Plakat_unichtojim_kulaka_1930 w.jpg
Недавно заместитель главы Всемирного Русского Народного Собора протоиерей Всеволод Чаплин и руководитель Экспертного центра Всемирного Русского Народного Собора Александр Рудаков поделились своими мыслями о русском пути.
«Общинность, соборность, солидарность... — пишут они в статье «О Боге, человеке и цивилизации». — Идеалом труда для православного человека является труд монашеской общины, когда главное — не столько материальный результат, сколько поддержание братского духа... Россия возвращается к себе, к своей модели общества — как она в некоторой степени вернулась к себе во время Великой Отечественной войны и после нее, несмотря на противодействие такому возвращению со стороны Хрущева и Горбачева... Коммунизм в версии Ленина, Троцкого, раннего Сталина не смог переломить русского духа... Отринув идеалы мировой революции, коммунистическая власть частично воссоздала дореволюционную общественную модель... Колхозы, при всех ужасах коллективизации, не были бы приняты людьми, если бы их идея не отражала христианского идеала... Истинные христиане готовы были видеть Россию монархией, обновленным СССР, но только не демократией западного образца... Россия все-таки вышла на собственный исторический путь».
В большой статье много интересного, спорного, но остановимся на процитированных моментах.
Значит, период с 1945 по 1953 год (третий голодомор, послевоенные репрессии и пр.) — это для России время «возвращения к себе»? А супостаты Хрущев и Горбачев «противодействовали» тому светлому настоящему?
Второй момент — колхозы. Значит, для «русского духа» они «отражают христианский идеал»?
Общинность для сторонников особого пути — как заклинание. Еще вернее — опора. И не просто опора, а как бы историческая. «Как бы», потому что здесь подтасовка. Почему-то считается: так было всегда, что искони мы такие — общинные, соборные. Словно не ведают «общинники», что это неправда, не искони — есть точная дата установления сельской общины как административно-хозяйственной системы самоуправления крестьян. Это 1838 год — реформа по устройству жизни только для государственных крестьян. Потом, после отмены крепостного права — в систему включили и бывших крепостных. Это было коллективное владение землей, коллективная ответственность во всем, круговая порука.
Не будем спорить, плохо или хорошо самоуправление и в каких видах (например, в швейцарском варианте), а просто констатируем: общину учредило самодержавно-крепостническое государство. В принудительном порядке. Всего лишь 170 лет назад. А потом ее стали выдавать за извечный русский путь и образ жизни на генетическом, так сказать, уровне.
И нигилисты позапрошлого века, и славянофилы-державники, и революционеры-коммунисты, и нынешние так называемые государственники любили и любят ссылаться на публициста-народника 70-х годов позапрошлого века Александра Энгельгардта, на его опыт организации «рационального хозяйства», изложенный им в книге «Из деревни». Одни видят в его опыте торжество общинного начала, другие — прообраз советского колхоза.
При чтении книги создается ощущение, что главными врагами разумного (по его мнению) хозяйствования в деревне Энгельгардт считал... женщин. Как он пишет, рентабельным может быть только большое хозяйство: дед во главе, шесть сынов с женами, десять внуков и т.д. Зловредные же бабы подзуживают мужей к отделению, каждая хочет быть «большухой», иметь свою семью и свой дом. «Ежедневно топится 14 печей, в которых 14 хозяек готовят, каждая для своего двора. Какая громадная трата труда, пищевых материалов, топлива и прочее!.. У меня ежедневно все 22 человека рабочих обедают за одним столом, и пищу им готовит одна хозяйка в одной печи. Весь скот стоит на одном дворе. Все сено, весь хлеб положены в одном сарае и т.д. ...Будущность у нас имеет только общинное мужицкое хозяйство».
Характерны здесь проговорки: «У меня...», «22 человека рабочих»... При всем подвижничестве Энгельгардта мужики для него — человеческий материал, из которого он пробовал строить свой фаланстер.
Речь не о столовых — кто ж против столовых в разгар страды? И не об артелях — кто ж против кооперации? В годы НЭПа у нас возникли тысячи артелей. Но одно дело, когда крестьяне сами объединяются, другое, когда их туда пытаются «вести» не понятные им люди из барско-интеллигентского сословия, и уж совсем иное — когда мужиков загоняют силой. В России XIX века, несмотря на благородные устремления и даже жертвенность народников, «общинное мужицкое хозяйство» не привилось. В XX веке коммунисты воплотили идею общины в виде колхозов.
Если же смотреть на тех мужиков как на людей, которые имеют свою землю и право распоряжаться собой и землей, получается совсем другой коленкор.
По отношению к крестьянству державники-славянофилы-общинники прошлого и нынешние государственники мало чем отличаются от революционеров-большевиков и их наследников коммунистов. И те, и другие, и третьи уверены, что лучше крестьян знают, как им, крестьянам, жить. Троцкий и замышлял село как армию, большую казарму, что и воплотилось в советских колхозах.
И потому у всех у них общий враг — Столыпин, который и вывел крестьян из общин, пытался сделать их самостоятельными хозяевами. Революционеры считали, что столыпинская земельная реформа имела целью срыв грядущей революции. А современный политолог Сергей Кара-Мурза — наоборот, свою книгу он так и назвал: «Столыпин — отец русской революции». Он пишет: «В своих делах Столыпин вошел в непримиримый конфликт с русской жизнью... Причина — в несоответствии идей Столыпина интересам основной массы крестьянства».
Посмотрите: сколько людей самых разных взглядов сходятся в одном — в стремлении загнать мужика в казарму. То бишь обосновать ее как «интересы основной массы крестьянства», как «русскую жизнь».
Вернемся к статье руководителей Всемирного Русского Народного Собора. К их тезисам — послевоенные годы как время «возвращения России к себе, к своей модели общества» и колхозы как «христианский идеал». Они утверждают: «колхозы приняты людьми», хотя и оговариваются: «при всех ужасах коллективизации».
Тут надо подробнее. Коллективизация — это «раскулачивание», когда служители власти и доброхоты-активисты с винтовками входят ночью в крестьянский дом и дают 30 минут на сборы. В сани, в телеги — и в Сибирь, в Казахстан. За то, что эта семья зажиточна, так как хорошо работала на своей земле. Высаживали в глухой тайге, в буранной степи. Выживали немногие.
«В пятидесятые годы в Институте мировой литературы трудился научный сотрудник Иван Иванович Чичеров. Когда его уволили в связи с достижением пенсионного возраста, он возмутился, счел себя обиженным и перечислил свои заслуги перед страной, властью, Коммунистической партией. В их числе — руководство отрядом, бойцы которого проводили в одном из районов России коллективизацию.
Обреченные на испытания люди понимали, что младенцы не выдержат мытарств. В ночь перед высылкой матери задворками пробирались к сельсовету и клали детей на крыльцо в надежде, что их — невинных — вырастят односельчане, чужие люди или государство. Этих детей, рассказывал Чичеров, собирали у порогов всех окрестных сельсоветов, свозили в самую большую комнату самого крупного сельсовета и клали там на пол. Умевшие ползать — ползали, не умевшие — лежали на половицах в чем мать родила или в чем принесла. Послали «наверх» запрос, что делать с младенцами. Вскоре получили распоряжение: не позволять ни кормить, ни брать детей, так как, во-первых, младенцы классово чуждые, а во-вторых, следует пресечь порочную эксплуататорскую практику кулаков подбрасывать своих детей государству или беднякам. Какое-то время дети жалобно плакали, потом уставали и лишь изредка судорожно всхлипывали и, наконец, угасали от голода. Их хоронили в общей могиле». (С. Баймухаметов «Чайка» №3,1-15 февраля 2010 г.)
Вот что Чичеров ставил себе в заслугу и требовал за это не отправлять его на пенсию, а сохранить должность и зарплату.
Утверждение Чаплина и Рудакова: «колхозы... приняты людьми» не просто неверно, а кощунственно. «Принять» такое человек не может по природе своей. Только покориться, смириться — в ужасе от жестокости расправ.
Чуть подробнее скажем и о послевоенном времени, когда, как считают Чаплин и Рудаков, Россия «вернулась к себе... к своей модели общества». Наверно, они по молодости лет просто не знают, что миллионы и миллионы россиян, живущих в деревне, не могли никуда оттуда уехать, потому что колхозникам не выдавали паспорта. Исключение — сельские жители «в пределах 100-километровой полосы вокруг Москвы, Ленинграда и в 50-километровой полосы вокруг Харькова». (Постановление Совнаркома от 1933 года.) Затем добавили жителей в «50-километровой полосе вокруг Киева, 100-километровой Западно-Европейской, Восточной (Вост. Сибирь) и Дальне-Восточной пограничной полосе...».
Дети в сельских школах учили наизусть «Стихи о советском паспорте», громко читали в классах: «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза», а их родители не имели паспортов. И они — тоже не могли их иметь. Кто ж они были? Не граждане СССР? Крепостные? Заключенные на вольном поселении в Агрогулаге от Бреста до Тихого океана?
Не следует думать, что так было лишь в достопамятные времена, при Сталине. Совсем недавно, в 1960-1970-е годы, когда молодые люди в городах слушали «Битлз» и «Роллинг Стоунз», раздумывали, в какие бы края поехать, потому что юность всегда зовет в дорогу, многие их сверстники в деревнях оставались практически крепостными детьми.
В 1967-м, в год грандиозного праздника — 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции, первый заместитель председателя Совета Министров СССР Дмитрий Полянский докладывал Политбюро ЦК КПСС:
«Число лиц, проживающих сейчас в сельской местности и не имеющих права на паспорт, достигает почти 58 миллионов человек (в возрасте 16 лет и старше); это составляет 37 процентов всех граждан СССР... Такой порядок означает для значительной части населения ничем не обоснованную дискриминацию, с которой надо покончить».
Но Политбюро отвергло предложение Полянского.
Инструкция МВД от 1970 года гласила: «В виде исключения разрешается выдача паспортов жителям сельской местности, работающим на предприятиях и в учреждениях, а также гражданам, которым в связи с характером выполняемой работы необходимы документы, удостоверяющие личность».
И только в 1974 году, 40 лет назад, партийно-советская власть решила, что паспорта можно выдавать всем. Начали в 1976 и завершили к 1982 году. За четыре года до перестройки и гласности
Добавить комментарий