Крым, 1968

Опубликовано: 8 января 2020 г.
Рубрики:

Это был дождь, тот дождь, про который написал Василий Аксёнов, написал, по крайней мере, дважды - в книге "Ожог", и потом в романе "Таинственная страсть". В тот день, 21 августа 1968 года, мы узнали о вступлении советских войск в Прагу. 

 Как и Аксёнов, мы с моей женой Соней были тогда в Крыму, это было, можно сказать, наше свадебное путешествие. Поездом до Симферополя, потом автобусом в Коктебель, он тогда назывался Планерское. Сейчас трудно сказать почему, но тянуло туда ребят нашего круга - пожить на пляже, посмотреть вблизи на Карадаг, на места с картин Волошина, загорать и купаться в тёплом море. Но всё получилось не совсем так, как мы мечтали. 

 К вечеру первого же дня пошел дождь. Не тропический ливень, но всё-таки пришлось забраться в палатку, сидеть в ней и смотреть на море сквозь сетку дождя. Это было первое лето нашей совместной жизни, такая малость, как дождь, не могла испортить нам настроение. 

 Потом уже, через много лет, из книги Аксёнова мы узнали, что еще за несколько дней до нашего прихода туда, где-то рядом, в Львиной бухте, шла интересная жизнь - тусовка молодых поэтов, музыкантов, артистов. По вечерам они собирались, Окуджава и Высоцкий пели, Евгений Евтушенко был душой компании. Ребята снимали себе жильё неподалёку от Дома Волошина - так называемого Дома творчества так называемых Советских Писателей, в просторечии "совписов".

В этом деревянном доме они ТВОРИЛИ, отдыхали вместе со своими "жописами" - жёнами писателей. На писательский пляж посторонних не пускали, для этих ребят и для таких, как мы, был пляж дикий. А наша палатка стояла довольно далеко от них, почти у самой воды. Эту палатку мы сконструировали и сшили сами, добавили плотное и прочное днище, к крыше пришили свесы, широкие, почти до самой земли. Эти свесы и спасали нас от дождя - вода стекала по ним, стенки палатки не намокали. 

 Сидели мы в палатке и слушали Би-Би-Си, был у нас с собой маленький приёмник на батарейках. Ещё в поезде соседи по купе рассказали о событиях в Чехословакии, и вместе с ними слушали мы о переменах в Праге, о смене у них правительства, о попытке "строить социализм с человеческим лицом". Сходила на нет хрущевская оттепель, но мы ещё не разучились не бояться, разговаривать с незнакомыми о политике, обсуждать "вражьи голоса", выражать свои взгляды. Говорили о недовольстве властей Советского Союза, о растущей напряженности отношений с Чехословакией. 

 Тогда, за пару дней до нашего прихода, на пляже было весело. Собирались интеллигентные ребята, пили недорогое белое крымское вино, купались по ночам, влюблялись. Читали стихи поэты – Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Окуджава и Высоцкий пели новые песни - об этом хорошо написано у Аксёнова. Местным, крымчанам, не очень нравились свободные нравы приезжих, "материковых", как называли их между собой. Хотя это не мешало брать хорошие деньги за сдаваемые внаём комнатушки и сараюшки. 

 Именно в тот год появилась ставшая сразу известной песенка, переделка на блатной мотив:

 Какая чудная земля

В районе бухты Коктебля,

И горы, поэл, и море, поэл, природа.

Но портят эту красоту

Здесь появившиеся ту- 

Неядцы, поэл, моральные уроды.

Спят тунеядцы под кустом,

Не занимаются трудом… (и т.д.)

 Но вот узнало всё это общество – у кого-то были транзисторы, "Спидолы" - узнали люди самые свежие новости: советские танки на улицах Праги, арест лидера - Дубчека, новое правительство. Помню, потом у нас в Питере грустно шутили: "Демократия дала Дубчека", "Свалили Дуб, осталось ЧК."  

 А дождь всё шёл. Стемнело, и тут мы видим - к нашей палатке приближается пара, очень похожая на нас с Соней - оба невысокие, у него огромный, как у меня, рюкзак, она с сумкой. Совсем рядом с нами установили они палатку, забрались в неё. И очень скоро слышим - потоп у соседей, палатка протекает, пытаются как-то с этим бороться. Я вышел, пригласил ребят к нам - в нашей двухместной, но усовершенствованной легли, вытянулись все четверо.

Познакомились, они рижане, Марк - молодой физик, Нина - его жена. Потом оказалось: это знакомство и дружба - на всю жизнь. Вскипятили на сухом спирте чай, лежим, слушаем приёмник. Из-за сырости все батарейки к нему скоро приказали долго жить, как-то "на соплях" подсоединили батарейки от нашей маленькой кинокамеры, но и их хватило ненадолго.  

 А в Львиной бухте настроение изменилось. Мы прочли потом в "Таинственной страсти" - знакомые и незнакомые люди обменивались новостями из Праги, передавали друг другу только что написанные строки Евтушенко:

 

 Танки идут по Праге,

 Танки идут по правде... 

 

 Поэт составил и отправил в Москву, в ЦК, телеграмму со словами возмущения, стыда за свою страну, и – чудо, телеграмма туда дошла. Девушка-телеграфистка не устояла перед обаянием кумира тех лет, отправила текст, за что её по приказу из Москвы выгнали с работы. Но Евтушенко потом добился, её восстановили. Мы обо всём этом тогда, естественно, не знали, теперь это – история. 

 Дождь шёл всю ночь, не перестал и назавтра, и послезавтра всё лило и лило. С утра несколько часов -солнце, сушили намокшую одежду и спальники, потом снова дождь. На костерке варили себе кашу, разогревали консервы. На четвёртый день Марик объявил то, что уже накипело у всех нас: "Нет, это не отдых, одна борьба за существование". Решили - надо уходить от моря, куда-нибудь вглубь полуострова. Увидели на туристской карте - где-то километров в двадцати, посёлок Старый Крым - а это же место, где жил Александр Грин, там музей! Туда и двинули утром все вчетвером. Добрели до большой дороги, стали ловить попутную машину. 

 Быстро поняли, что найти тремп (тогда ещё и слова такого не знали) для всех четырех разом - нереально, надо хотя бы двоим сперва ехать. Остановился, наконец, самосвал, быстро решили - едем мы с Соней, мой тёплый шерстяной свитер оставляем Нине - кто знает, сколько ребятам ещё ждать под дождем? Сели, поехали, и вскоре уже были там, где договорились встретиться - в Старом Крыму, возле почты.

Вышли, стоим под каким-то навесом, ждём. Час ждём, два - нет ребят. Проходят грузовики, но их - нет. Стали даже немного беспокоиться - вдруг нашим новым знакомым надоест ждать, поедут куда-нибудь, куда будет попутка. А мы? а мой свитер? - ведь мы даже не знаем их координат. Да, сегодня недоумеваем - как жили тогда без мобильников?

 Начало темнеть, и тут Марк с Ниной появились. Ну - ноги в руки, дошли до леса, быстро поставили палатки, а тут и дождик кончился - мы ведь уехали от побережья, дождевые облака остались внизу.

Завалились спать. 

 Наутро проснулись – красота, мы на склоне холма, зеленая трава. В траве какие-то большие грибы, совершенно белые, решили – бледная поганка, ядовитые. Спросили у местного мальчишки, он говорит - у них грибы не едят. Теперь-то мы понимаем – это шампиньоны были, самого лучшего качества! Потом нашли там и знакомые грибы- сыроежки, белые грузди. Купили картошки, тушили ее в котелке с грибами и ели со вкусным местным хлебом.

 Помылись, наконец, в бане неподалеку, в поселке. Разыскали домик Александра Грина и пошли туда с утра. По дороге зашли в магазин, купили немного продуктов. 

 Это был совсем маленький домик, избушка, передняя часть её отделена дощатой перегородкой, там – маленький музей Грина. И тут нас ждал сюрприз – оказалось, не просто музей это, а жила в домике вдова Грина, Нина Николаевна, так же русская писательница. В скромных витринах и на стенах комнаты - фотографии Александра Степановича, первые издания книг, газетные вырезки, рукописи.

Были там и подарки детей-школьников, приходивших в музей, – запомнил я модели парусников с красными парусами. Нина Николаевна ещё до войны начала собирать, устраивать экспозицию на свои мизерные средства. Ведь это она была прототипом девочки Ассоль из повести "Алые паруса" – восторженная, романтичная, такой её встретил когда-то писатель Александр Грин.

 К нам вышла молодая женщина, а не Нина Николаевна, очень пожила дама. Именно дама, мы это сразу почувствовали по ее манере держаться, разговаривать. На самом деле было ей тогда всего 74 года. Домик этот они купили в начале тридцатых годов, точнее Нина Николаевна выменяла его на свои золотые часики, подаренные когда-то Грином. Та молодая женщина, родственница, жила вместе с ней, помогала, следила за музеем. Нину Николаевну усадили в кресло, и нам удалось немного с ней поговорить. Узнав, что мы из Ленинграда, она оживилась - это ведь мой город! С нашим городом было многое связано в их с Александром Степановичем жизни, Петербург-Ленинград был местом действия рассказов Грина.

 Интересно и приятно было разговаривать с человеком из прошлого. Потом я много прочёл про эту замечательную пару. Жизнь их была трудной, но, два романтика, они нашли друг друга. Уехали они из Петрограда и жили в Феодосии, снимали там комнату, Грин писал свои рассказы и повести. Он тяжело заболел - туберкулёз. А тут его перестали печатать - не ко двору пришелся "пролетарским писателям". Не на что было жить. Максимилиан Волошин, сам тяжело больной, написал Горькому, Алексей Максимович раздобыл немного денег для Грина и для Волошина. Тогда, в 1932 году, они и переехали в купленный домик, впервые в жизни у Грина было своё жильё. Но вскоре он умер. 

 После Войны Нина Николаевна 10 лет отсидела в сталинских лагерях. За что? За то, что работала при немцах, в оккупированном Крыму. Уехать она не смогла, ухаживала за своей больной мамой. Чтобы заработать на жизнь, работала где-то бухгалтером. 

 Обо всём об этом я прочел потом. Но - о нашем разговоре с Ниной Николаевной. Они с Александром Степановичем в Петербурге до революции и после были в центре культурной жизни. Многие друзья и знакомые потом уехали за границу, рассказала она. Тогда, в 1968-м, мы очень мало знали про те годы, но засыпать старую женщину вопросами – не решались. Помню, мы спросили: а с Волошиным, поэтом и художником, жившим в Коктебеле, вы встречались? Были знакомы, конечно же, - ответила она, приезжал он к нам. Вот, сказала, стоял Максимилиан Александрович здесь, возле двери, громадный человек с огромной шевелюрой, макушкой упирался в потолок. 

 Я тогда спросил: Скажите, Нина Николаевна, вы были хорошо знакомы с Алексеем Максимовичем Горьким, я давно хотел понять – он жил на Капри, нас учили в школе, что лечился там. Но не было ли это эмиграцией? А как вы думаете, ответила мне старая дама с усмешкой, до Горького ведь доходили вести о терроре, о чистках – как он мог решиться на возвращение? А ведь его так уговаривали, обещали интересную жизнь, важную работу. И согласился в конце концов…

 Мне ещё про одну вещь хотелось спросить Нину Николаевну: верно ли, что именно Горький отстаивал, защищал от преследования многих людей искусства, писателей? Не случайно ведь сразу после смерти Горького расправились с Исааком Бабелем – явно не простили ему Будённый с Ворошиловым "Конармии", реалистического описания разнузданной дикости красных казаков. Но тут девушка-помощница сказала: хватит, Нине Николаевне надо отдыхать. Я сразу подумал: а может, такая у неё инструкция была – не допускать разговора о политике? Что поделаешь, мы распрощались и ушли. Оставили девушке немного денег для музея, а для седой Ассоль – купленные в магазине несколько плиток шоколада и чудесные крымские яблоки, вкусные и огромные, как Алма-Атинский Апорт.

 

Комментарии

Спасибо огромное за материал! Прочла, словно в юности побывала...

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки