Воскресный базар в селе К… всегда был местом шумным, многолюдным и порой весьма опасным. В бесконечном потоке людей шныряли карманники. Продавцы втюхивали некачественный товар, а доверху нагруженные машины тихо крались в толпе и легко могли отдавить ногу.
Это выглядело вполне нормально, если в толпе, шел один, который нес в мешке визжащего поросенка. И бледный человек, присевший на землю, потому что лишился кошелька, тоже выглядел вполне нормально. И кричащий покупатель, обманутый недобросовестным продавцом – нормально. И торгующиеся на повышенных тонах женщины - привычное дело для этого места.
А среди шумной реки людей ловко маневрировали продавцы с доверху набитыми тележками, предлагая чай, кофе, выпечку и шоколадки. В этой же мешанине, на уровне пояса, бегали и пытались заработать пацаны, которые с радостью и азартом перекрикивали друг друга:
- Кукурузка! Свежая кукурузка!
- Колбаса! Кто забыл купить колбасу?
- Свежая рыба: лещь, карась, окунь, толстолоб.
- Квас, чай, кофе, холодный лимонад!
- Пиво. Водка на разлив! Закуска в подарок.
Среди всего этого шума, среди писка поросят, кудахтанья куриц и криков покупателей, среди отчаянных возгласов детей – всегда, каждое воскресенье, звучал один и тот же мужской крик.
- Поливалки, выбивалки, мухоловки, мухобойки! Горшки да лейки, воронки и сетки! Поилки для цыплят! Сверла, отвертки, шило и мыло! Нитки, иголки, крючки да леска! Марли, держалки, вешалки… - казалось, что крик этот будет длиться вечно. А кричал дядя Саша, всегда громко и монотонно, словно огромный орган, у которого заклинило одну из басовых клавиш. Набирал в легкие воздуха - и во все горло повторял заученную как мантру фразу. - Поливалки, выбивалки, мухоловки, мухобойки! Горшки да лейки… - и так далее.
Замолкал он только в те моменты, когда к нему обращались покупатели. Только тогда над людьми нависала относительная тишина. Но как только он заканчивал общаться с покупателем, то тут же втягивал воздух и… - ну, вы знаете, что происходило дальше.
Люди, услышав крикливого продавца, расступались в стороны, давая пройти ему и его большой четырехколесной тачке, которую он катил за собой. В ней он и хранил поилки, поливалки, выбивалки и прочий товар.
Если выразиться короче, то его тачка была похожа на передвижной магазин «тысяча мелочей».
Дядя Саша, который каждое воскресенье кричал громче всех, мужчина довольно крупный. Это и неудивительно, если учесть то, что он, как гужевая лошадь, тащит за собой товар, домашнее хозяйство, девятерых детей, жену и отца-старика.
В суровые морозные дни он обычно кутался в пальто и надевал валенки. А в знойные и жаркие времена снимал футболку и на голову, аккуратным квадратиком, повязывал носовой платок, с узелками по углам.
Все, кто приходил на базар, знали, что обязательно услышат этого продавца-крикуна. Он давно стал для всех таким же нормальным и привычным атрибутом, как в общем-то и сам базар. Кажется, он был тут с самого его начала и будет с ним до конца.
Были и те, кому не нравилось, что над ухом, орет здоровенный мужик. Но не у всех хватало смелости сказать грубое словцо.
Однако находились и те, кто говорил.
- …поливалки, выбивалки…
- Хватит орать мужик, - скажет какой-нибудь смельчак. – Итак голова после вчерашнего раскалывается.
- …было бы у тебя девять детей, ты бы не так орал. – И, как ни в чем не бывало, продолжал, - мухоловки, мухобойки. Горшки да лейки, воронки и сетки…
И вдруг он пропал.
Кто-то этого не заметил.
Кто-то с облегчением выдохнул.
А кто-то с жалостью и интересом спросил у прохожего:
- Куда подевался этот, поливалки - выбивалки?..
- Не знаю, - ответил прохожий и пожал плечами.
А с дядей Сашей беда приключилась.
Купил он по дешёвке скакунов, да запряг их в подводу. Не привыкли кони к такой езде. Им бы седло на спину и в поле.
Накрыла его подводой в ближайшем кювете и надломило позвоночник.
Оказался дядя Саша в больнице, где доктора лишь разводили руками и говорили:
- Вы спрашиваете у нас, будете ли ходить? Мы пока что не знаем, будете ли вы чувствовать ноги. Рентген покажет, а пока что лежите и не двигайтесь.
Рентген показал обширную трещину на позвоночнике в районе поясницы.
- Ходить вы не будете, - сказал доктор после осмотра снимка, - возможно, будете чувствовать ноги и с протезами, кое-как сможете передвигаться по дому. На большее не рассчитывайте.
- Но у меня дети, - взмолился дядя Саша, будто это может помочь.
- Мы в этой ситуации бессильны, - с холодком ответил врач.
- Но… но… - сказал он, и замолчав, откинулся на подушку, устремив пустой взгляд в потолок.
Доктор еще что-то говорил, но дядя Саша не слушал. Ему хватило того, что сказано. Хватило, потому что самое ценное и самое тяжелое он уже услышал.
В районной больнице, все едва движимые и совсем неподвижные пациенты, лежали на втором этаже в дальнем крыле.
Просторная палата, стала тесной, после того как там установили шесть коек с лежащими людьми.
Кто-то мог ходить лишь с костылями, кто-то, как дядя Саша, не ходил вовсе.
Он как-то пробовал приподняться на локти, но в спине тут же стрельнуло болью и он, скривив лицо, ложился обратно, чувствуя, как дрожит тело.
Поначалу он даже встать намеревался. Но врачи и медсестры сказали, что это противопоказано, а после того как дядя Саша сам несколько раз попробовал, то понял, что даже если бы ему разрешили - встать он все равно не сможет. Обычные движения корпусом и те он делал через боль. Куда уж тут встать!?..
К нему приезжала жена и дети. Даже старенький отец умудрился выбраться из села и приехать к больному сыну.
- Болит? – с опаской спросил отец.
- Болит.
Сложно говорить в подобных ситуациях. Отец часто усаживался напротив сына, клал ладони на палку и упирался подбородком. Смотрел на сына и молчал. Да и дядя Саша не был таким разговорчивым и громким, как по утрам на базаре. Большую часть времени он лежал и смотрел в потолок.
Поначалу от деда и слова нельзя было добиться, но с каждым приездом, он все больше и больше рассказывал о делах домашних. Как бы невзначай, сядет рядом и говорит в полтона. Вроде бы сам себе напоминает и тихо так бормочет под нос. Но он чувствовал и видел, как замирает сын на койке. Даже глазами перестает ворочать. Замирает, вслушивается и ловит каждое слово. И в этот момент в пустом взгляде вновь загоралась искорка жизни.
Но как только дед заканчивал бубнить, дядя Саша вновь начинал водить пустым взглядом по сторонам – рассматривая потолок, облупившиеся стены и паутинку по углам.
- Младший, Алексей, вчера двойку принес. – говорил дед, - Слава четверку схватил по трудам. Максим тоже четверку по географии, Вадим двойку на тройку переправил и пытался доказать мне, что это учительница споткнулась, от того и оценка кривая вышла. Люба как всегда молодец, ее пятерки я давно перестал считать. А остальные вроде бы без оценок.
- Спасибо батя. – сказал дядя Саша и слезы навернулись на глазах. Он всегда следил за учебой своих детей и это, пожалуй, были самые важные новости из дома. – Только вот незачем мне это.
- Как так?
- А что я теперь с этим делать буду? – шепотом, но с явной и нескрываемой злостью, сказал дядя Саша.
- Ты это брось! – стукнул дед палкой. – Не говори так.
- Говори, не говори, а встать я не могу. Только обузой буду.
Отец не ответил, но по глазам его было видно, что он согласен с сыном.
Мало-помалу батя стал чаще выбираться в больницу, раскачался и невольно поправил здоровье.
Недавно ему семьдесят шесть минуло, но выглядел он бодро. Сухие, жилистые руки, крепко сжимали коричневую палку. Тонкая, льняная шляпа, покрывала блестящую лысину с седыми волосами над ушами и на затылке.
За прошедшие годы, дед сдал позиции и часто болел, но беда сына заставила его повременить с хандрой и пересмотреть взгляды на старость.
- Сегодня Митя пришел домой пьяный. Мать смотрит на него, а в глазах муть. Она кричит, а ему все равно. Здоровый лоб. Стоит и не шевелится. Она снова в крик, а он огрызаться с ней стал. Я не выдержал, тоже крикнул, так он как глянул на меня своим бешенным взглядом. Я думал, прям там и выхвачу оплеуху. Перед выездом, проспался. Все хорошо стало. Стыдится в глаза смотреть и все ходит по дому, тыняется из стороны в сторону.
Макс и Славка двойки притащили. Один по математике, другой по химии. Как обычно, виноваты учителя. Даже младший твой, Лешка, тройку умудрился принести по чтению. Я ему говорю, как так? А он только смотрит и глазами хлопает. А что я ему сделать могу? – с досадой говорил дед.
За прошедший месяц, дед часто приезжал к сыну. Спрашивал о здоровье. Интересовался, нет ли улучшений. Но дядя Саша, с привычно повязанным платком на голове, пустым взглядом смотрел на отца и с болью разводил руками.
Врачи, как и обещали, ничего сделать не могли. Осталось надеяться лишь на чудо. Трещина в позвонке — это не шутки.
Кололи уколы. Мазали кремами. Делали массаж и заставляли пить таблетки.
А результата как не было, так и нет.
Положили в больницу – не мог на локти облокотиться и до сих пор не может. Ни тебе привстать, ни повернуться.
А отец все ездил в больницу и ездил.
И каждый раз, он, как противная жена, которая недовольна своей жизнью, начинал пилить сына.
- Куда мне, батя? – оправдывался дядя Саша, - сколько лежу тут, сколько уже вытерпел и съел таблеток, а до сих пор под себя хожу. Да что там под себя. До сих пор сдвинуться не могу.
- А ты пробуй. – стоял на своем отец.
- Не могу. Болит все. Шевелиться больно, говорить больно, дышать и то больно…
- Я тебя не таким воспитывал.
- А каким бы ты не воспитал, один черт калека. Куда мне…
Отец пытался разжечь угасающий костер, но видел, что этим методом сыну не помочь.
Но, не в пример дяде Саше, батя его, не сдавался и ездил почти каждый день. И с каждым его приездом, вести из дома были все хуже и хуже.
- Разбаловались они. – говорил дед. - Все разбаловались! Чтоб покормить скотину, их надо палкой вот этой гнать, - он примерил в жилистой руке свою палку. – Так бы и лупанул одного да второго, чтоб за ум взялись.
- Лупи, - дал добро, дядя Саша.
- Куда их бить-то?! Дерзят они мне. И мне и матери. А мы что? Что мы можем сделать? – смотрел он на сына. – Я ему одно говорю, а он отвернулся и пошел гулять. И куда я за ним? А мать! Она уже осипла, орать на этих олухов. Катятся. В пропасть катятся, - заключил дед.
Слушал дядя Саша и кипел. Аж краснел от злости. Всем сердцем понимал, что вся семья в пропасть валится, а помочь не может.
- Старшие вчера набрались как свиньи, а как пришли, спать завалились. Пришлось мне идти кормить животных. Мать плачет. Пропадем мы без тебя. Пропадем. Скатимся. Далеко скатимся и не воротимся никогда. Не воротимся!
Дед закончил жаловаться, привстал со стула и, не говоря ни слова, вышел из палаты.
В этот вечер дядя Саша, впервые за много дней, попробовал встать.
Попробовал, стрельнуло в поясницу, он и повалился на кровать. Отдышался немного и опять попробовал. Снова, будто кто-то спицей в спину тычет. Откинулся на подушку, вытер пот со лба и сдержал в себе стоны.
В эту ночь, он впервые сделал себе массаж. Больно было, но он терпел. Вначале мял шею, затем плечи и грудь, затем спускался к злополучной пояснице и через боль мял бока. Спустя десять минут процедур, постельное белье, можно было отжимать.
После массажа, дядя Саша становился красным и злым, зато спал хорошо.
Не прошло и недели, как начали получаться простые вещи, будь-то на локти привстать, или повернуться набок. Правда, все его развороты сопровождались неимоверной болью, но кое-какой результат все-таки был.
Однажды, отец опоздал на последний автобус и вернулся в больницу. Почти до ночи он промывал мозги сыну и с наслаждением смотрел, как тот кипит и бесится.
- Пытаюсь я, пытаюсь… - говорил дядя Саша, - да не выходит ничего.
- Ладно, не хочешь, не надо, - съязвил напоследок дед, - пойду я покемарю. Спокойной ночи мужики, - обратился он ко всем.
- Давай дед, - хором ответили больные, которые с нескрываемым интересом наблюдали за отношением отца и сына.
Свободных коек не оказалось, поэтому деду поставили рядом с палатой четыре стула. Как-нибудь да перекантуешься.
- И не так приходилось ночевать, - ответил дед, размещаясь на стульях.
Ближе к полуночи из палаты начал доноситься отборный храп шести взрослых мужиков. Дед и сам уже похрапывал, когда услышал скрип койки. И ладно если бы просто скрипела, но ведь нет. Скрип доносился равномерно и ритмично.
Так человек во сне не ворочается! Да и кому там ворочаться? – подумал дед.
Схватил он палку, открыл дверь и увидел, как его сын раскачивается на кровати.
Грузное и непослушное тело переваливалось с одного бока на другой, пока не остановилось на самом краю, замерев над пропастью.
Отец, было, кинулся помочь:
- Не тронь, - остановил его сын. – Я сам, батя, сам.
Одеревенелые ноги впервые за долгое время прикоснулись к холодному линолеуму.
Раскрасневшийся и потный дядя Саша до белых костяшек схватился за дуги кровати, удерживая вес на руках.
- Ты что творишь? – проснулся один из соседей. – Нельзя же…
- Мне ходить надо, – едва сказал дядя Саша и вновь сжал челюсть.
Дед стоял в дверном проеме, готовый в любой момент кинуться на помощь сыну. Но в эту ночь помощь не понадобилась. Эта ночь ограничилась только тем, чтобы прикоснуться ступнями к полу. Почувствовать холодный линолеум и поверить в свои силы. Убедиться, что есть еще шанс. Что все люди ошибаются и возможно доктора ошиблись, сказав, что нет никаких шансов. Ведь бывает чудо. Бывает!
С тех пор каждую ночь дядя Саша с раскачки переваливался на бок, хватался за скрипучую спинку кровати и спускал ноги на пол. Пытался подняться, но боль мгновенно опрокидывала обратно. Хотелось закричать, но вместо этого, он сжимал челюсть и молчал, потому как соседи спали, пока рядом совершались подвиги.
Дед вновь приехал с неутешительными вестями про расхлябанность и наглость детей. Он специально остался до ночи.
Дядя Саша молча, выслушал отца и с новой порцией злости прикоснулся ступнями к холодному полу.
- Пора, - сказал дед и поставил перед сыном табурет.
- Ты чего? – испугался дядя Саша, когда отец отложил палку в сторону и сел рядом. - Ты чего, бать?
- Хватайся, - сказал дед и подставил плечи.
- Ты в своем…
- Хватайся, кому говорят.
Сын послушно, но с опаской положил ладони на отцовские плечи.
- Крепче держись. Повисни. Всем телом висни.
- Я не могу бать.
- Можешь.
- Мне тебя жалко.
- Висни, сказал, иначе скатимся в яму! - недовольно пробурчал отец, и храп в палате оборвался.
Теперь уже пять пар глаз наблюдали за тем, как отец сидит перед сыном на стуле и ждет, пока тот вцепится, как клещ, в его жилистые плечи.
- Ну!? - не выдержал старик.
Дядя Саша выдохнул и обнял отца за шею, перевалив вес тела на спину бати.
- Держись, - натужно выдавил дед и напрягся.
Ноги его дрожали, и дрожь эта передалась всему телу. Он кряхтел и до крови закусил нижнюю губу. Из ноздрей его, как у разъяренного быка, вырывался воздух.
- Давай… - сам себе сказал дед и медленно оторвался от стула. – Давай…
Казалось, он сейчас надломится. Не выдержит нагрузки - и в палате окажется на одного пациента больше.
Дядя Саша чувствовал сквозь одежду и дряблую кожу старика, высохшие, но по-прежнему упругие мышцы.
На искривленном от натуги лице деда, сквозь сжатые губы, вырвался последний воздух, находившийся в легких. Отец с сыном встали!
Красные от напряжения глаза светились счастьем.
- Пошли, - не останавливаясь и не делая передышки, сказал отец.
Он ногой откинул табурет и сделал маленький шаг.
- Батя, не надо, - скулил на спине сын.
- Иди, кому говорят. Иди.
Сын постарался передвинуть ноги, но боль пронзила поясницу и он едва удержался, чтобы не расцепить руки.
Дядя Саша чувствовал, как всем своим весом давит на сухое тело отца. Огнем жгло поясницу. Чтобы хоть как-то помочь отцу, он постарался выпрямить ноги. Забрать вес собственного тела с плеч отца.
Совесть мучила намного сильнее, чем поясница. Дядя Саша почувствовал, как стал чуточку выше. Совсем чуть-чуть. На какой-то миллиметр или может меньше, но выше. И тут же услышал, как батя с облегчением выдохнул.
- Давай, - сказал отец, держа руки сына на плечах. – Шагай. – И сам передвинул ноги.
Сын последовал за ним. Он перетащил безжизненные куски мяса и костей, которые именовались ногами, и вновь перенес немного веса с отцовской спины.
- Еще, - натуженно говорил старик и делал шаг.
Вся палата с замиранием сердца наблюдала, как огромный мужик висит на плечах у старика. При каждом шаге дыхание в палате прекращалось. И лишь когда эти двое преодолевали жалкие пять-десять сантиметров, больные облегченно выдыхали.
В первую ночь, когда дядя Саша встал на ноги, они сделали всего четыре шага. По расстоянию они были как один шаг здорового человека.
После процедур дед аккуратно опустил сына на кровать, взял палку в правую руку, а левой схватился за поясницу:
- На сегодня хватит. Пожалуй, я пойду, прилягу. – Согнувшись, он покинул палату.
В эту ночь тишина стояла дольше обычного. И спустя час все вновь погрузились в сон. Из палаты начал доноситься отборный храп пяти человек и одно тихое и неприметное всхлипывание.
На следующую ночь дед вновь, как часовой, оказался возле кровати сына.
- Пора, - сказал он одно слово.
И снова присел на табурет перед койкой.
Вновь палата замерла в томительном и сочувственном ожидании.
- Батя, не надо, - отнекивался сын, но послушно хватал отца за плечи.
- Не первый раз тебя ходить учу, - отмахнулся дед. – Малым научил и сейчас выучу.
На все уговоры сына отец был неприступен как стена. Он просто брал и тащил за собой обмякшее тело.
- Ставь… не спеши… обопрись. – Батя говорил короткими фразами, чаще всего лишь одним словом. Он выкрикивал его и тут же плотно сжимал губы, краснея от напряжения.
Спустя неделю совместных усилий, сын стал увереннее, а отец посерел и согнулся.
Спустя еще неделю, дядя Саша мог сам вставать с кровати и карабкаться по стеночке, как альпинист над пропастью. Он уже сам ходил в туалет.
Батя, увидев, что больше нет нужды в его помощи, уехал из больницы.
А спустя два месяца его не стало.
- Научил-таки второй раз ходить, - улыбнулся дед. Это были его последние слова.
И даже сегодня, в воскресное утро, когда солнце как бельмо висит над горизонтом, в гуще людей, среди криков продавцов и животных, среди скрипа бедных велосипедов и несмазанных тачанок, среди воплей маленьких торгашей и ругани противных теток, на весь базар разносится громкий мужской голос:
- Поливалки, выбивалки, мухоловки, мухобойки! Горшки да лейки, воронки и сетки! Поилки для цыплят! Сверла, отвертки, шило и мыло! Нитки, иголки, крючки да леска! Марли, держалки, вешалки…
Комментарии
... и не забудь про Егора
Поздравляю, Егор. И дай Вам Б-г (кто ещё дарит таланты) успехов и удач! Первое даётся упорством (Сашиным), второе - от дарителя.
Добавить комментарий