Джеймс Ирвин: Интервью с астронавтом, побывавшем на Луне...

Меня попросили написать об астронавте Джиме Ирвине. А я, честно говоря, многое из того, что он мне рассказывал, позабыл. Но то, что осталось в записи на старой кассете, помогло мне вернуться к тем замечательным дням. Да, когда он с товарищами возвратился с Луны (звучит как!), вся Америка тряслась от счастья видеть и слышать его. А он ещё один американский флаг на Луне установил. Все находились в эйфорийном тумане патриотизма и гордости. Спустя несколько лет, когда сошли первые восторги, Джим прилетел в Чикаго, выступил в местном университете, а потом мы дважды встретились. После этого мы опять встречались, но чикагские встречи были особыми. Помню, сидели в ресторанчике пригорода Чикаго Уитон, подходили люди, улыбались до плеч и произносили восторженные слова любви и почтения. Джиму, понятно, это успело поднадоесть, тем более, он всегда был скромным, не высовывался и даже среди своих братьев-астронавтов часто помалкивал, а потому прослыл молчуном. Сразу прошу прощения у активных и пассивных атеистов за то, что воспоминания о нём получатся слишком христианскими. Но, что сделаешь, он был таким — по-настоящему верующим христианином.

Вот что слышится с плёнки и вспоминается из дальних разговоров. Говорю ему:

— Что же это было? Что чувствовали разум и душа?

— Это была другая жизнь, это была жизнь в жизни, это была прекрасная игра со смертью, но смерть была одета в роскошные одежды романтики. Наш разум был в состоянии огромного напряжения, я бы даже сказал, в гигантском напряжении, работая в максимальном режиме. Но внешне мы были теми же простыми и славными американскими парнями. А души наши замерли: они понимали, что этот полёт приближает их к вселенскому космическому состоянию, а в этом состоянии они смогут лучше понять великую тайну жизни и цели человека.

— Джим, это наверняка невозможно странное чувство — быть на другой планете. Все Жюль Верны, Герберты Уэллсы и Рэи Бредбери кажутся фантазёрами, придумщиками, а ты стоишь…Боже мой, где? На Луне! И ходишь по ней, и первый ездишь по ней, и водружаешь на ней флаг своей страны. Что ты чувствовал? Если можешь, расскажи...

— Во-первых, гордость за всех людей, что вот мы, люди, сумели победить эти бесконечные мили, преодолеть космос и прилуниться на фантастической, незнакомой планете. Мы, маленькие, хрупкие, но мы созданы Богом, и мы не испугались смерти, которая караулила нас на каждой миле, и прошли мимо неё с гордо поднятыми головами. Между нами, на Луне я вспомнил одного из своих учителей, который смеялся, когда я сказал в классе, что хочу стать астронавтом и летать на другие планеты. Он сказал, что в нашем районе больше нужны ветеринары. Я вспомнил его с любовью, но подумал, что для каждого из нас Бог определяет судьбу, и человек не имеет права ломать её, ломать наши надежды.

— А вот был какой-либо момент, когда тебе становилось тоскливо, тошно, и приходила мысль, что ты не вернёшься домой и останешься кружиться в равнодушном Космосе?

— Бывало, хотя мы прошли замечательную психологическую подготовку. Ну что ты сделаешь, иногда накрывало. Это было вроде «комплекса бесконечного пространства». Но я выходил из этого. Мне ещё помогала вера в Бога. Я начинал молиться и через некоторое время отпускало. Я говорил Христу, мол, Ты знаешь, что такое одиночество и страх, помоги мне преодолеть это, Ты же не испугался креста распятия... А однажды был такой момент: долго смотрел я на нашу Землю, и вдруг она показалась мне одинокой, несчастной, но такой родной, что захотелось притронуться к ней, быть с ней. Вот, знаешь, как бывает в гостях, где тебе не очень хорошо и тебя очень тянет домой. Вот и меня так потянуло. И именно тогда почувствовал, что я не только американец, но и землянин.

— Здорово! Что ещё помнишь, такое, ну, странное, неожиданное?

— Я про многое уже рассказывал на ТВ, в интервью разных. Вот, когда мы с Дэвидом Скоттом оба почувствовали на Луне пороховой запах, как будто недавно тут проходило сражение. Но на Землю мы об этом не сообщили, боялись их напугать. А потом выяснилось, что это запах грунта Луны, её поверхности. Так что версия о кровавых баталиях на Луне отпала.

— Расскажи немного о поездке на «Лунном ровере»... Боже, кататься по Луне!..

— Да, мне часто казалось, что всё это неимоверно интересный сон. Мы видели кратеры Матфея, Луки и Марка, мы нашли валун «лунный камень Бытия», мы смотрели на «Море дождей». Когда едешь по поверхности, а не осторожно ходишь по ней, чувство такое, что ты разведчик, покоритель, что ты осваиваешь эту таинственную планету, что вот-вот ты увидишь что-то необыкновенное, фантастическое. Если бы не было ровера, мы бы многое не увидели и не нашли, и не привезли на Землю образцы лунных геологических пород. И потом, когда рядом абсолютно надёжные друзья, которые готовы рисковать жизнью ради тебя, то, конечно, в тебе звучит прекрасная песня: «Ты не один, Джим, ты не один, парень...». Ровер был нашим товарищем, великолепным членом нашего экипажа, он нас не подвёл. Мы оставили его на Луне и попрощались, как с боевым товарищем. И я передал на Землю: «Если кому-то нужен подержанный автомобиль в хорошем состоянии, отдадим бесплатно, только доставка за счёт заказчика...».

— Согласно человеческим традициям, ты и твои товарищи что-то оставляли на Луне? Ну, типа того, как бросают монетки в фонтан, чтобы вернуться?

— Да, я бросил в лунный песок монету, на которой были отпечатки пальцев моих детей. А Дэвид Скотт зарыл пластинку, где были написаны имена всех астронавтов и космонавтов, американцев и русских, которые погибли, осваивая Космос. И он ещё положил рядом маленького игрушечного человечка, который символизировал всех погибших космических однополчан, Солдат космоса.

— Твои коллеги после возвращения говорили, что ты ещё что-то оставил на Луне.

— Да, я долго об этом не рассказывал. Теперь, наверное, можно... Дело в том, что я, не уведомив космическое начальство, взял с собой в полёт Библию маленького размера. На Луне я прочитал Псалом, а потом оставил Библию, зарыв её в грунте. Как знак моей веры.

— Я читал, что после возвращения на Землю во время выступлений ты часто повторяешь слова: «Самое ошеломляющее чудо Вселенной — это не наши следы на Луне, а следы Иисуса Христа на Земле».

— Да, повторяю... Хочешь — верь, хочешь — не верь, но на Луне я несколько раз испытывал абсолютно реальное чувство, что Кто-то внимательно наблюдает за нами, Кто-то оберегает нас... Я чувствовал живое присутствие не человека, а того, кого мы называем Богом... Я знаю, что Он был с нами, и сейчас Он тоже присутствует в нашей жизни...

— А что ещё колыхнуло душу твою на планете Луна, которой посвящали стихи, наверное, все поэты Земли?

— Ну да, пару раз было такое. Однажды в ушах возникла музыка, до этого я такую не слышал, как будто огонь пожирал ветви деревьев и цветов, и я чувствовал запах горелых ветвей, и потом музыка стала абсолютно прозрачной водой, которая залила огонь, и последним аккордом было шипение умирающего огня...

— А о любви приходили мысли? О любви к женщине...

— Знаешь, Майкл, откровенно говоря, сильно об этом не думал... Но однажды я стоял возле лунохода и вспомнил кое-что своё, личное, из прошлого, и подумал: любовь человеческая — какое малюсенькое событие для вечности, но когда она настоящая — каким огромным событием она становится... Она может подняться от Земли высоко вверх...

— А госпожа Смерть, Джим, про неё думал?

— Я давно себя к ней подготовил, сам понимаешь, любой полёт в Космос — это во многом полёт к Смерти... Но я знал: если что-то случится, то моя вера в Бога даст мне возможность продолжить жизнь после смерти... Ведь мы не видим всю картину Вселенной, а только её крошечный кусочек возле нас... Мне когда-то российский космонавт Герман Титов передал четыре строчки русского поэта Валерия Брюсова. Они таинственны и прекрасны. Мне перевели их на английский...

 

Великое вблизи неуловимо,

Лишь издали торжественно оно,

Мы все проходим пред великим мимо

И видим лишь случайное звено...

 

Вот и всё, что услышалось и вспомнилось мне. Ещё я услышал с плёнки звон бокалов, звяканье вилок, чей-то смех... Потом кассета закончилась. И после неё нет уже Ирвина, и нет Титова. Их жизнь улетела, как любовь — вверх. Но если Джим прав, то там они увидятся.

В 1989 году мы выпустили в Чикаго Библию на русском языке и на обороте титульного листа поместили слова Джима Ирвина: «У каждого человека есть свой «Жизненный полет», но достигнуть высот в нём он может только с помощью познания Бога».