Миша Любарский с шести лет мечтал увидеть Москву. Не на картинках, которых у него было много на его игрушечном столике. А наяву. Это было еще до войны. А потом началась война, и мечту пришлось отложить в долгий ящик. Случай представился, когда он окончил школу. Но не просто окончил, а с золотой медалью. По этому случаю, Мишин дядя по маминой линии Лева Скрипник устроил грандиозный обед, куда пригласил всех родственников и друзей. Родственников было раз-два и обчелся, а друзей было много. Все любили Леву, потому что он был администратором в Оперном театре, и все хотели пару контрамарок на премьеру и в ложу бенуара по возможности.
Лева произнес первый тост за своего любимого племянника и за его успех в школе, второй - за Мишину маму, и третий - за Мишину бабушку и дедушку, которые поставили его на ноги. Много пили, шумели, но самое интересное случилось в конце обеда, после наполеона и компота из айвы. Лева встал и произнес зажигательную речь, где вкратце рассказал, какой его племянник гений, почти как Эйнштэйн, но, в отличие от великого ученого, нуждается в материальной поддержке, чтобы построить свой первый фазотрон. Он сказал это и приступил к делу, потому что у Левы слова никогда не расходились с делом. Он пошел с соломенной шляпой по кругу, и друзья, клюнувшие на оригинальную приманку под никому не известным названием фазотрон, не жалели денег на молодого еврейского гения.
Собрали хорошенькую сумму, к великой радости всех Мишиных родственников, и сразу начали планировать, что купить. И, когда обо всем договорились, Миша, который весь обед сидел тихонько, не проронив ни слова, встал и сказал, что прежде, чем строить фазотрон, он хочет съездить в Москву, хотя бы на пару дней, чтобы осуществить мечту своего детства. Все задумались и решили, что мальчик прав.
- Хочешь ехать? Кто против?– сказала мама, - поезжай на три дня. В Москве живет моя дальняя родственница Рая. Она тебя примет как родного. Правда, она уже старая и немного со странностями, но зато очень хороший человек.
Что можно увидеть в Москве всего за три дня? Почти ничего. Миша долго думал, как убить несколько зайцев за три дня, и наконец, придумал. Первое, что он посмотрит, будет – Кремль и Мавзолей, второе – Большой театр и третье – Третьяковку. А если получится, так пойдет еще на футбол в Лужники.
С Киевского вокзала вместо того, чтобы ехать к тете Рае, Миша спустился в метро и через десять минут оказался в центре Москвы. Ему не терпелось увидеть Кремль, Красную площадь и Мавзолей. В Мавзолей Мишу с чемоданом не пустили, а оставлять чемодан снаружи без присмотру он не хотел. Сделав три круга по Красной площади и посчитав все Кремлевские башни, он пол-часа проторчал у Спасских ворот, тем самым вызывая подозрение людей в штатском. Миша решил быть подальше от греха, и без захода в Исторический музей, который был рядом, поехал к тете Рае.
Тетя Рая жила в трехкомнатной коммуналке. Кроме нее, там жили двое. Один - старик, бывший одессит и он же реабилитированный при Хрущеве враг народа, а второй – шофер дальнобойщик Васька Хренов.
Тетя Рая и ее сосед, который - бывший враг народа, были тихими доходягами, над которыми, как только мог, измывался Васька Хренов. Он был бы рад загнать их, как можно быстрее на тот свет, чтобы увеличить свою жилплощадь, но старички не очень туда спешили. В общем жизнь их, как говорят нынче политологи, была нечто среднее между холодной и горячей войной.
Хотя на улице еще ярко светило солнце, в коридоре квартиры, где жила тетя Рая, было темно и прохладно. Пахло дустом и прокисшими щами. Миша постучал в тетину дверь и через какое-то время изнутри донеслось:
- Открыто, заходите, ради Бога.
Миша вошел. Горела тусклая лампочка над комодом. Маленькая, с узкой сгорбленной спиной старушка, сидела на обитом медью, большом, похожем не саркофаг египетских фараонов, сундуке. Она глядела в окно, не обращая внимания на присутствие постороннего человека за ее спиной. Наконец, она повернула голову в Мишину сторону. Сморщенное, как печеное яблоко, бледное лицо и утопленные в черноту острые светлячки-глазки. Они внимательно прощупали его с головы до ног.
- Вот она какая, - подумал Миша.
Тетя Рая снова повернула голову к окну и как будто, продолжая давно начатый разговор, тихо сказала:
- Я никуда не хожу. Я старая, как этот сундук. Я сижу на нем весь день. На нем я плыву к далекому берегу. Мне уже давно пора туда, но меня пока там не принимают. Подожди чуть-чуть, говорят. Учителей много подвалило. Очередь длинная стоит. Так что я жду, и с этого места наблюдаю то, что происходит внизу. Когда-то я жила, а теперь наблюдаю кусочки чьей-то жизни. Как в кино, эти кусочки мелькнут на мгновенье - и исчезают.
Тетя Рая отдыхала несколько минут.
- Двор внизу – это мой мир. Иногда очень любопытные вещи случаются в этом мире. Очень любопытные, - она тяжело вздохнула, - я не слушаю радио, не вожу дружбу с соседями и никого не люблю, за исключением моей дочки Лизочки и моего кота Самураевича.
Тетя Рая снова повернула голову к Мише.
- Ты понял? Моего зятя Исака не люблю, но терплю. Да. А как зовут тебя? Твоя мама писала, но я забыла.
- Миша Любарский, - сказал я.
- Любарский? Фамилия знакомая. В Одессе много Любарских было. А вот Мишу не помню. Память - гавно, прости меня. Не помню, что я ела утром.
Летний день угасал. Мутные звезды готовились выползти из-за соседских крыш. Где-то недалеко кто-то затянул унылую песню, а когда он заглох, у соседей на третьем этаже замяукала кошка.
- Слышишь, там кошка шумит, - встрепенулась старуха, - а мой кот уже месяц отсутствует. Мне трудно без него. Что ты смотришь на меня так? Ты думаешь, что я уже выжила из ума. Правда, ведь думаешь? Кот был единственным живым существом, который был рядом со мной. Ни дочка, ни зять, а он.
Она помолчала.
- Он был необычный кот. Он был отличный охотник. Таких котов сейчас уже нет.
- Где же он? - спросил Миша.
- Тебе это действительно интересно, или ты просто хочешь поморочить мне голову?
Миша ничего не сказал.
- Ладно. Расскажу тебе, - сказала тетя Рая, - раньше, когда Самураевич был помоложе, он каждое утро приносил мне под дверь мертвую птичку или мышку. Где он их ловил, черт его знает. Это был преданный кот. Преданнее, чем мой покойный муж, который кроме своих вонючих карт ничего в жизни не знал. Так вот, кот утром терпеливо сидел в коридоре у моей двери с добычей и ждал, когда я выйду. Он был горд собой, что принес мне подарок. Ты когда-нибудь встречал такого кота?
- Нет, не встречал, - сказал Миша.
- А недавно, это было месяц назад. Он прыгнул с этого окна за пролетающим мимо воробьем. И все. Теперь я живу сама. Да что там живу? Сторожу окно и наблюдаю...
Тетя Рая, махнула рукой и опустила голову почти до колен.
- Теперь ты выйди в коридор и жди там, пока я не позову. Понял? Я иду спать. А тот диванчик - для тебя. В нем пару пружин торчат, но ты – молодой, вытерпишь.
Миша вышел в корридор. Напротив тетиной двери, прислонившись к стене, стоял одетый в пижаму старик. Почти бесплотный, как привидение на длинных, как ходули, тонких ногах. Он поманил Мишу к себе:
- Ты кто будешь? Раечкин родственник?
- Дальний. По маминой линии, - сказал Миша.
- Какая разница? Папиной, маминой? Главное, что ты живой человек, с которым можно поговорить, - сказал старик.
Миша ничего не сказал.
- Зайдем ко мне, - сказал старик, - так будет лучше, а то этот бандит все слышит. Видишь, там типчик в конце коридора стоит? Как часовой на посту. Это Васька Хренов.
Старик втянул Мишу вовнутрь своей комнаты.
- Минуточку, я зажгу свет, - извинился старик.
У окна стояла растеленная кровать, посредине комнаты был круглый стол, на котором Миша заметил грязную посуду, закопченый чайник и стопку книг. Еще было пианино с махровым полотенцем на крышке. Жалкая убогость одинокой старости.
- Ваша родственница Рая, или кто она вам, я не знаю и не хочу знать, конечно - нелегкий человек, что говорить. Но бывает еще хуже. Так что считайте, что вам повезло. Я смеюсь. Но, что делать? Нам одесситам-краснофлотцам нельзя плакать, - старик громко смеялся, - а вы откуда будете, если не секрет?
- Я из Одессы, - сказал Миша.
- А, тоже из Одессы? Замечательно! Представьте себе, я уже много лет не говорил с нашим человеком из Одессы.
Старик засуетился, ища место, где бы Мишу посадить.
- Садитесь на этот стул, а я сяду на кровать. Можете сыграть что-нибудь. Пианино еще звучит ничего.
- Кроме чижика-пыжика я ничего не умею, - сказал Миша.
Старик засмеялся и запустил большую пятерню в седые нечесаные космы.
- А я балуюсь иногда на пианино. Мои родители отдали меня к известному на всю Одессу учителю Шварцману с четырех лет. В десять лет я уже играл всего Моцарта, а в двенадцать я проходил за шестнадцатилетнего и меня взяли в труппу еврейского театра. Был такой, напротив Куликового поля. Я там играл в одной пьесе и пел песенку Шихалах (туфельки). Вы знаете, когда это было? Нет, вы даже не можете себе представить, как давно это было. Меня ждала большая карьера. А что из этого получилось, так вы видите своими глазами. Ах, не о чем говорить, - он задумался, - я очень долго сидел молча, в таких местах, где волк серый был мой товарищ. Чтоб вы, молодой человек, таких мест не знали никогда.
Старик сделал длинную паузу.
- А теперь, молодой человек, хотите вы этого или не хотите, но вам придется выслушать еще одну мансу (историю). Это, если бы был жив Шолом-Алейхем, так я бы продал ему за двадцать грошей. А вам, молодой человек из Одессы, так я расскажу бесплатно.
Старик глубоко и хрипло дышал. Он явно устал, но виду не подавал.
- Так вот, товарищ одессит, вы видели того типчика, который выполз из своей конуры? Этот Васька Хренов – бандит из бандитов, каких свет не видел. Он называет себя честным коммунистом. Чтоб его холера взяла. Он – черт знает что, и еще хуже. Он – вор, пьяница и стукач. Вот кто он такой. И с таким типом мы живем в одной, простите, засраной коммуналке. Это, как говорится, вас бьют, но плакать не дают. Но это только прелюдия, как говорил Леня Утесов, с которым мы вместе босяковали когда-то. Теперь он заслуженный артист, а я заслужил десять лет колонии на Колыме. Что было дальше? Да, вспомнил. А теперь послушайте, что этот бандит Васька сделал. Слушайте внимательно. Как-то ваша Раечка хотела помыться. Хорошее желание. Человек живет и хочет быть хоть как-то чистым, потому что человек не хочет быть похожим на свинью. Вы меня слышите, молодой человек? И вот, когда она зашла в эту, простите, ванную, Васька выскочил из своей комнаты и гвоздями заколотил дверь. Это только начало, слушайте дальше. Бедная старушка попыталась открыть дверь. Но куда там! Она стала кричать и бить в дверь руками, но Васьки уже след простыл. Я пытался открыть, но вытащить гвозди, которые этот бандит заколотил, у меня не было сил. А старушка кричала, кричала, силы оставили ее - и она замолкла. К счастью, в это время приехал ее зять Исак. Он выломал дверь и вызволил тещу. Скорая помощь подоспела, и ее и откачали.
Старик уже с трудом говорил, и Миша решил, что пора уходить. Как бы что-то плохое не случилось с ним.
- Ну, так я пойду. Уже поздно, а мне завтра рано вставать, - сказал Миша.
- Молодой человек, так вы самое главное не дослушали. Исак дождался, пока пришел Васька, и надавал ему так, что его даже родная мама не узнала бы. У него текла кровь изо всех отверстий, которые есть у человека. Это было одно удовольствие смотреть. Не каждый день можно увидеть такую картину, я вам говорю. Потом Исак вызвал участкового милиционера Гришу Колючего, всунул ему в карман хрустящую пару копеек и уехал. Да, на прощанье он сказал Грише, чтобы он все сделал, как полагается. И Гриша сделал все, как полагается. Он тоже дал пару тумаков по ребрам честного коммуниста, а потом вызвал черный ворон. Через три дня наш Васька появился тихий и бледный, как напаскудивший пес. Через час он постучался в дверь к Раечке и сказал, что он ошибся и такого больше не будет. А что значит ошибся? Так он думал, что это я был в ванной Такой бандит, я вам говорю. Таких хуже не бывает.
Старик долго отдыхал.
- Я высказался и теперь с чистой совестью могу отпустить вас.
Миша долго крутился на жестком диване. Старуха похрапывала и периодически вскрикивала. За окном прогромыхал трамвай, а когда наступила кратковременная тишина, Мишины мысли перекочевали в область снов. А потом ударили настенные часы. Один, два, три. Миша, конечно, проснулся. Чертыхнулся пару раз и снова заснул. Но счастье его длилось недолго. На этот раз заревел холодильник, стоявший в изголовье дивана. Сказав про себя все то, что он думал о тете Рае и ее соседях, Миша тихо, чтобы не разбудить тетю Раю, оделся, взял свой чемодан и вышел в коридор. В коридоре стоял старик. На том же самом месте, что и вечером. Он стоял, прислонившись к стене, чесал свои белые кудри и улыбался печальными глазами.
- Хорошо делаешь, что бежишь из этого бедлама. Здесь никто не сможет жить. Только два полумертвых, сумасшедших старика и один бандит могут. Тебе, молодой человек, это не надо. Когда-то давно здесь жила доброта. У нее, как у ангела, были крылья. Но ангел улетел давным-давно. Теперь здесь пусто, как в пустыне.
- До свиданья, - сказал Миша.
- Парень, тебе нужен свежий воздух. Беги в Одессу! Беги и не оглядывайся!
Миша спускался вниз по лестнице, а вслед за ним летела грустная мелодия и грустные слова. Старик пел песенку про туфельки, как кантор поет молитву на Йом Кипур. Мальчик плакал по своим туфелькам, а старик плакал по своей неудавшейся жизни.
Остаток ночи Миша провел во дворе, где совершил свой последний трагический прыжок Самураевич, любимый кот тети Раи. У Миши было достаточно времени решить, что к тете Рае он не вернется, а в запланированный Большой театр и Третьяковку пойдет в следующий приезд в Москву. Как-нибудь в другой раз.
Когда рассвело, Миша поехал на улицу Горького. Было тихо и чисто, и маленькие липки на краю тротуара выкрасили свои листья в цвета осени. Золотой, желтый и красный. Пройдя пешком всю улицу, Миша дошел до памятника Маяковскому. Поздоровался с любимым поэтом, почитал ему вслух стихи и, раскланявшись, ушел.
В полдень Миша сел в поезд Москва - Одесса, и первое, что он сделал после бессонной ночи в Москве, это забрался на верхнюю полку и сладко заснул. Ему снились сияющая от счастья тетя Рая, идущая по улице Горького под ручку со своим соседом, бывшим врагом народа, а за ними, облизывая длиным фиолетовым языком мороженое пломбир на палочке, плелся товарищ Хренов в форме подполковника милиции. Но что самое интересное, так это то, что вдруг откуда ни возьмись на Горького появился сам Леонид Утесов. Он стоял у входа в ресторан Метрополь и пел на идише песенку "Туфельки". Народ проходил мимо и бросал к ногам знаменитого певца кто пятак, а кто – десятку.
Мельбурн, 2016
Добавить комментарий