (точный год смерти неизвестен). А уже в 1988 году гуманист и «критикан» Максим Грек был церковью канонизирован.
Еще об одном россиянине, православном священнике, предшественнике автора книги на посту клирика церкви Козьмы и Дамиана в Москве, написано много и с глубоким почтением. Это Георгий Чистяков, ученик и продолжатель дела отца Александра Меня, человек энциклопедического образования, объединивший в себе дар ученого-интеллектуала, университетского профессора и проповедника-златоуста. Папа римский Иоанн-Павел II называл его «Ежи», что ясно говорит об экуменических воззрениях отца Георгия – не были для него «врагами» представители других религиозных конфессий.
В связи с Георгием Чистяковым, автор говорит об «особой духовной традиции» русского Православия – поворачиваться лицом к народу. Прекрасно, что выделена именно эта традиция. Ведь есть и другие. Например, традиция быть опорой государства и защищать интересы власти и высших слоев, а не «податного» населения. Оправдывать беззаконие, войну и убийства, если они совершаются по воле правителя. Традиция коррупции и стяжательства. Традиция лицемерного ханжества и поддержки правил «Домостроя» в семье. Наконец, традиция ненависти к другим конфессиям и антисемитизма. К сожалению, именно они в последнее время преобладают и поддерживаются верховной властью.
Ничего похожего мы не встретим ни у тех «духовных учителей», о которых пишет автор, ни у него самого. Летом 2020-го, во время выборов в Московскую городскую думу и столкновений с Росгвардией и Омоном, москвичей, протестующих против недопуска независимых кандидатов, в церкви святых бессребреников Козьмы и Дамиана укрывались участники протеста. Главка, в которой об этом рассказано, озаглавлена «На то мы и храм». И ведь правда, храм издревле считался местом, где преследуемый мог найти убежище. Тем более, преследуемый за правду.
С 18 лет Джованни Гуайта ведет жизнь монаха, и это не мешает ему оставаться человеческой личностью, мужчиной, ценить женскую красоту. В своем личном кабинете он повесил две фотографии – президента России и Карлы Бруни. Карла, как пишет автор, нравится ему гораздо больше красавицы киноактрисы Моники Беллуччи. Однажды, когда некий «религиозный начальник», к нему зашедший, выразил свое недовольство подбором портретов, один портрет был хозяином снят. Догадайтесь какой.
Нет, нетипичный иеромонах, этот Джованни Гуайта. Больше всех в пастве ему дороги старики и дети. Стариков-прихожан он называет «мои любимые», рассказывает историю своей удивительной дружбы с пожилой слепой москвичкой, еврейской женщиной Дорой Прусс. Посвящает ей несколько главок своей книги. Прочитайте эту историю – трогает душу.
А дети... С ними отец Иоанн сталкивается и в хосписе, и в больницах, где крестит новорожденных, которых пытаются, но порой не могут спасти, и в своей церкви на детских литургиях. Наш итальянский друг священник Дон Паоло очень любил вести с детьми уроки катехизиса. А еще Дон Паоло часто во время воскресной мессы задавал детям вопросы по теме службы. И как же хорошо они отвечали, как радовали своими ответами всех – Дона Паоло, родителей и родственников, остальных прихожан...
Похоже, нечто подобное происходит и в московском приходе отца Иоанна. В книге приводится его «проповедь» во время детской литургии. Но по сути это разговор с детьми. Священник спрашивает, мальчики и девочки отвечают. Да как бойко! Разбирается кусочек из Евангелия от Матфея, посвященный Иоанну Крестителю. Кстати сказать, Джованни Гуайта, был пострижен в православные монахи под именем Иоанна Предтечи. Священник спрашивает, что ел Иоанн. Мальчик Глеб отвечает, что тот питался «всякими жуками». Учитель уточняет, что Иоанн в пустыне питался акридами, то есть саранчой, и диким медом. И рассказывает, что однажды был на Мадагаскаре, где едят саранчу, и там ее попробовал – и это «абсолютно невкусно», но в пустыне больше ничего не было .*** Но и Глеб, который сказал, что Иоанн так питался в знак покаяния, тоже прав. И вот уже девочка формулирует, что такое покаяние: «Покаяние – это когда человек кается в каком-то грехе, он рассказывает о нем, и грех, как гиря, падает с него».
Читаю и думаю: если бы наши дети с ранних лет знали, что такое покаяние, может быть, история страны не была бы такой кровавой и не возвращалась бы регулярно к своей прежней траектории?
А вообще книга «Монах в карантине» дает бесконечную пищу для ума. Прочитайте – и убедитесь.
----------
* Иеромонах Иоанн Гуайта. Монах в карантине. 40 дней паломничества с короной. Практика, М., 2021
** Focolare – очаг (с итал.)
*** Можно вспомнить, что Николай Вавилов, великий биолог и путешественник, во время многомесячных путешествий по Азии, мог питаться исключительно саранчой.
Оригинал: Журнал НЕВА № 10, 2021
Добавить комментарий