Август и сентябрь – самые насыщенные событиями месяцы цветаевской жизни. На них пришлись и главные даты её биографии – рождения и смерти. Марина Цветаева родилась в 1892 году, 26-го сентября (по старому стилю). Именно в этот день она всегда принимала поздравления и сама отмечала его - в прозе, дневниках, письмах и, конечно, в стихах. Помните?
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов...
Полвека спустя, в 1934-м году, Цветаева дала уточняющий комментарий к одному-единственному слову в этом стихотворении: «... ведь могла: славили, могла вторили – нет спорили!. Оспаривали мою душу, которую получили все и никто (все боги и ни одна церковь!)».
Старому календарю, как и старому правописанию через «ъ», Цветаева была верна до конца жизни. Видимо, это были те приметы прошлого, которые возвращали её к своему «я». В следующем, 2017-м году, уже будет век, как большевики послали «в чёртову дюжину» календарь и, вопреки желанию Марины, не только перенесли, но и самовольно изменили дату её рождения. В интервью «Литературной газете» к столетию сестры, Анастасия Цветаева, открыто высказала возмущение:
«... Я не понимаю, каким образом могли назначить днём её рождения 8-е октября? ОНА РОДИЛАСЬ В ДЕНЬ ИОАННА БОГОСЛОВА – 26 СЕНТЯБРЯ ПО СТАРОМУ СТИЛЮ, 9-ГО ОКТЯБРЯ ПО НОВОМУ. Так записано и в церковном православном календаре, который печатает две даты: 26 сентября (9 октября) – день Иоанна Богослова. И Марина всегда в этот день отмечала своё рождение. Она в письмах много раз писала об этом. Мне, как ближайшему человеку, сестре, непонятно это самоуправство. Оно должно быть исправлено. И прошу исправить эту дату и в тех странах, где отмечают столетие Марины Цветаевой».
... Что ж, прислушались и исправили. Отныне именно к 9-му октября приурочены все официальные цветаевские мероприятия. Но те читатели, у которых сложились с Цветаевой особые отношения, отмечают день её рождения дважды – по старому и новому стилям...
* * *
В воскресный полдень 31-го августа 1941 года в далекой от Елабуги Москве жена Ильи Эренбурга уронила серебряный браслет, когда-то подаренный ей Мариной. Он неожиданно сломался пополам в самом крепком месте, и она сказала: «Наверное, что-то плохое случилось с Мариной». Как потом выяснилось, число и даже час совпали с моментом её смерти.
Известно, что Цветаева считала полдень самым подходящим часом для ухода Поэта. Узнав, что Макс Волошин умер «в двенадцать часов пополудни», она именно с этого начала свою новеллу-реквием на смерть друга «Живое о живом»: «После естественного удара смерти почувствовала удовлетворённость: в полдень: в свой час суток и природы... В полдень, когда солнце в самом зените, то есть на самом темени, в час, когда тень побеждена телом, а тело растворено в теле мира – в свой час, в волошинский час...».
Случайно ли так совпало или ... вспомнилось – теперь уже не узнать, но через девять лет Марина «выбрала» для своего ухода тот же месяц август и тот же час... – «двенадцать часов пополудни».
Нынешний август – уже 75-й.
В одном из писем к Петру Юркевичу Цветаева написала, что у неё «роман с собственной душой». «Романом» же назвали биографы Цветаевой её отношения со смертью. Роман-не роман, но «флирт», постепенно переросший в диалог со смертью, определённо был. Непрерывный интенсивный диалог на протяжении всей жизни.
Так, днём 17-летия Марины датирована часто цитируемая «Молитва», в которой именинница обращается к Всевышнему с довольно необычной для такого случая просьбой:
Люблю и крест, и шёлк, и каски,
Моя душа мгновений след....
Ты дал мне детство - лучше сказки
И дай мне смерть - в семнадцать лет!
Именно в эти годы у юной Марины появилась причуда, резко отталкивавшая и пугавшая других: страсть к ночным прогулкам по кладбищам. С годами эти прогулки стали для неё потребностью, вызванной, видимо, её врождённым чувством сострадания ко всем, покинувшим эту «ласковую землю». Куда бы потом ни заносила Цветаеву жизнь, в каком бы душевном состоянии она ни пребывала, она обязательно посещала местные кладбища - от скромных захоронений в подмосковных Тарусе и Александрове до знаменитых кладбищ в Праге и Париже. Бродя между могильными плитами, Цветаева внимательно вчитывалась в надписи на них, пытаясь угадать судьбы ушедших:
Я думаю о горстке пыли,
Оставшейся от Ваших губ и глаз...
О всех глазах, которые в могиле.
О них, о нас...
Воображение влекло её дальше. Ей только исполнился 21 год, а она уже представила в «желанной лазури» не только себя, но и того, кто в будущем осмелится повторять её «кладбищенские дозоры». И вот теперь она сама просит случайного прохожего задержаться у воображаемой могилы, чтобы выслушать её исповедь...
Идешь на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись...
Прочти - слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет...
В последующие годы Цветаева не раз будет призывать смерть, назначать ей даты для свиданий, подтрунивать над нею («Жизнь и смерть произнрошу с усмешкой/Скрытою...»), фрондировать («Жизнь и смерть давно беру в кавычки/Как заведомо-пустые сплёты») или спасаться самоиронией:
Квиты: вами я объедена,
Мною живописаны.
Вас положат на обеденный,
А меня на письменный...
Мысль о неизбежном конце одновременно томит и притягивает Цветаеву, из года в год возникая в её стихах, обновлённая размышлениями взрослеющей цветаевской души. То она рвётся «Вместо земных/Насильных небес» в «Небесных земель /синь...», то с грустью признаётся: «Я так не хотела в землю/С любимой моей земли...». В этой опасной игре со смертью (а Цветаева верила, что поэтические пророчества сбываются), она постоянно меняла маски, соответственно оттенкам настроения – от желанной надежды на скорую встречу до полного отрицания: «Губы, кричавшие слово: ответь!/Знают, что этого нет – умереть!». Но каковыми бы ни были эти оттенки, среди них не было места чувству страха - Цветаева не боялась смерти.
Пройдут годы, и юношеская бравада уступит место пристальному интересу к самой идее «ухода», «небытия», «перехода в волшебную лазурь», куда она теперь всё чаще и чаще провожает друзей, посылая им вослед поэтические оды "на смерть...". Теперь её интересует совсем другое: что же происходит с душой и мыслями человека после смерти? Неужели всё исчезает? Она задаётся вопросом: «Почему учёные до сих пор не задумались над проблемой б-е-с-с-м-е-р-т-и-я мозга?»... Она хочет знать, куда отлетает душа? В какой лазури парит?
Ведь в сказках лишь,
Да в красках лишь
Возносятся на небеса!
Твоя душа - куда ушла?
Это уже строки 30-х годов... Совсем близко дни, когда Цветаева начнёт примерять смерть на себя всерьёз, не играя. Чувствовала, что конец неизбежен и близок.
А всё же спорить и петь устанет
И этот рот!
А всё же время меня обманет
И сон - придет.
И лягу тихо, смежу ресницы,
Смежу ресницы.
И лягу тихо, и будут сниться
Деревья, птицы...
Но в жизни всё устроилось по-другому... Диалог же со смертью Цветаева оканчивает открытым конфликтом:
Смерть – это нет,
Смерть – это нет,
Смерть – это нет.
Нет-матерям,
Нет – пекарям.
(Выпек – не съешь!)
Смерть – это так:
Недостроенный дом,
Недовязанный сноп,
Недовзращенный сын,
Недодышанный вздох,
Недокрикнутый крик.
Я – это да, Да – навсегда,
Да - вопреки, Да – через всё.
Даже тебе
ДА кричу, Нет!
Стало быть – нет,
Стало быть – вздор,
Календарная ложь!
Свой последний земной день рождения Цветаева отметила в дневнике одним предложением: «Поздравляю себя с 48-ю годами непрерывной души!». А незадолго до елабужской трагедии она вписала в рабочую тетрадь следующую формулу: «Смерть – это не конец! Смерть – это цензорские ножницы в поэму!». Так ещё раз – последний!- соединились две главные даты - рождения и смерти поэта.
Цветаева твёрдо верила, что день её смерти станет началом её бессмертия: «О нет, не любовь, не страсть,/Ты поезд, которым еду в бессмертье...». Этой уверенностью, видимо, она пыталась опровергнуть непреложность календаря. И опровергла. Сколько людей сегодня на разных языках читают стихи Цветаевой, болеют её судьбой, совершенно при этом не задумываясь о датах её календаря.
* * *
Трагический конец поэта был потрясением для всех, кто знал её лично и ценил её творчество. Многие из её «собратьев по струнному ремеслу» сразу откликнулись на её смерть стихами, словно подтверждая цветаевскую формулу: «Поэты отдают свою боль поэзии и этим облегчают душу». Борис Пастернак, Анна Ахатова, Арсений Тарковский, Борис Чичибабин, Белла Ахмадулина, Александр Галич и многие другие положили начало грандиозному поэтическому реквиему по Марине Цветаевой, которому, подобно пушкинскому, не видно конца.
Давно ушли из жизни современники Цветаевой, а новыепосвящённые ей стихи продолжают рождаться. Отдельный раздел поэтической цветаевианы принадлежит любителям. Их стихи звучат на народных праздниках, они рассылаются в цветаевские музеи, разбросанные по разным странам. Их оставляют на месте её условной могилы в Елабуге. Несколько из любительских поэтических обращений к Цветаевой есть и в моём архиве. Я получала их во время своих выступлений, начиная с 1982-го года. Предлагаю вниманию читателей три стихотворения. Они публикуются впервые. Эти стихи дороги мне не столько своими поэтическими достоинствами, сколько высоким настроем души их авторов.
Безымянная «художница из провинции».
Цветы, Цветаеву примите!
В свой страшный час
Она непризнанным открытьем
Ушла от нас.
Цветаеву примите, травы!
Пырей, осот!
Да, имени пробьётся слава,
Живой росток.
Стрелой упругой пронижет души,
Но сквозь года
Шнурком несчастья на шее душит
Е л а б у г а...
М.Е. Куприн
Верю, в миру жила и была,
Благо стих не схоронен...
Поздно забили в колокола, -
Звук их потусторонен.
Кто не познал последней черты,
Где опускаются руки,
Вряд ли поймёт одинокость мечты,
Рвущие душу звуки.
Голос поэта часто поёт
На необычной ноте.
Каждому в жизни дано своё,
В судьбах нет места льготе...
Ритм и движенье зажав в тиски,
Стонет мажорная скала...
Трудные строчки с пеплом тоски -
Кровью, видать, писала.
И не тянулась к большому куску,
Черпая силы в стае...
То одиночество и тоску
Разве теперь кто знает?..
Голосовая «верста» везде
Ныне звучит открытою
Только забыли, забыли где
Тело её зарыто?!
Не отболеть в душе никогда
Этой открытой ране...
Верю, надеюсь её звезда
Не пропадёт в тумане.
Темы у муз – Судьба, Человек,
Жизнь и Эпоха – вечны.
Вечно теченье великих рек,
Жаль, что жизнь скоротечна.
15.11.83
Добавить комментарий