Стихи

Барри ВЕРШОВ

- Любишь Некрасова? - спрашивал один ныне модный поэт.
- Терпеть не могу! - чистосердечно признавался я.
- Но как же - вот, вот... -приподнимал он листочки, насыщенные тем же пафосом:
- Надо быть вы-ыше!..

Я знал эту теорию: жить и творить, в упор не замечая "свинцовых мерзостей", как если бы совка просто не было. Знал и - не верил: не замечать, постоянно находясь "наедине со всеми", ежеминутно поджариваясь на сковородке советской действительности, бессчётно прикладываясь мордой об забор двуличия, подлости и хамства окружающей среды?!

Эта поза была по плечу лишь Одному - кто в относительно юном возрасте волею судьбы был вышвырнут за пределы, и, академически рассуждая об "асоветскости", из своего нью-йоркского далека справедливо почитал оную выше "анти..."

Для нас же, остающихся внутри, ответ был адекватным: тем же Забором да по всей физии, с оставлением на ней неизгладимых отпечатков колючего штакетника: 17-й, 37-й, 41-й... да и с издержками, понятно, в виде того же пафоса, или чрезмерно отросшего перста указующего, и прочего в том же роде.

Но - отсюда же и способ выражения. Без позы. И без имени - стихи, по понятным причинам, распространялись анонимно.

Вот они - перед Вами. Малая толика, разумеется. Они принадлежат тому времени, и поэтому указаны даты написания. Любые аналогии с Россией нынешней и днём сегодняшним случайны и некорректны. По той же причине.

Мне - так кажется.

Барри ВЕРШОВ

ПЛАНЕТА СОВМЕЩЁННЫX САНУЗЛОВ

Фрагменты

В ЭЛЕКТРИЧКЕ

спелый снег  деревья  дачи
телеграфные столбы

захлебнулась песня плачем
взвилась песня на дыбы 
зазвенела и умолкла
грудь отчаяньем стеснив

и повис во мраке волглом
незатейливый мотив

заболоченные дали
отворялись предо мной 
с покосившимся вокзалом 
с криво вляпанной луной

и до звёздного порога
столбовая сырь да ржавь

да скажите ж ради Бoга
неужели  это  явь

рвалась песня из постромок
а попала в закрома

я и сам теперь обломок
я и сам схожу с ума
я и сам в неслышном плаче
подымаюсь на дыбы

спелый снег  деревья  дачи
телеграфные столбы

24 февраля 1971

"Ах, Ваня, Ваня,
бедный Ваня..."

Б. Окуджава

 Жуём прах бывшего кумира,
 сверяя мёртвые часы, 
 и примеряет новый Ирод 
 бородку, брови и усы.

 Пересечение трапеций, 
 невразумительный скандёж,
 неистребимый запах специй: 
 похож? - гадаем, - непохож?..

 И в осветленном идеале
 все та же прозелень тоски,
 вопль убиенного рояля
 под взмахом каменной руки.

20 ноября 1988

"... а утром я просыпаюсь
и еду на работку..."

Записки современника

ПРОБУЖДЕНИЕ

 
что толку изводить бумагу
скрепляя рифмой 
смену чувств 
уронишь выпитую флягу
и скажешь больше не хочу
и улыбнёшься равнодушно...

и - застучит секундомер,
отламывая от подушки
куски иных миров и сфер.

И в будни окунувшись смаху
ещё туманной головой,
я понесу её на плаху 
в толпе идущих на убой.

И в очертаниях размытых
с трудом я буду узнавать
несокрушимое Корыто,
откуда надлежит хлебать.

3 мая 1982

"Какие-то слова, теснясь и плача,
Стучались в память, требуя листа.
И счёт им был велик, и смысл мрачен,
Как задник безымянного холста..."

ДВА СОНЕТА

                         1

Стеклянный глаз уверенно глядит,
подмигивая тонко, со значеньем: 
- Иная будет мера пресеченья, 
появится и сон, и аппетит.

Ведь ты не уголовник, не бандит,
не хмырь какой, не чурка от рожденья.
Да если даже и по убежденью - 
заплатишь не наличными, в кредит...

На полке перспектива пыльных книг,
и кабинет вполне обыкновенный,
и за окном лукавый лунный блик...

- Пятак, понятно, самый неразменный!
убалтываешь ты меня отменно,
но я наличными, уж извини, старик!

                         2

А за окном лукавый лунный блик,
созвучные ему иные блики...
и этот ужас стылости безликой 
необоримо гнусен и велик.

Он леденит: видали здесь Аник, 
а где они теперь - поди найди-ка! -
и крутит, и ведет в позыве диком
сию минуту выплеснуться в крик!..

Чуть глубже вдох. И выдох чуть сильней. 
Свой голос слышу - ровный, безучастный.

- Ах вот ты как?! Ну что ж, тебе видней!-
Он ёрзает. Ему уже все ясно.
- Напрасно! - повторяет он, - напрасно!..

И тень его становится длинней. 

январь, сентябрь 1984

* * *

Стонали квинты, блеяли форшлаги 
и унисоны труб надрывно выли - 
сегодня здесь кого-то хоронили 
и пыльный ветер мёл клочки бумаги. 

А лето уходило, не прощаясь, 
без музыки, под лиственный погром. 
И пауки затейливо качались, 
поблёскивая тусклым серебром. 

сентября 1970

В.Шаламову

Не в масть попал мне бубновый валет, 
к пиктвой даме я отнесся строго - 
и вышло потому на много лет: 
казённый дом и дальняя дорога.

Шагал по ней проторенным путем -
не падал в ноги и не ждал пощады. 
Как Франсуа, от жажды над ручьем
я умирал - и знал, что так и надо.

Порой казалось: всё! невмоготу! 
ещё чуть-чуть - и я накроюсь крышкой... 
и вслед глядел осеннему листу,
который улетал-туда-за вышки.

Там благодать! - там паспорта и лоск: 
с тобой на  вы  и бьют лишь втихомолку...
И снова кровь стучала в стылый мозг.
И снова жить хотелось очень долго.

Но вот я отмотал свой срок сполна - 
мне тоже обломилась с неба манна: 
сижу в тепле, держу стакан вина,
и нет собак. И это очень странно.

Не думайте, что вешаю лапшу, 
однако в зоне было всё наружу.
Я только об одном у вас спрошу: 
неужто здесь у всех шмонают душу?

Мы скопом там глодали жизни кость,
но зайцы оборачивались львами, 
и ожидал паскуду ржавый гвоздь
и место в свежевыкопанной яме.

Здесь всё не так: в законе - демагог,
и все, поджав хвосты, согласно жмутся,
хотя его свернуть в бараний рог,
что кошке облизать до блеска блюдце.

Друг друга продаёте за пятак, 
не по нужде стучите - от избытку. 
Не потому ли кукольник-чудак 
к душонкам вашим присобачил нитки?

Вы пляшете - и в такт гремит  ура-а!,
взахлёб визжите радостно от боли...
Вам нравится?- чёрт с вами. Мне пора. 
Туда, где вышки: я хочу на волю!

7 октября 1984

1953-й

С тех пор я кланяюсь собакам.
Им скармливаю булку с маком,
назначенную на обед.

И у меня сомненья нет,
что пес меня порвёт, укусит -
съест вежливо, обрубком трусит,
обнюхает и отойдёт.

Иной раз сам меня найдёт
какой-нибудь лядащий, жалкий, 
сбежавший от хозяйской палки, 
уткнётся носом мне в рукав
и тихо этак скажет:  га-ав-в!.. 

(Глаза собачьи! - в них такое,
когда мерцают под рукою -
не выразить и Б-жьим Словом!..)

Обласканный, несётся снова 
к нему,
к Хозяину. 
                 Тот крут:
стращает, мучает подолгу -
но как избавиться от пут,
от въедливого чувства долга?! -
и пёс спешит.
                 И перервёт
за своего садиста глотку: 
когда им только и живёт...

Как жаль, что век у них короткий!..

Иные, сидя на цепи,
свирепы до изнеможенья.
Такого только зацепи
неосторожностью  движенья -
и пред тобой клыки и пасть,
и в воздух вздыбленные лапы,
и, будь ты рядом, он бы всласть
тебя кромсал, и грыз, и хряпал...

Но вот, кривляясь и скуля,
излившись в матерных реченьях,
доводишь этим кобеля
совсем до умопомраченья.

Удостоверясь в том, тотчас 
ему швыряешь свой подарок
и ждёшь, сведя прицелом глаз,
назначенной тобою кары.

Подарок фыркает, хрипит,
визжит заливисто и звонко.
Он окровавлен и избит.

Собаке
бросили  
ребёнка.

Его поймали перед тем,
трепали так - порядка ради.
Их было восемь или семь
на лавочке и на ограде.

Ему отец свою медаль сулил.
Не просто - "За отвагу!" 
Застрял в гостях...

Ждать - нету сил!
И он удрал.
Прибавил шагу:


он просто так её возьмёт -
пока, и будет любоваться. 
Когда же папа подойдёт -
доложит: "Я иду сражаться!"
и убежит за лопухи, 
и будет немцев бить как надо,
и, победив, прочтёт стихи
про папину - свою награду...


...его волтузили слегка,
затем, взъярясь, 
пошли пинками,
затем мохнатая рука 
приблизилась,
тверда как камень.

Она хлестала по лицу
с оттяжкой, с форсом, 
со значеньем,
затем притиснули к крыльцу 
и там продолжили мученье.

Все та же твердая рука
прошлась: 
- Гляди-ка, необрезан!..
И женский голос:
- Брось жидка, 
ужо тебе пужать протезом!..
- Послухай, Маньк, иди в ...!
В больницах травють нас июды,
а ты заладила дуду...
.............................

Покуда жив, я не забуду,
как смрадное трясло и жгло,
и улюлюкало, 
и выло -
по сию пору не прошло.

Все это было!.. 
Было?

Было!

Провал
и 
будка 
лязг зубов
и мамин отдалённый зов
волна удушливого мрака

 
Меня не тронула собака! 

января 1970

ДИПТИХ

запутанные голоса  
    недолгой воли 
         и одинокая коса 
             во чистом поле

забыты и погребены
         во славу края
и строго предупреждены 
         кто что-то знает

была продолжена страда
    до самой кручи 
         когда полярная звезда
             больна падучей

и по стерне следы машин
         как знак вопроса
пошто
         заблудшие в глуши 
         наги и босы
пошто 
         слагаемые зла 
         добром клянутся
а те
         которым несть числа 
не отзовутся

         и будь то выдох или вдох 
уже едино
         когда кругом чертополох 
да паутина

             коль нету воздуху груди 
         пустая трата 
    и обрываются пути  
и  нет  возврата 

                2

"... Бах? Это прилично!"

Сосед

с сарказмом 
паче горечи
нам головы склонять

юродствующей сволочи
владеть 
повелевать

душевное движение 
на судную скамью
и до изнеможения 
осанну
холую

не выплакать 
не выхаркать
гноище и позор

без умыслу да с вывертом 
полязгает трезор

увенчаные временем
            затурканы 
            слепы 
без бремени
            беременны 
не ведаем тропы

без милости прощённые
за так 
на злобу дня

хоть рожа позлащённая
вспотевшая мотня

приспичило покаяться
замаливать грехи
мол
     тот не ошибается
     мы были от сохи

и то

     верёвка 
        вервие 
            землянка 
        не сарай 
     последние 
не первые

играй 
        гармонь 
играй

симфониями шуберта 
нам души
        причеши
да чтоб с катушек кубарем
душе от всей души
        наддай 
            да с переборами
        с эстетикою чтоб 
вцепились черту в бороду
париж и конотоп

глуши вовсю
        любезная 
оно верней штыка

в последний раз над бездною
сыграем 
в дурака

сентябрь, 1987