5. Мюнхен. Вечер в Хофбройхаусе

5. Мюнхен. Вечер в Хофбройхаусе

 

Работа в моей фирме была, как говорили когда-то в Союзе, ненормированная. Встречал и провожал группы в аэропорту, возил на экскурсии, мотался по гостиницам и ресторанам, сидел на связи с туроператорами разных стран, писал отчеты, занимался рекламой, набирал туристов для очередных поездок. Надо было уже планировать предстоящую встречу 2000 года, хотя до нее оставалось еще девять месяцев. Только что мы от души повеселились 1 апреля, в День смеха, или День Дураков – как его называют американцы, и для меня настал очень серьезный период. В том, что мне теперь будет долго не до смеха, я не сомневался. Меня ждала особая миссия. Тайная, никто не должен был о ней знать.

Прежде всего, предстояло экипироваться, чтобы стать другим. Я присмотрел себе парик, натянул его на свою шевелюру и преобразился в шатена. Очки и усики, в дополнение к новой прическе, основательно изменили облик, к которому я привык, глядя в зеркало. Но нужна была независимая оценка моей новой внешности со стороны. Одев черную рубашку и черные джинсы, чуть заметно прихрамывая, я направился в парикмахерскую, где обычно стригся. Знакомый мастер меня не узнал. Гнусавым голосом я уточнил у него цену, покачал головой и вышел. В тот же день купил себе удобную сумку с несколькими отделениями и два одинаковых пленочных фотоаппарата. На этом подготовка к активным действиям занончилась.

Взяв на работе пятидневный отпуск, о котором я договорился заранее – «для встречи с родственниками в Германии», я вылетел в Мюнхен. Вечером 20 апреля, в день 110-летия со дня рождения Гитлера, я подошел к сверкавшему огнями зданию пивного ресторана Хофбройхаус. У дверей толпилось несколько десятков любителей баварского пива. Мест не было. 

Я предполагал, что такая ситуация возможна. Но мне позарез нужно было попасть внутрь. Мы с завистью смотрели на счастливчиков – то и дело подходили пары, предъявляли заранее купленные билеты и растворялись в полутемном фойе.  Относительно недавно, еще в качестве главного помощника Ирины, я сам водил сюда русских туристов. Нас усаживали за длинный стол, вовлекали в развлекательную программу, мы пели песни. Но, главное, - наше время было строго ограничено. На это я сейчас и надеялся. И не ошибся – вышла большая группа из Польши, и всех ожидавших на улице впустили в ресторан. Я сразу направился на третий этаж, в самое сердце огромного Хофбройхауса.

В битком набитом парадном зале царила обычная атмосфера. Я медленно обходил галдящий, пьющий, горланящий речевки и песни пивной вертеп, внимательно вглядываясь в посетителей. Кроме организованных любителей туризма, за столами сидела масса людей, путешествующих самостоятельно, прибывших из разных стран – здесь звучали не только европейские, но и азиатские языки. Понятно, что к фюреру отношения они не имели. Однако мне, знавшему, что к чему, бросались в глаза компании крепких парней и накачанных мужчин постарше, сидевших друг напротив друга, в которых нельзя было не узнать немцев. Как правило, местные наверх редко заглядывали, они предпочитали первый этаж, куда более уютный, с постоянными местами за отдельными столиками. Но сегодня, в такой день, сюда могли съехаться поклонники Гитлера из разных мест. 

Я искал группку из трех пожилых мужчин, одного из которых я однажды видел в лицо – тогда, в Вене, наблюдая из окна автомобиля за гостиницей «Ласточка». Это был хозяин отеля Бреннер. Но по мере того, как я продвигался вперед по тесным проходам между длинными рядами, меня начали одолевать сомнения. Кончилось тем, что я  обошел весь зал по спирали, а нужный мне объект так и не обнаружился. Неужели мое предположение неверно? Хотя в толчее мог и пропустить не очень знакомую фигуру – я ведь многих сидящих видел лишь со спины, а оборачиваться не решался – это бы сразу выдало меня, показало, что человек кого-то ищет. Хорошо бы пройтись в обратном направлении, но такой маневр уже точно вызвал бы подозрения. Чтобы его осуществить, есть только один выход – некоторое время переждать. 

С большим трудом я нашел одно свободное место, куда меня пустили, не отказав под предлогом, что оно занято. Мои соседи, на первый взгляд, выглядели как японцы. Вполне возможно, что они ими и были. Я же изображал русского туриста, впервые очутившегося в этом заведении. Как все вокруг, заказал литровую кружку темного пива, объясняясь знаками и русскими словами, а также закуску, вроде бы наугад ткнув пальцем в меню, но попав на нужные мне колбаски. Постепенно уровень пива в моей кружке понижался, и одновременно с этим я прямо на глазах становился веселее и энергичнее. Потом я «опьянел». Теперь можно было отправляться в путь.

И я их увидел. Точнее – Бреннера, напротив него сидели еще двое, с которыми он разговаривал. Лицо одного из них показалось мне странно знакомым. Безусловно, я никогда раньше его не встречал, но никак не мог сообразить, на кого он похож. Не поворачивая головы, я  прошел мимо, но задержался, примерно метрах в двух от моих «клиентов». Официантка только что поставила там перед молодой парой заказанные ими блюда и собралась уходить. Мне надо было срочно спросить у нее что-нибудь по-русски, и я громким голосом, перекрывая шум, выдал первое пришедшее в голову:

- А где тут у вас туалет?

Девушка ответила на своем баварском наречии, что рада бы мне помочь, но не знает, о чём я спрашиваю. Я сделал вид, что не понял ее. Но уточнить свою просьбу не мог – попробуйте объяснить знаками, что вам нужно в туалет.  Впрочем, меня интересовало совсем другое. Троица сидела  сзади, за моей спиной. Я напряженно вслушивался, стараясь уловить их реакцию. Если они действительно имеют отношение к моей родне, они не могут не обратить внимание  на русский язык. И я услышал – кто-то из них бросил реплику, разумеется, по-немецки: «Русские как были свиньями, так ими и остались». Акцент был безукоризненный. Врожденный.

Эта фраза прозвучала для меня проблеском света во мраке ночи. Эти люди, вне сомнений – немцы. Они на слух легко воспринимают русский язык. Они встречались с русскими – и называли их тогда свиньями. Но такое случалось только во время войны. Той, Второй мировой...

Я вернулся к своему месту. Бреннера с его товарищами из этой части зала  не было ни видно, ни слышно. Окинув взглядом людское море, я выбрал средних лет женщину и, оставаясь в образе русского, попросил ее снять меня – на память. Она поняла мои жесты, улыбнулась, и я дал ей свой фотоаппарат. Показал, где надо нажать. После чего стал в позу так, что за мной вдали была видна сцена, на которой парни в традиционных баварских шортах исполняли народную музыку.

Когда она щелкнула, поблагодарил ее и попросил сделать еще один снимок – нох айнмаль (еще раз) – повторил я для убедительности по-немецки. Для чего попросил ее переместиться, а сам с высоко поднятой головой повернулся к ней боком, зная, что при таком ракурсе в кадр попадут те двое, что сидят вдали напротив Бреннера. Потом, проявив вежливость, предложил женщине сфотографировать ее тоже, но она отказалась. 

Теперь можно было доесть свой ужин и допить пиво. Спешить некуда, дело сделано. Посидев для приличия еще с полчаса, я уложил фотоаппарат на самое дно сумки, тщательно прикрыв сверху майкой, свитером и бутылкой воды. А на них положил вторую такую же фотокамеру, но с чистой пленкой. Сказав соседям «спасибо за компанию», поднялся и двинулся к выходу. В зале уже стало поменьше народу. Боковым зрением заметил, что места, на которых сидели мои «родственники», опустели. Значит, они уже успели уйти. Это меня слегка встревожило. Все мои сомнения рассеялись: под прикрытием моих родных – немцы. Но зачем? Чтобы выжить?

Я вышел на улицу и пошел в направлении Мариенплац. Сумку я надел наискосок через плечо и пристегнул к ремню. После душного зала прохладный апрельский воздух казался освежающим бальзамом. Возникшую слева тень я заметил в последний момент и резко дернулся вправо. И в тот же момент именно оттуда получил сильный удар по голове...

Очнулся я минут через десять. Лежал на тротуаре под стеной какого-то здания и вполне мог сойти за уснувшего пьяного. Голова вроде без дырки, но с внушительной шишкой. Сумка при мне, открыта. Фотоаппарата нет. Пошарил на дне, под свитером – та камера, которой были сделаны снимки, на месте. 

... Через сутки, в Сан-Франциско, пришлось пойти к врачу – боль от шишки не унималась. Ощущение было такое, будто голова стиснута обручами. На вопрос, как это произошло, развел руками: дескать, в низком проходе не рассчитал и со всего маху ударился макушкой о притолоку. Доктор, однако, оказался стреляным воробьем, попытка обмануть его на мякине не удалась.

- А если точнее, - хмыкнул он, - металлическая «притолока» со всего маху звезданула вас по голове. 

Я не стал комментировать, а лишь попросил, чтобы повязку мне наложили не очень большую.

- Надену бейсболку и буду нормальным человеком, - пояснил я.

Рану заклеили, и я действительно появился в офисе в достаточно работоспособном состоянии. 

Надо сказать, что увеличенное фото из Хофбройхауса лежало у меня дома на столе и мучило неопределенностью. Нужен был толчок, чтобы прозреть и понять, кто этот знакомый незнакомец на снимке. Озарение пришло, когда я заглянул к шефу доложить, что прибыл. По ходу разговора Стив повернулся боком и – всё стало ясно. В профиль сын и отец были почти неотличимы. Вне сомнений, в мюнхенском пивном ресторане напротив Бреннера сидел отец Стива. Этот факт сразу вел к ответу, кому понадобилось проверять крепость моей черепной коробки: папаша был ко мне явно неравнодушен. Плюс еще одна немаловажная деталь.

Тогда, на ночной мюнхенской улице, и в самолете, и позже я никак не мог понять, как меня вычислили. Теперь же ларчик просто открывался: Пэрайсэр! Еще во время посещения его винодельни я не то, чтобы догадался – я физически чувствовал, что меня снимают скрытой камерой. А в Хофбройхаусе кое-что не учел и по собственной глупости подставился. Про внешность помнил, вылепил ее безукоризненно, не подкопаешься. Но – голос! Я и не подумал его изменить. И рядом с человеком, который слышал и рассматривал меня раньше, затеял громкие переговоры с официанткой. Эта старая лиса тут же меня раскусила. 

Я внимательно всматривался в снимок. По всем моим данным выходило, -  что третий в их компании – Палкес. Личность таинственная, о которой я ничего не знаю – где он, что он и как он. Судя по фото, самый благообразный из них – красиво уложенные волосы, бородка, галстук. Лицо холеное. У Пэрайсэра черты лица крупные, грубоватые, Бреннер вообще какой-то тощий. В любом случае, мои дальнейшие шаги не имеют альтернативы: Палкес – темная лошадка, Пэрайсэр – недоступен, значит, надо подобраться к Бреннеру. Просить отпуск для встречи с родственниками я не мог – только что «встречался» с ними в Мюнхене. Как выкрутиться, чтобы попасть в Австрию?

То, что произошло дальше, выглядело совершенно невероятным. Стив пригласил меня в кабинет и сообщил:

- Ты классно провернул переговоры в Германии и Перу. Это побудило нас направить тебя в Вену, для аналогичной работы. Тебе предстоит договориться там о размещении наших групп в двух отелях – «Куммер» и «Ласточка».

Когда прозвучало последнее название, я непроизвольно вздрогнул. Меня посылали туда, куда я сам стремился. Почему – именно туда? В случайности я не верил: в Вене три с лишним сотни отелей, эти ничем не выделяются. Что-то здесь не так. За почетным заданием явно стоит отец Стива. Наверняка, он придумал такой ход – отправить этого типа, который лезет, куда не надо, к своему дружку. Но не в объятья же. Скорее всего, там заготовлена какая-то западня, ловушка. Может, они действительно считают, что я агент ЦРУ?

Что ж, отступать некуда. Тем более, что я сам рвусь в бой. Надо только четко наметить линию поведения, продумать детали – и в путь. Венский вальс продолжается. Траляля – пам-пам, траляля – пам-пам...