Публикация и комментарии Михаила Рудина
В конце января 1984 года после недолгой болезни ушел из жизни мой отец Григорий Давидович Рудин. Последние 2 года (после смерти моей матери) мы жили вместе с ним в квартире на углу 6-й Советской улицы и Мытнинской улицы в Санкт-Петербурге ( тогдашнем Ленинграде). В оставшихся после кончины отца бумагах я обнаружил пакет с надписью «Письма с фронта». В пакете было 56 писем, отправленных отцом с фронта моей матери и мне и 9 писем от матери на фронт отцу. Я не знал ранее о существовании этих писем, и они поразили меня своей достоверностью, искренностью и сердечностью. В письмах моих родителей нет описания грандиозных битв, примеров боевого героизма. Однако, в них читатель сможет увидеть детали повседневной жизни в военных условиях и в условиях эвакуации, узнать, о чем думали люди, ежедневно подвергающиеся военной опасности, о чем думали те, кто переживал тяготы жизни в непривычной обстановке, далеко от дома
Впервые некоторые из этих писем были прочитаны по русскому радио в Хьюстоне (штат Техас) в 55-ю годовщину Победы в 2000 году.Небольшим тиражом они были выпущены в свет издательством “Gitel Publishing House” (Нью-Йорк). Представляется интересным познакомить читателей «Чайки» с некоторыми из этих писем, снабдив их дополнительной информацией – биографиями авторов писем, сведениями о тех, кто упоминается в письмах, об обстановке , в которой писались письма.
Григорий Давидович Рудин родился в 1906 году в местечке Копысь Оршанского уезда Витебской губернии. Его отец в апреле 1914 года скончался после того, как попал под поезд. Детей воспитывала мать Дора Исаевна. Гриша сначала учился в хедере (еврейской начальной школе), а затем в Копысской семилетней школе. Из-за тяжелого материального положения он в 1922 году уехал из Копыси в Харьков, где жил и работал до осени 1924 года. В 1924-25 г.г. он жил в Москве, а с августа 1925 г. в Ленинграде.В 1926-1929 г.г. он учился в Ленинградском техникуме печати, после окончания которого работал в газетах «Белгородская правда», «Вперед»(г. Ломоносов Ленинградской области) Весной 1932 года Г.Д.Рудин вернулся в Ленинград и до июля 1941 г. работал секретарем-выпускающим в различных многотиражных газетах города, а также выпускающим газеты «Ленинградская правда». В 1939-40 г.г. был призван в армию и был участником войны с Финляндией.
Он не подлежал призыву в армию по причине слабого зрения, однако в первые дни войны – в начале июля 1941 года вступает в Народное ополчение и участвует в Великой Отечественной войне вплоть до ее окончания. В годы войны он был курсантом курсов лейтенантов связи в блокадном Ленинграде, командиром взвода связи и некоторое время начальником типографии. Он прошел фронтовой путь от Ленинграда до Восточной Пруссии. В августе 1945 года он был направлен для участия в войне с Японией, демобилизовался в декабре 1945 г. С этого момента до выхода на пенсию в 1977 году вновь работал выпускающим газеты «Ленинградская правда». Награжден орденом Красной Звезды и медалями «За оборону Ленинграда», «За победу в Великой Отечественной войне» Скончался 28 января 1984 г.
София Израилевна Рудина (урожденная Карась) родилась в 1908 году в г. Большой Токмак Таврической губернии (позднее – Запорожской области). После окончания школы училась в Харьковском химико-фармацевтическом институте, который окончила в 1929 году. Работала на Константиновском химическом заводе в Донбассе (1929-1932). В 1932 году переехала в Ленинград и поступила на работу во Всесоюзный Алюминиево-Магниевый институт (ВАМИ). В августе 1941 г. выехала вместе с сыном в эвакуацию в г. Кунгур Молотовской (Пермской) области. В эвакуации работала заведующей лабораторией Кунгурского аптекоуправления. В августе 1944 г. вернулась в Ленинград, возобновила трудовую деятельность в химико-аналитической лаборатории ВАМИ, где проработала до выхода на пенсию в марте 1966 г. Награждена медалями «За трудовую доблесть», «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны». Скончалась 14 мая 1981 г.
1941 – Начало войны и дорога в эвакуацию
Начало войны застало нашу семью – отца, мать и мальчика Мишу на даче в поселке Мельничный Ручей (40 минут на поезде с Финляндского вокзала в Ленинграде). Отец записался в Народное Ополчение и 4 июля 1941 г. был (как записано в его трудовой книжке) «уволен в связи с уходом в РККА». Первым местом его военной службы был 271-й отдельный артпульбатальон. О начале службы он пишет в своем первом письме, отправленном меньше, чем через месяц после ухода в армию.
Письмо с фронта № 1. Антропшино, 29 июля 1941.
Родненькие вы мои, милые мои! Как чертовски медленно тянется время. Прошло каких-нибудь 15 дней нашего расставания, а ведь кажется, что прошла целая вечность. Тяжесть разлуки усиливается безвестностью. Как хотелось бы знать, благополучно ли вы доехали, как устраиваетесь на новой «земле», как твое, Сонюрка, и нашего Мишеньки здоровье? Как вы перенесли дорогу, особенно наш крошка? Какие ваши планы и перспективы? Обо всем этом, притом подробно, знать очень хочу.
Я от тебя, кроме одного письма и 2-х телеграмм с дороги, ничего не имел. Открыточку, адресованную Лие Романовне(1), я не читал, но по телефону Людмила Ник.(2) передала содержание. Но ведь это так мало! Я, как тебе это уже известно, нахожусь недалеко от Ленинграда, по роду своей службы бываю и там, и почти ежедневно в близлежащем городке. Общаюсь с людьми из города, вижу знакомых, и будь вы поблизости и вас бы видел. Но не знаешь, что лучше – наша разлука или наши встречи.
После небольшого перехода и двух дней полевой жизни мы осели на месте. Вероятно, здесь задержимся. Здесь мы должны будем решать поставленную перед частью задачу. Фронт от нас далеко. Хотя и говорят, что фронт и тыл одно и то же, но как мне кажется – не одно. Здесь пока спокойно. Живу под крышей, питаемся хорошо, в достатке, а иногда кое в чем с избытком. Постель немного не совершенна, но нужно ли и смеем ли роптать при одном воспоминании о положении сотен тысяч людей....В нашей комнате, в которой работаем и спим, 4 человека – среди них один близкий…
В письме автор интересуется тем, как его семья доехала в эвакуацию, еще не зная об изменившихся обстоятельствах. Дело в том, что жена и сын должны были в июле эвакуироваться вместе с другими сотрудниками института ВАМИ. По плану, разработанному органами Гражданской обороны, сотрудники ВАМИ должны были выехать на юг Ленинградской области – в г.Лугу. Эшелон вышел из Ленинграда в середине июля, но на станции Любань (70 километров от Ленинграда) подвергся атаке с воздуха и был разбомблен. При этом погибли десятки эвакуированных, но Соня и Миша остались невредимыми, однако, были вынуждены добираться обратно в Ленинград.
Мать приняла решение организовать эвакуацию самостоятельно. Ей и подруге семьи Ревекке Давидовне Зиглер (в замужестве Сифрон) удалось получить вызов в эвакуацию от Серафимы Гельд, родной сестры С.И.Рудиной и соученицы Р.Д.Зиглер - по Симферопольскому медицинскому институту. С.Гельд жила в городе Кунгур Пермской (тогда Молотовской) области вместе с мужем Иваном Павловичем Козловым – главным ветеринарным врачом Кунгурского района и дочкой Галей (известной в будущем органисткой Галиной Козловой). Уехать в эвакуацию удалось только в конце июля.
В двух последующих письмах Григорий Рудин рассказывает о деталях своей военной жизни.
Письмо с фронта №4. 15 августа 1941.
Дорогие мои, родненькие!
Сколько мучительных и страшных мыслей одолевали меня все эти дни. Безвестие о вашей судьбе, мрачное и неясное будущее моё – всё это нисколько не радует. Из писем к вам вы знаете, что попал в самое пекло – Финляндия на сей раз оказывается для меня очень неприятной. Ничто прошлое несравнимо с настоящим. Будем надеяться на хороший исход.
Нахожусь сейчас на одном из островов Ладожского озера. Ждём скорой отправки на материк. Как хочется выйти хоть живым из этой баталии. Не грустите! Война есть война и она не щадит никого.
Посылаю вам сегодня денежный аттестат. Зайди в военкомат Кунгура и справляйся. Пишите, мои дорогие, авось что-нибудь дойдёт. Хочу знать о вас что-нибудь. Адрес – 217 полевая почтовая станция, 271 артпульбатальон. Мне.
Привет Симе(3), Ривочке(4), детям. Держи связь с родными. Сообщи им коротенько обо мне.
Целую вас, моя радость, моя жизнь, моё счастье.
Письмо с фронта № 6. 23 августа 1941.
Родненькие мои, золотые!
Сегодня воскресенье. День удался славный – солнечный, тёплый. После пасмурной дождливой погоды солнышко особенно приятно. Да и финн меньше стреляет, видимо, празднует выходной день. В такую минуту можно и помечтать о бане, конечно, со сменой белья, о сытном, вкусном обеде, о кровати. Но об этом можно только мечтать. Пока приходится довольствоваться тем, что есть, и жить «мечтами чудными».
Сегодня отрыли себе новую пещеру, между двух огромных камней – наше логово; здесь, говорят, будет более безопасно. Недалеко озеро; сходил, умылся (это за последние 4 дня!), вымыл носовые платки. Немного поел ягод, их здесь уйма, а сама природа исключительна для отдыха и коварна для войны. Живём на этом острове, всё мечтаем о материке, Когда это будет и как отсюда уйдём – трудно предположить.
Получила ли ты мои письма отсюда? Я выслал вам денежный аттестат, зайди в горвоенкомат и справься. Может быть не сегодня – завтра наш начфин поедет в Ленинград или Кексгольм, тогда он вышлет вам мою августовскую зарплату...
Как ваше здоровье? Устроились, наконец, с жильем? Каковы перспективы с работой, как солнышко? Поди, вспоминает меня, как хотелось бы вас хоть на минуточку увидеть. Обнять и крепко, крепко до боли расцеловать. Но что поделаешь, коль все так случилось. Радуюсь тому, что вы хоть пока в безопасности. Какие вести от родных и знакомых?
Передай привет Ривочке, Симе с детьми.
Пишите. Хочется до боли знать о вас всё, скучно, очень грустно на душе.
Крепко целую вас
Ваш Григорий
Письмо с фронта №8. 1 сентября 1941.
Родненькие мои!
Всё время в разъезде. Кочую с места на место. В один из этих переездов удался большой день – я получил 6 писем, 4 твоих, от Танечки(5) и харьковской мамы(6). Сколько радости и приятных минут доставили мне эти письма. Ведь это были весточки от вас, мои дорогие, которые я долго и томительно ждал. С 6 августа я не имел никакой связи с вами, да и вы, наверное, были в большой тревоге, не имея никаких вестей.
Но на войне не всегда есть возможность написать, есть возможность отослать. Не беспокойтесь длительным молчанием, ничего вы этим не достигнете. Один из моих товарищей долго и убедительно доказывал мне, что семье спокойней будет, если совсем не писать. Он так поступает. Как довод он выводит: будешь писать, а вдруг задержка – начнется беспокойство, лучше совсем не писать. Я с ним не согласился, но вас я очень прошу – в случае задержки ответа не волноваться.
Самочувствие мое неплохое. Второй день нахожусь на родной советской земле. Время от времени встречаются жители, как-то приятнее взору. Но дни настали очень тревожные. Из газет вы знаете о большой подготовке к обороне Ленинграда. Мы здесь чувствуем больше, чем кто-либо. Здесь готовится большое избиение нашего заклятого врага. Будем надеяться на хороший исход, наш город не будет топтать фашистский сапог. Я по-прежнему «культурничаю», сейчас не до мыслей об использовании меня по специальности...
Абраму(7) написал дважды, но ответа не имел. Письмо прислала Лия Романовна(1). Наши все готовятся уехать, её же не отпускают. В Харькове без перемен, от Володи(7) никаких вестей. Твои новости о Кларе(7) – новы для меня, верны ли они?
Как здоровье ваше? Как ты устроилась? Получила ли мою августовскую зарплату и аттестат в военкомате? Просимую справку выслать тебе не могу, ведь я не имею звания, ты им докажи, что я средний командир, вот и всё.
Пишите мне, мои дорогие! Подробнее о крошке, как он там, мой дорогой. Целую вас крепко. Григорий.
Привет Ривочке, Симе, детям
Последующие два с половиной года Г.Д. Рудин провел в блокадном Ленинграде, он закончил курсы лейтенантов связи. Был командиром взвода связи, начальником армейской типографии. Следует учесть, что переписка велась в условиях военного времени, под строгим контролем военной цензуры, неукоснительно исключавшей из текста любую информацию, считавшуюся секретной. На письмах ставился штамп о том, что письмо просмотрено военной цензурой. Вместе с тем многолетний опыт работы отца в советской печати позволил свести к минимуму число цензурных замечаний.
Именно цензурными требованиями может быть объяснено отсутствие в письмах подробного описания ужасных условий ленинградской блокады – хотя тяготы и страдания жителей блокадного города упоминанаются постоянно (письма с фронта №17-22). Как правило, отстутствуют в письмах и географические названия, поэтому о маршрутах передвижения главного героя можно иногда лишь догадываться.
Первое дошедшее до нас письмо С.И.Рудиной мужу на фронт приводится ниже.
Письмо на фронт №1 (открытка). Кунгур Молотовской области, 17 сентября 1941.
Родненький наш! Днями отправила тебе письмо.Сейчас пишу опять, у меня это потребность – хочется поговорить с тобой, мой славный друг. Мы всегда были с тобой друзьями, Гришенька. Спит мышонок наш, чуть посапывает. Это такое солнышко, последнее увлечение у него – бросать камни из «танга» как он говорит. Мы все в поисках комнаты, в дыру итти не хочется, мы думаем о будущем, может быть, кто-нибудь и к нам приедет, да и ребят жалко.
Не представляю себе, где ты.Не бываешь ли дома? Как много мне не достает из того, что осталось там. Здесь прохладно уже, нужно одеяло, пальто... Я себя сразу же упрекаю – пишу о пустяках.Может быть, кто-нибудь будет ехать в нашу сторону, ох, как нужно.
Гринечка, будь здоров, больше ничего не хочу. Целуем крепко.
Ответом на эту открытку можно считать большое письмо, отправленное в день 35-летия Г.Д..Рудина. В письме идет речь об обороне Ленинграда, в нем упоминается Израиль Абрамович Бас – двоюродный брат Г.Д., погибший при переходе советских судов из Таллина в Ленинград.
Письмо с фронта № 11. 1 октября 1941.
Родненькие мои, дорогие мои!
Сегодня 1 октября! Сегодня – моё тридцатипятилетие! Большая дата, но маленькая радость! 25 – лучше, чем 35. Но и это было бы радостью, если могли отметить совместно. В этот день как-то особенно хочется быть с вами, крепко обнять, расцеловать, поднять бокал за наше здоровье, за наше общее счастье. Мыслью я сейчас с вами, в этот час я острее ощущаю нашу разлуку. Но будем надеяться на скорую встречу и тогда восполним минувшее.
Твоё письмо и открыточку (числа от какого не знаю, ты ведь не пишешь) мне вручили после возвращения из города. Сутки мне удалось побыть в милом нашем уголочке. Пока всё там без перемен, даже кукла лежит в Мишенькиной кроватке. Немного пустынно и не людно. Самочувствие Л.Р. (1) не такое уж плохое, как тебе показалось из письма, она также поражена твоим молчанием. Видел Машу(8), говорил по телефону с Соф. Як. (9) Они также удивлены твоим молчанием. Почему не отвечаешь им, спрашивают. Сейчас они в городе, в институте. Маша выглядит хорошо, хрипит (в который раз!)
Сарру Абр. (10) мне не удалось видеть и очень жаль, они должно быть куда-то переехали на новую квартиру, это конечно по необходимости. Лева – муж Розы (11)– легко ранен в лицо, его привезли в день моего приезда, узнать ничего не удалось.
Узнавал о судьбе Израиля (12), Ничего подробного не удалось выведать. Известно, что он находится на одном из наших островов в Балтийском море. Нюре(12) об этом не следует сказать.
Битва за родной наш город идет ожесточённая, во многих местах видны следы варварства врага. Среди потерпевших зданий – Мариинский театр, больница Куйбышева. Город живет суровой, но боевой жизнью. Город стал фронтом. За последние дни врагу нанесен большой урон под городом и там сейчас спокойней.
Как вы, мои дорогие, там живете? Устроилась ли с комнатой? Как твой плеврит, Мишенькина ножка? У меня на днях должны произойти перемены, из полка я ухожу окончательно, уже оформляю документы, отсюда ухожу в дивизию, возможно и в армию. Чем всё закончится – не знаю. Время покажет. И опять жаль расставаться с людьми, с которыми сдружился, сработался.
О твоей просьбе – выслать теплые вещи, я не рискнул даже взяться, учитывая обстановку... Я в деньгах пока не нуждаюсь, как ты? Из сберкассы, надо думать, не берешь денег.
Надо торопиться из почты домой. На старый адрес пока не пиши. Новый адрес, как только узнаю, сообщу, пока адресуй мне на город.
Крепко целую вас. Ваш Григорий. Привет Ривочке, Симе, детям.
Незадолго до конца 1941 года в судьбе Григория Рудина произошли изменения, о которых он пишет в приложенном ниже письме. В этом же письме он выражает обеспокоенность судьбой своей матери (она находилась в Харькове вместе с дочерью Ривой) и судьбой тёщи и сестры жены (они тоже «потерялись» в водовороте событий первого года войны), сообщает, что посылать что-либо из осажденного города невозможно.
Письмо с фронта № 15. 13 ноября 1941.
Здравствуйте, мои милые, родные!
Ну вот и кончились дни безделья, дни ожидания, неизвестности, дни жизни в резерве. Настает напряженная учеба, жизнь на курсах младших лейтенантов связи. Хотя меня первоначально комиссия и забраковала по здоровью, но я настойчиво попросил зачислить. И вот я слушатель курсов. Три месяца будут напряженными. За это время надо будет пройти большой курс, будем заниматься по 10-12 и больше часов в день. Особенно трудно будет мне, человеку непривычному к технике. Но я решил получить военную квалификацию, которая может быть пригодна и после войны, если целы останемся.
Надеяться попасть на работу по специальности, больше нечего было, после сделанной попытки, о которой я вам писал. В резерве сидеть и ждать, когда меня, может быть, пошлют на какую работу не хотелось и вот я желая быть полезным родине решил пойти сюда. Сейчас я полон решимости учиться много, настойчиво. Чем всё это кончится, трудно сказать, ведь некоторый неудачный опыт в радио я уже имею. Верно, здесь мало будет радио, зато больше телефонии и телеграфии.
Живем мы в казарме, в ней и будет проходить вся наша жизнь-учеба. В городе, дома уже не придется бывать, немного скучно будет без общения с близкими, а жаль, ведь только через них я получаю весточки о вас.
Милые мои, как я соскучился по вас, как хотелось бы обменяться живым словом! Писем от вас давно не имел, они где-то гуляют от почты к почте, от части к части. Как много мест я переменил за последнее время! Спасибо, родненькая, тебе, что ты находишь время написать и другим, через которых я получаю вести.
Как твое, миленькая, здоровье? Утих ли твой плеврит? Тепло ли у вас в комнате, и какая она из себя, удобная ли, светлая, свободная? Как наш маленький, крепко, крепко поцелуй его от моего имени, я о нем очень соскучился. Как у него ноженька? Хромает ли он? Как переносите зиму без теплых вещей? Послать отсюда никак не удается, посылки идут только в адрес действующей армии. Вышлю вам немного денег; приобретайте там, на днях вышлю вам денежный аттестат с января.
Что слышно о наших? Где Танечка с мамой(5), где Рива(13) с мамой(6), если что-нибудь знаешь об их судьбе, напиши, держи связь и с ними, расскажи им о моей судьбе, пусть не беспокоятся. Наладила ли ты связь с Кларой, с Нюрой. Об Израиле(12) мне больше ничего неизвестно. Где девоньки из Харькова? Абрам(14) обещал ко мне зайти и не сдержал своего слова, пытался не раз к нему звонить и все не заставал его.
Радостная встреча была у меня в октябрьские дни, я виделся с Маером Гельфандом(15). Он только-только кончил курсы лейтенантов и ждет направления. Семья его где-то на Кавказе, там и брат Марии(15) из Днепропетровска. Он очень горячо интересовался судьбой всех нас. Вот хороший друг!
Будьте здоровы. Крепко целую вас. Ваш любящий Григорий. Привет Ривочке, Иннусе, поцелуй Симе. Мой адрес: Ленинград, 2 почт. ящик №51, квартира №103, мне.
Из города Кунгур было направлено ответное письмо
Письмо на фронт №3. Кунгур, 15 декабря 1941.
Где ты, мой далекий друг? Иногда я вдруг с невероятной ясностью вспоминаю и представляю нашу прошлую жизнь, сравниваю с настоящим и сама себе не верю. Что-то мне приснилось - или прошлое или настоящее, но, к сожалению, настоящее вот оно: в постоянной тоске о близких, в постоянной тревоге за завтрашний день, что то принесут сводки? Чем накормить ребят и питаться самим, в стынущих ночью плечах и ногах, когда натягиваю на Мишутку и стягиваю с себя его одеяльце, в убывающих дровах и заботе о том, где их достать. Это все пустяки, только бы знать, что все кончится хорошо, что мои самые родные будут живы, что прошлое будет не сном, а явью. Третьего дня у нас отрезали свет, лампы, конечно, нет.
Гришенька, мой родненький, со времени твоего последнего письма прошел месяц и 11 дней. Ты уже наверное выучился и тебя направили на работу.Чего только не может произойти за такой промежуток времени. Я перечитываю твои старые письма и согреваюсь их строчками и так жду новых. Только бы ты был жив.Уже 5 месяцев нашей разлуки, сколько их еще будет .
Сын растет, у него совершенно новенькое, блестящее «р» в разговоре и вообще все буквы уже совершенно в порядке. Он ловит на лету все, что скажешь, и часто ставит меня в неловкое положение, вытаскивая из своей головки все, что слышал и что совсем не надо порой говорить.Ах, Гринюшка, как часто я обнимаю его и думаю, что бы ты отдал, чтобы быть на моем месте.
У нас сейчас трудная полоса, после большого скандала мы отказали Нюре, мучаемся несколько дней. Я работаю вечерами. Наконец, нашли человека, но Нюра от нас уходить не хочет, продолжает жить и, конечно, новой няньке детей к себе не приучить, особенно Инночку(16). Мишенька ее не очень любит и все посылает в колхоз, чем это кончится – не знаю. И так хватает цурес (несчастий – идиш) , так еще это. Сегодня получила открытку от Танички(12) от 15 октября, два месяца прошло да еще каких. Так обидно, что они не поехали сразу ко мне, а теперь уж не добраться. Здесь по-моему уже давно зима, а старожилы говорят, что она еще не начиналась.
Гришенька, был ли ты у нас дома, есть ли он – наш дом? Что знаешь о друзьях, родных? Как ты питаешься? Как едят? Каковы перспективы? Как нога? Горло? Ах, на одну секундочку увидеться, глянуть, прижаться. Узнал бы ты меня, я почти изящная стала. Пиши, мой хороший, помни о нас, о нашей большой любви. Мишенька попрежнему вспоминает о тебе и все просит «расскажи про папу».
Целуем тебя я и сын. Пиши, пиши. Соня
Я много писала на домашний адрес, на первый резерв. Получил ли ты? Может тебе деньги нужны?- я пришлю. Ты спрашивал о кашле Мишутки – все совершенно прошло, без следа, не беспокойся.
Примечания;
1. Лия Романовна - Клюзнер Лия Романовна, Владимир Исаакович, Женя – соседи Рудиных по квартире, 10 февраля 1942 г. Г.Д.Рудин выдал Клюзнерам доверенность распоряжаться личными вещами, находящимися в его комнате, на период его нахождения в действующей армии или до возвращения С.И.Рудиной из эвакуации, он неоднократно встречался с Клюзнерами во время посещения Ленинграда в 1941-43 г.г.
2. Людмила Николаевна - Коган Людмила Николаевна, Израиль Абрамович, Элочка – довоенные соседи Рудиных в ленинградской квартире.
3. Сима (Серафима) Гельд – жена главного ветврача г.Кунгура И.П.Козлова, по ее вызову С.И. и Михаил Рудины выехали в Кунгур
4. Ривочка - Сифрон (Зиглер) Ревекка Давыдовна (Ривочка), дочь Инна –С Р.Д.Сифрон и Инной Рудины жили вместе в эвакуации в г. Кунгур.
5. Танечка, мама - Татьяна Израилевна Карась – сестра С.И.Рудиной, Блюма Давидовна Карась (мама) - мать С.И.Рудиной.
6. Харьковская мама - Дора Исааковна (Двося Шаевна) Рудина – мать Г.Д.Рудина, по решению третьего мужа, отказалась от эвакуации из Харькова, расстреляна немцами на Тракторном заводе в Харькове.
7. Володя. Клара - Владимир Давидович Рудин, Клара – брат Г.Д.Рудина, его вторая жена.
8. Маша - Маша Керженевич – подруга и сослуживица С.И.Рудиной по ВАМИ.
9. София Яковлевна – С.Я.Гецова, сослуживица С.И.Рудиной по ВАМИ.
10. Сарра Абрамовна - Сарра Абрамовна Либерман – двоюродная сестра С.И.Рудиной.
11. Лева, Роза - Роза Михайловна Бенсман, Лева (Лев Захарович) Малкин – двоюродная сестра Г.Д. Рудина и ее муж.
12. Израиль - Израиль Абрамович Бас, Нюра – двоюродный брат Г.Д.Рудина (погиб при переходе советских кораблей из Таллина в Кронштадт) и его жена (жила в Кунгуре).
13. Рива - Рива Давидовна Дворкина (Рудина), Борис, Полина – сестра Г.Д.Рудина, ее муж, дочь.
14. Абрам – Абрам Сифрон, муж Р.Д.Зиглер (Сифрон)
15. Маер - Мирон Михайлович Гельфанд, друг детства С.И.Рудиной, приятель семьи Рудиных, Мария – его жена, погибла в Кисловодске во время оккупации немцами
16. Инночка – Инна Абрамовна Сифрон, дочь Р.Д Зиглер и А.И.Сифрон, жила с семьей Рудиных в Кунгуре.
Добавить комментарий